«Сентиментальные повести» М.М. Зощенко вышли в 1923 году и были встречены недоумением читателей и разгромными рецензиями критиков. На смену коротких рассказов - так хорошо принимаемых советским массовым читателем бытовых анекдотов - пришли истории о маленьком лишнем человеке: «Чего ерунду читаешь!...», - кричали ему на одном из выступлений в середине 20-х годов. А, тем не менее, «средний интеллигентный тип, которому пришлось жить на переломе эпох», серьезно захватил писателя. Как напишет потом О.Мандельштам: «…зощенковские герои… старой классики, неспособные приспособиться, вымирают не как мамонты, а как беззащитные басенные зайцы и ягнята, расплющенные железной пятой шагающей по людским судьбам истории».
«Зощенко, моралист по природе, своими рассказами пытался образумить современников, помочь им стать людьми, а читатели принимали все за юмористику и ржали как лошади». (Н.Я.Мандельштам)

Молодой режиссер Рустем Фесак очень не хотел бы, чтобы на его спектакль пришли посмеяться. Потому что Зощенко – это не просто смешно, а горько смешно. Своими размышлениями начинающий режиссер делиться с нами в самом начале репетиций «Сентиментальных повестей», которые увидят свет в апреле 2010 года.

Справка

Рустем Фесак окончил Литературный институт им. А.М.Горького (семинар С.Н.Есина) и Российскую академию театрального искусства (мастерская Л.Е.Хейфеца). В период учебы в РАТИ он выпустил спектакль «Крысолов» по М.Цветаевой, после просмотра которого Алексей Бородин и пригласил начинающего режиссера стать его помощником при постановке «Портрета». А в нынешнем сезоне доверил ему самостоятельный спектакль.

- Инсценировку «Сентиментальных повестей» Вы сами будете делать?

- Я её уже сделал. Инсценировка - это материал для сцены, и в рассказе всегда чего-то для спектакля не хватает: например, диалогов. Но я стараюсь обходиться только текстом автора. Для меня это принципиально. Я преклоняюсь перед Зощенко и мне стыдно писать диалоги за него, или придумывать ситуации, которые он не писал.
Поэтому проза перекладывается в диалоги, мы ищем для этого ход, чтобы это было оправдано. Это интересный процесс, мне он нравится.

- Когда вы берете для постановки какую-то вещь, что в ней Вас должно привлекать?

- Что-нибудь, чему я сопереживаю. Это может быть герой, может быть одна ситуация, или мысль. Мысль, конечно, главное – что за этим стоит, ради чего он всё это пишет, что трогает по-настоящему.

- В «Сентиментальных повестях» Вас что зацепило?

- Это истории про интеллигентов, людей, которые до революции занимались мыслительным, творческим трудом. Про то, как после нее в их жизни случилась катастрофа, они не смогли найти своё место, и многие из них в итоге превратились в нищих, про то, как они не справились с жизнью.

- На сцене все меньше и меньше героев, которые совершают Поступки, борются за какую-то идею, и с которых хотелось бы брать пример. Спектакль, в котором всё плохо и плохо заканчивается – он какую смысловую нагрузку и идею несёт?

- Каждый спектакль несёт свою смысловую нагрузку и идею. Если всё плохо и плохо заканчивается – значит, это происходит почему-то. У меня будет не всё плохо, наоборот, очень весело. Мне хочется, чтобы финал был светлый. Хочется, чтобы надеждой заканчивалось.
Я тоже обращаю внимание, что на современной сцене нет героев, это, наверное, знак времени. Трудно поверить кому-нибудь и трудно за кем-нибудь пойти.

В своей постановке я использую два рассказа из «Сентиментальных повестей» - «Коза» и «Аполлон и Тамара». Следовательно, в спектакле два главных героя. И они оба никакие не герои – скорее, несчастные люди, они несут каждый свою идею, которые разрушаются в конце концов. В обоих случаях идея, с которой они пытаются жить, разносится в пух и прах, и герой остается ни с чем, ему не за что зацепиться.

- А в чем причина?

- Видимо, не в идеях. Один занят искусством и хочет облагородить людей, другой стремится к бытовому благополучию, и это тоже не глупая идея - но обе они всё равно разрушаются. Почему? Потому что герои чересчур одержимы в своей приверженности этим идеям и очень искренни в своей одержимости. Потому я и люблю истории про одержимых людей.
Но финал я хочу сделать светлым. Я надеюсь на то, что мой герой - человек одержимый и сумасшедший, который сам себе чего-то напридумывал и в какой-то момент вообще всё теряет, выдохнет, и скажет себе: «Да елки-палки! Да что за чепуха вообще тут была два часа?» Я надеюсь, финал получится легче.

