Справка:
Алексей Мишаков закончил мастерскую А.Бородина в РАТИ в2005 году.
Играет в 13 спектаклях текущего репертуара.
Обладатель премии фестиваля «Ожившая сказка» за лучшую мужскую роль в спектакле Владимира Богатырева «Сказки на всякий случай».
Последняя роль – Кот в премьере нового сезона «Как кот гулял, где ему вздумается».

Алексей Мишаков в РАМТе с 2005 года, и почти все центральные роли молодого актера связаны с детским репертуаром. «С точки зрения космоса, это не должно иметь значения», - считает Алексей. Ведь с детьми со сцены нужно  говорить о тех же ценностях, что и с их родителями.
Детский театр – так же сложен и ответственен, может быть, даже более, чем взрослый. Об этом и многом другом наш разговор.

- Вы с детства мечтали  стать актером?

- Нет, я мечтал стать клоуном. В классе седьмом я понял, что могу удерживать внимание: мы с другом сидели на первой парте и срывали уроки. В девятом классе я написал письмо в цирковое училище, чтобы мне прислали правила приема, и решил, что буду готовиться поступать туда.
Вообще я постоянно находился в творческой обстановке: моя мама - учитель русского языка и литературы - все время ставила с ребятами какие-то школьные спектакли. А в девятом классе я начал ходить в театральную студию.

- Откуда Вы родом?

- Из Нелидово Тверской области  - города шахтеров с 25 тысячами населения. Правда, шахты уже все закрыты. Я не москвич, но всегда любил Москву. Она нравилась мне с детства. Каждые осенние каникулы мама возила  школьников в московские театры, и я ездил вместе с ней.

- Помните свои  первые детские впечатления от театра?

- Я в нем спал. Я был маленький и очень уставал к тому времени, когда мы добирались до театра, нагулявшись по Москве. Поэтому, попадая с холода в мягкое кресло, я сразу засыпал, а потом весь ряд будил меня.

- В цирковое училище в итоге пробовали поступить?

- Да, когда я окончил школу, то поступал и в цирковое, и в театральное. Но тогда дошел лишь до третьего тура в Щепкинском училище. У Юрия Мефодьевича Соломина зазвонил телефон, когда я читал басню, и естественно он ее не слышал. Из-за этого или нет, но дальше меня не пропустили.
А с цирковым училищем вышла такая история. Я опоздал на прослушивание. Но комиссия решила дать мне шанс. Я начал читать, потом меня спросили, знаю ли я песню «Соловьиная роща». Я знал застольный вариант, но был уверен, что он так и звучит. И спел на полном серьезе: «Из полей доносится налей…». Все засмеялись, но во второй тур пропустили. К нему надо было привезти снимки черепа, позвоночника, справку от врача, что не было травм. Для поступления в цирковое училище одной басни и прозы не достаточно, там нужно иметь физическую подготовку, быть уже натренированным по многим параметрам. На третий тур были пропущены 55 человек на семь мест, но я понял, что не смогу соревноваться, так как физически не умел многого из того, что тренируется для цирка годами. К тому времени я только жонглировал тремя мячиками, но не умел делать ни сальто, ни колесо. Так что я практически и не поступал в цирковое училище. Вообще в  первый год после школы я никуда не поступил. Но, как говорят, что ни делается, все к лучшему.
На третий год после окончания школы я поступил в ГИТИС, как раз на курс к Алексею Владимировичу Бородину. До этого я уже прожил два года в Москве самостоятельно, поработал, приобрел какой-то жизненный опыт, что-то осознал, поэтому у меня уже были  другие взгляды на материал, который я читал.

- А сам процесс учебы в театральном институте Вам сразу стал нравиться? Что было наиболее сложным в тот  период?