- Спектакль по «Сентиментальным повестям» ставился лишь однажды. Это была «Коза» в эстонском «Театре дядюшки Кро». Это упрощало или усложняло Вашу работу?

- Хорошо, что спектакль почти нигде не ставился. Ставить, например, «Чайку» очень трудно - ты волей - неволей оглядываешься, и ты зависим от того, что это уже сто раз сделано. А тут никто над тобой не довлеет, кроме автора и тех людей, которые любят автора и знают его.

- На какого зрителя вы ориентируетесь?

- Я думаю, что это должен быть молодой зритель, это мой любимый зритель - старшеклассники, студенты, люди до 30 лет. Надеюсь, что этот спектакль будет таким, каким понравится молодым. Очень не хочется, чтобы на этот спектакль шли с установкой: «Зощенко – ага, пойдём, поржём!». Хочется, чтобы шли люди, которые понимают, что Зощенко – это не обязательно смешно, то есть это смешно, но все-таки горько смешно.
Еще мне очень нравится слово «сентиментальные»: Зощенко – и вдруг «сентиментальные». Очень много людей существует на планете, которые думают что Зощенко – это просто фельетон. Я надеюсь, что эти люди не пойдут на спектакль или пойдут и поймут, что Зощенко - это в первую очередь горько.
Я бы хотел увидеть в зале просто хороших людей, добрых.

- Вы интересуетесь тем, что происходит в театральном мире?

- Я в театр хожу редко. Туда, куда мне посоветуют люди, чьему вкусу я доверяю. Когда учился, постоянно на всё ходил, а сейчас пытаюсь ограничить свои впечатления только хорошими. Педагоги у нас говорят, что надо смотреть всё, и плохое надо смотреть обязательно - это очень полезно для профессии. Мне не доставляет это никакого удовольствия, и я, мне кажется, не учусь на плохих спектаклях. И, конечно, я хожу на режиссёрские спектакли. Хочется всё равно ещё учиться, хочется подглядывать.
Последний спектакль, который смотрел, был «Идиот» Някрошюса.

- А за какими режиссёрами вы еще подглядываете?

- За Карбаускисом, за Фоменко, за Бородиным, за Захаровым подглядываю, за Морфовым, за Туминасом, за Бутусовым, за Серебрянниковым. За всеми! Я люблю всех режиссёров.

- Время оказывает влияние на то, что режиссёры делают? Есть что-то общее, что появляется во всей режиссуре?

- Нет. Они зависят от своего времени, но настолько не зависят друг от друга, что не смотрят друг на друга и развиваются самостоятельно. Хорошие режиссёры – они все отдельные.

- Почему вы решили заняться режиссурой?

- Моя мама в детстве мечтала стать артисткой, но жила далеко от Москвы. Она смотрела все спектакли, которые показывали по телевидению, ходила на все встречи с артистами, когда они к нам в город приезжали. Видимо, это как-то передалось и мне. Я с детства тоже любил театр, занимался в студии. Артистом быть хотел, но не получилось - не поступил. На режиссёрское пошел осознанно, когда уже не хотел быть артистом ни в коей мере. Это совсем другая профессия, принципиально другая. Мне больше нравилось думать, чем исполнять чьи-то мысли. Я ни в коем случае не говорю о том, что артисту не нужно думать. Умные артисты – это лучшие артисты. Но все-таки я не артист, это чужой хлеб.

- Как Вам в нашем театре работается?

- Очень хорошо. Это очень редкий театр в смысле атмосферы внутри – она очень теплая, очень творческая на всех уровнях. Далеко не везде такая, далеко не везде артисты так увлечены работой, поиском, копанием в материале. Здесь как будто бы какой-то островок, где лишние темы, которые мешают работать, не существуют, и все сконцентрированы на поиске, на репетициях.

- Насколько важно было для Вас как для режиссёра поработать на спектакле «Портрет» совместно с Бородиным?

- Очень важно. Я в первую очередь глядел на то, как работает Бородин, даже больше занимался этим, чем помогал ему. И очень много подглядывал, многому научился. Для меня сейчас всё учёба, и любой опыт – в первую очередь учёба. Сначала ты учишься у своего мастера в институте, идёшь за ним. А тут – Бородин! Он совсем по-другому репетирует, очень много нюансов в том, как он работает с артистом, с текстом, с художником, просто каких-то мелочей, из которых складывается спектакль. Много нового и неожиданного вдруг начинаешь понимать. Это очень полезный был для меня опыт.