- Я предполагал, что меня ждет, но все равно у каждого педагога своя школа, требования и видение театра. Конечно, какие-то упражнения трудно давались. Например, я ненавидел показывать предметы и животных. Помню, педагогу Елене Михайловне Долгиной ужасно не нравилось, как я показывал тапок, в который вставляют ногу. Но мне воздалось мое старание потом, когда я приступил к работе над спектаклем «Сказки на всякий случай». Со временем ведь приходит опыт, а какие-то зажимы и стереотипы, наоборот, уходят.
Да, многие идут в театральное, не зная, что за учеба их ждет. Это трудно с 9:30 до 11 вечера быть в институте, потом ехать в общежитие, кормить себя и опять вставать на лекцию, слушать про Шекспира, Шеридана, это трудно. Ваши бывшие одноклассники будут в пять вечера уже свободны после своих трех пар, будут пить пиво, а вы будете в это время только начинать мастерство и будете готовить этюды в пыльных костюмах и бегать искать себе какой-нибудь ящик или ведро по окрестностям. Поэтому люди проверяются спустя  какое-то время. И это прискорбно, потому что кто-то говорит: «Нет, все, я не буду». И уходит. А на это место претендовало триста человек, когда он поступал!
Есть в нашей профессии вещи, которые могут сломать. Но если ты веришь, что хочешь заниматься именно этим, то преодолеешь трудности. Трудности и опыт - это то, что выковывает актера, да и вообще любого профессионала. Если человек не выучит правила движения, он никогда не станет Шумахером. Поэтому нужно просто терпеть, когда бывает тяжело.

- Вы больше любили комедийные отрывки, когда учились в институте?

- Возможно, они легче у меня получались. Комедию чаще любят играть потому, что сразу чувствуется связь со зрителем, его реакция и соответственно твой успех, а это сразу придает силы.

- Но быть смешным на сцене - это же непросто?

- Да, смешным можно быть по-разному: можно быть умным смешным, а можно быть идиотом, сейчас, наверное, больше вторых.
Теперь мало таких умных клоунов, как Леонид Енгибаров, который отличался от всех и выделялся своей особой философией, своим стилем. Такие комики, как Луи де Фюнес и Пьер Ришар - совершенно особенные. Сейчас мало людей, которые смешат умно. Или которые смешно рассказывают о серьезном, как Евгений Клюев.

- Вы сейчас хоть иногда ходите в цирк?

- Да, я ходил весной в цирк на Цветном бульваре, мне это интересно. Иногда в спектаклях у меня есть что-то клоунское, что-то из этого жанра. И в какие-то моменты я чувствую, что оказывается, не обязательно на манеже выступать, можно и на сцене использовать что-то из клоунады.

- Вы уже несколько лет в театре и в основном играете в спектаклях для детей. Вот этот период детских спектаклей для Вас внутренне закончился или нет? Хочется какой-то скачок совершить к взрослой драматургии,  или это не принципиально для Вас?

- По большому счету, с точки зрения космоса, это не должно иметь значения. Профессия артиста такова, что один спектакль он играет для взрослых и говорит языком, понятным  взрослому, а в другом спектакле он говорит о тех же темах, о ценности жизни, о любви, но языком, который понятен детям.
Например, в спектакле «Сказки на всякий случай» заложены очень серьезные темы. Взять хотя бы тему мечты, которая обязательно должна исполниться. Вопрос в том, как рассказать это детям. Можно сказать так: «Ваня, ты знаешь, мечта должна исполниться, какая у тебя мечта? – Машинка.- Вот тебе машинка». И что? Ваня решит, что или у него больше нет мечты, или мечта - это машинка, а не мир без войны или людское добро. Поэтому раскрыть глубокий смысл детям важно уметь.
У меня еще мало опыта участия в спектаклях для взрослой публики. Думаю, что все же это отдельный опыт: детские спектакли и спектакли для взрослых. Хотя, очень интересно общаться с взрослыми на детских постановках. Этот посыл – взрослым – не менее важен, потому что неправильно, когда дети сидят с открытым ртом, а их мамы в телефонах ковыряются.

- Из тех ролей, которые Вы уже сыграли, какие для Вас наиболее интересны?

- Я стараюсь придерживаться такого принципа: даже если тебе что-то не нравится, ты все равно должен получать удовольствие от сцены и играть хорошо. Это твоя профессия. Конечно, бывают моменты, когда думаешь, что это не тот спектакль, в котором хочется принимать участие, но все равно надо делать так, чтобы зрителям было интересно за тобой наблюдать.

- Профессия актера  связана с душевной, нервной нагрузкой, как Вы с ней справляетесь?

- Честно говоря, у меня не было такой проблемы, чтобы справиться с психологической нагрузкой. Может быть какая-то усталость, опустошенность, но все равно она продуктивная. Конечно, ты много отдаешь залу, это тяжело, но взамен ты получаешь энергию зрителей.

- Актер сильно ощущает энергетику зала?

- По идее актер должен это чувствовать. Владимир Александрович Богатырев говорил нам в институте: 90% - это персонаж, а 10% - контролер, который знает, когда, например, дадут свет, и ты должен начать говорить. Актер должен чувствовать, когда нужно тише сказать, должен понимать, внимателен к нему зал или нет. Наверное, самое дорогое, когда зритель за тобой следит, когда он включился в историю, и ему интересно, что же будет дальше.

- Нужно ли обладать чувством юмора, чтобы выходить из экстраординарных ситуаций во время спектаклей? И что еще важно в таких случаях?

- Да, нужно чувство юмора, обаяние. А в первую очередь, наверное, терпение. В любом случае все накладки необходимо брать в оборот. На моем дипломном спектакле на сцену выполз огромный таракан, который был очень хорошо виден зрителям. А по сюжету я уговаривал девушку выйти замуж за своего знакомого, да еще по роли я был самым богатым человеком Голландии, и никаких тараканов в моем доме просто быть не могло, и тут вышел этот таракан! Закрывать на него глаза было глупо, потому что зрители уже следили за тем, что будет дальше. А если зритель уже реагирует на это, тебе нужно, чтобы и зрителя взять обратно и сцену сохранить. И в какой-то момент, когда девушка отвернулась, я с размахом отфутболил  этого таракана за кулису. Зал сразу зааплодировал. Я вышел из положения без затей, но с другой стороны мой поступок соответствовал темпераменту сцены: не очень-то получалось у меня сватовство, а тут еще и этот таракан, и вот мой рассерженный герой совершенно разнервничался и был готов все вокруг рвать и метать…
А из недавних таких случаев - премьера спектакля «Как кот гулял, где ему вздумается», когда дети стали практически руководить актерами и комментировать то, что происходит.

Меня вообще в какой-то момент заставили снять ботинки, я  пытался отшутиться, что я не кот в сапогах, а кот в ботинках, но не помогло. В нашем спектакле Кот везде даже в пещеру к людям, где все разуваются, заходит в ботинках, потому что он свободный и никаких порядков не признает. Пришлось выкручиваться, потому что зал не унимался. Сняв ботинки, я надел их на руки и… остался в образе и при своих интересах…

- У Вас есть опыт участия в камерных постановках, в чем их  главные особенности?

- В таких постановках сам посыл, сами темы камерные, очень тонкие, не на большую сцену. Когда мы играем «Сказки на всякий случай» на больших площадках во время фестивалей, то что-то может не звучать, что-то просто не произойдет, потому что есть такие вещи, которые нужно наблюдать очень близко.

- Вы сейчас репетируете в спектакле «Думайте о нас», легче Вам после «Сказок на всякий случай» работать с теми  же режиссером и автором?

- Владимир Александрович Богатырев - мой педагог, и с ним я знаком уже восемь лет. Наверное, мне проще в том смысле, что я уже знаю какие-то особенности Евгения Клюева, знаю, что для него важно, как для автора. Но этот спектакль уже не будет детским -  скорее, молодежным. Те темы, которые поднимают Владимир Александрович и Евгений Клюев, могут быть еще трудными для детей.  В «Сказках» шли от детских сюжетов и ситуаций к смыслу, а  в спектакле «Думайте о нас» уже другие персонажи, хотя в чем-то они ведут себя, как дети. Но темы другие,  и говорят они о другом. Но вообще Евгений Клюев -  автор, который пишет то, что интересно и детям, и взрослым.

- Когда актер работает над ролью, найти решение роли ему может помочь, к примеру, музыка. Что помогает лично Вам?

- Совсем неожиданные вещи. И музыка, и просто какие-то случайности, встречи с людьми.
Когда мы репетировали в институте пьесу «Анна Кристи» Юджина О’Нила, у меня была возрастная роль моряка, который прожег свою жизнь из любви к морю, и по вине моего героя распалась семья. Репетиции шли очень трудно, многое не получалось. Но как-то раз я шел по многолюдному переходу на «Рижской» и увидел там очень бедно одетого человека, который словно смотрел сквозь всю суету вокруг. Его глаза были открыты, но он ничего не видел, я прямо поймал взгляд этого человека, не занятый ничем, не бегающий, не смотрящий ни на ценники, ни на что. И я сразу подумал, что Крис, которого я играл, мог бы так смотреть. Он фактически прожег зря все свои годы, сломал дочери жизнь, и, увидев ее спустя двадцать лет, мог смотреть на нее именно так, пропуская мимо все, что было.

- Кто Ваши  любимые писатели?

- Шукшин, Есенин. Их очень много. Люблю пьесы и сонеты Шекспира. Недавно прочитал новеллы Енгибарова, конечно, там довольно корявый язык, это не Толстой или Пушкин с их филигранностью, но все равно в этих новеллах заложена душа, и человек открывает тебе что-то новое.

- Есть конкретные произведения, в которых Вы хотели бы сыграть?

- Много героев мне нравится у Шукшина.
Еще мне сейчас близко творчество писателя Григория Бакланова. Практически все его произведения связаны с войной, для него эта тема имела глобальное значение. Я открыл для себя этого писателя, когда искал отрывок для самостоятельных работ в институте и вдруг обнаружил, что в одном из рассказов он пишет про мой родной город Нелидово. А потом я прочитал его произведение «Почем фунт лиха», есть еще фильм «Был месяц май», снятый по этому рассказу. Сюжет в том, что прошло несколько дней спустя 9 мая 1945 года, четыре разведчика стоят в немецкой деревне, и один из них рассказывает, как наблюдает окружающую жизнь, как немцы, разрушив полмира, спокойно кормят свиней, занимаются домашним хозяйством. А рядом – газовая камера. И звучит фраза, что уже спеет хлеб, а все поля усеяны пеплом сожженных людей, который стал удобрением.
Я бы очень хотел сыграть героя рассказа Бакланова, чтобы понять и прочувствовать, что такое Великая Отечественная война. Я плачу, когда вижу поющих о войне стариков, слышу военные песни, настолько они эмоционально наполненные.  Эта тема мне очень близка сейчас.
А вообще в мировом репертуаре много интересных ролей. Но я не очень стремлюсь сыграть Гамлета. Может быть, я и плох, как тот солдат, который не мечтает стать генералом, но я думаю, что дело совсем не в  Гамлете, а в артисте. Мне кажется, что можно найти Гамлета в любом персонаже. Если уж очень хочется его найти. Не думаю, что Луи де Фюнес был сильно огорчен, что не сыграл Гамлета. Олег Борисов сыграл огромное количество замечательных ролей, которые стали пиком его творчества, например, в «Кроткой» по Достоевскому, хотя в его карьере и не было роли Гамлета.

- У Вас есть любимые актеры?

- Олег Борисов – один из моих самых любимых актеров. Правда, я мало видел работ с его участием, потому что он умер в 1994 году, когда мне было 13 лет.
Еще мне очень нравится Сергей Юрский. Кумиров у меня нет, но есть люди, у которых хочется учиться и что-то брать для себя. Не чтобы я был такой же, а чтобы так получалось и у меня.
Нравятся Савелий Крамаров, Андрей Миронов с его легкостью.
Любимый зарубежный актер - Аль Пачино. Однажды на каникулах я посмотрел фильм «Запах женщины». Там есть сцена, где герой Аль Пачино в ресторане с девушкой танцует танго. После этого я приехал в ГИТИС и сказал моему педагогу по танцу: «Так, Лариса Васильевна, давайте учите меня танцевать танго». В итоге я танцевал вальс с шестью девушками, то есть «попал» конкретно. Но фильм-то отличный просто, и так вот играть - вот это уровень. При этом Аль Пачино -  звезда Голливуда – говорит, что он читает Станиславского! Аль Пачино, который может вообще уже наплевать на всех и жить спокойно где-нибудь у себя на вилле. А он читает Станиславского!

 - А как Вы относитесь к современному кино?

- Я много времени провожу в театре, мало смотрю новых фильмов. Но мне кажется, что в большинстве своем они сейчас посредственные, творчески не ценные. Когда сразу видишь элементарные накладки, всю дешевизну и упрощенность моментов якобы творчества, когда понимаешь, что душа у человека на экране сейчас не работает. И это упрощение, пренебрежение значением слов и понятий сглаживается, потому что люди не хотят, чтобы было как-то неудобно, как-то остро. Хотят, чтобы все было обтекаемо. Как обтекаемые машины у нас сейчас все пошли, так вот и люди стали обтекаемые, которые боятся, как бы на них не капнуло ничего, как бы не побеспокоили мысли ужасные. Везде делается акцент на спецэффектах, но ведь можно купить десять салютов, самому их взорвать и посмотреть на спецэффекты. Если смотреть только на это, то мне такое кино неинтересно. Интересно, когда во время фильма ты задумываешься о чем-то. А когда во время фильма ты нажал на паузу и пошел себе бутерброд делать, значит, в этот момент ты думал только о бутерброде.

- А телевизор смотрите?

- Сегодня я смотрел передачу про век Станиславского, о том, что делали люди, чтобы создать нечто ценное, на что они шли, от чего отказывались. Сейчас эти ценности заменяют сиюминутными удовольствиями. Человеку лень читать Толстого, лень смотреть умные фильмы, лень задумываться, потому что нужно что-то менять после этого, нужно потерять, не знаю, час времени, за который можно деньги заработать. А тут, пока ты подумаешь, в парке посидишь: что такое дружба, что такое мечта, например. А телевидению только это и надо. Главное, чтобы его смотрели – не важно что – главное ярко, благо у него богатые технические возможности. А это ведь выбрасывание времени в какую-то пустоту.

- Театр – одна из возможностей спасения от всего этого. Как Вы думаете, должен ли он иметь воспитательную цель?

- Если понимать под воспитанием глобальные вещи, то конечно. Театр должен помогать человеку жить, чувствовать себя человеком. В театре должно происходить воспитание души, очищение. Мне кажется, это прекрасно, когда человек задумывается после спектакля. Это, наверное, тоже воспитание в большом смысле.

- Во многих театрах  классику переиначивают на новый лад, делают вольные интерпретации. Как Вы к этому относитесь?

- Не думаю, что это происходит от избытка фантазии или таланта. В институте нам говорили такие слова: вот стоит гора перед тобой, можно ее скапывать, чтобы сделать меньше до того уровня, на который сможешь подняться, а можно просто перейти эту гору, какая она есть, подняться на ее вершину, не делая себе поблажек.
В большинстве своем в таких постановках нет смысла. Когда просто одевают балерину в резиновые сапоги, потому что кому-то это кажется интересным, то, что значит такое «интересно»? Театр же - это не место, где показывают интересные вещи. То есть они могут быть интересны и оригинальны, но при этом история должна быть о каких-то вечных ценностях.

- РАМТ – особенный театр?

- К счастью, я работаю только в РАМТе, никуда не уходил и ниоткуда не приходил. Но я понимаю, что у нас есть многое, чего нет в других театрах. У нас очень дружный коллектив, все как-то по-домашнему. Да, людей могут скреплять какие-то профессиональные вещи, но должны быть еще и человеческие, духовные ценности, потому что без этого будет тяжело в трудную минуту, когда диплом и профессия не помогут.
Конечно, есть и особенности репертуара, все-таки в Москве мало театров, которые целенаправленно много играют для детей. Наверное, мы отличаемся тем, что работаем и для взрослых, и для детей. И этот обмен энергией разных возрастов помогает нам что-то приобретать.

- Как Вы считаете, каким должен быть сегодня Молодежный театр?

- Я считаю, надо сохранять то, что уже есть, радоваться этому. Я хочу, чтобы наш театр процветал. Чтобы он творчески процветал, чтобы он оставался смелым театром, чтобы люди сюда шли и по-новому открывали что-то вечное. С новыми взглядами, с новыми приемами, но что-то вечное.
И надо, чтобы наконец закончилась стройка у Большого театра, они, конечно, позволили себе очень долго загораживать нас. Но мы все равно видны.

- Расскажите о Ваших планах и целях на данный момент.

- Я очень хочу, чтобы у нас получился спектакль «Думайте о нас», чтобы получились «Алые паруса». Много есть трудностей, но надо, чтобы мы их преодолели, пошли дальше и не остановились на этом. Много было положено сил и на детские спектакли с выпускниками Женовача.
Конечно, хочется, чтобы появились новые хорошие спектакли, которые бы оправдали надежды всех: режиссеров, актеров, авторов, цехов, зрителей.
Как говорит Алексей Владимирович, нельзя останавливаться ни на чем. Нужно идти вперед по диким тропинкам.

Маргарита Груздева