Золотой узор Бориса Зайцева

Лекция филолога Аллы Громовой о писателе

21.12.2024

11 ноября 2024 года продолжилась просветительская программа «Посланники русского зарубежья», приуроченная к премьерам спектаклей «Усадьба Ланиных» и «Лето Господне». Вторая лекция проекта была посвящена творческой биографии автора пьесы «Усадьба Ланиных», писателя Бориса Зайцева. Ее прочла профессор МГПУ, доктор филологических наук, специалист по русской литературе Серебряного века Алла Витальевна Громова. Программа осуществляется в рамках Молодежного образовательного проекта «ТЕАТР+». Предлагаем вам фрагменты стенограммы лекции.
 
Фрагменты стенограммы

Сегодняшнюю лекцию мы назвали «Золотой узор Бориса Зайцева». «Золотой узор» – это заглавие одного из его романов, написанного уже в эмиграции, в 1923 году. Под этой метафорой писатель подразумевал причудливые извивы человеческой судьбы. Забегая вперед, скажу, что к тому времени, уже к моменту своего изгнанничества, Борис Константинович Зайцев в полной мере принял для себя христианскую, православную систему ценностей, и до конца жизни твердо верил в промысел. Он говорил о нем словами своего духовника Архимандрита Киприана: «Чудо не в том, что перед вами столб огненный вырастает, а в том, что Господь все устраивает так, как лучше для вашего же блага». Именно под этим девизом мне бы хотелось сегодня рассказать о «Золотом узоре» творческой судьбы Бориса Зайцева.
Борис Константинович Зайцев долгое время широкому отечественному читателю был практически неизвестен, поскольку после эмиграции его перестали переиздавать и изучать. И даже специалисты, которые занимались русской литературой Серебряного века, относили его к писателям второго ряда, находящимся на периферии литературного процесса, в тени своих более известных и прославленных современников, таких как Иван Бунин, Александр Куприн, Максим Горький, Леонид Андреев.

Но в самом конце XX века, в эпоху Перестройки и гласности, когда огромный поток возвращенной литературы пришел к широкому читателю, начали переиздаваться отдельные сборники писателя и собрания его сочинений. Первое вышло в 1990-е годы, а второе, включавшее публицистику, письма и даже критические статьи – на рубеже веков. Сейчас практически все тексты Зайцева находятся в общем доступе.
Когда исследователи, начавшие осваивать неизвестный материал, увидели творческое наследие писателя в полном объеме, активно заговорили о том, что это не второстепенный, а вполне самобытный, занимающий особую нишу в литературном процессе писатель. В настоящее время уже защищено несколько десятков диссертаций о творчестве Зайцева, вышло множество сборников и монографий. Музейные работники тоже продолжают популяризировать наследие не только этого писателя, но и Ивана Шмелева, Алексея Ремизова и других писателей-изгнанников, занявших достойное место в истории русской литературы XX столетия.

Борис Константинович Зайцев родился в небогатой дворянской семье в городе Орел, но жил при заводе Мальцова в Нижегородской области, где его отец был инженером и управляющим. По настоянию отца будущий писатель тоже готовился к карьере инженера. Учился в реальном училище в Калуге, где своего знаменитого земляка не забывают местные жители. После окончания училища Борис Зайцев приехал в Москву поступать в Императорское техническое училище, затем переехал учиться в Петербург – в Горном институте. Это было время, когда часто проходили студенческие волнения, многих студентов отчисляли за участие в них, но Борис Зайцев всегда был человеком совершенно далеким от политики и любой идеологии. Где-то его отчисляли, откуда-то он уходил по собственному желанию, но, наконец, возвратился в Москву, поняв, что инженерная стезя не для него, поступил в Московский университет на факультет права. Однако его тоже не закончил, приняв решение не получать диплом. Если мы вспомним Ивана Бунина, о котором говорила в предыдущей лекции Татьяна Вячеславовна Марченко, то у него не было даже законченного среднего образования. Борис Зайцев же прилежно учился в реальном училище, а для поступления в университет самостоятельно изучал латынь и древнегреческий, сдал экстерном экзамены и поступил в Московский университет, где постигал науки.

Уже в 20 лет он принял решение стать свободным писателем. Зайцев полностью погружается в богемную московскую стихию начала XX века. По возрасту он был примерно на 10 лет моложе своих старших знаменитых современников (Бунина, Горького, Леонида Андреева) и ровесником младосимволистов (Александра Блока, Андрея Белого). В литературу он входит в самом начале 1900-х годов – в 1901-м. Первая его публикация состоялась, когда в моду вошел символизм. Модернизм уже не только сформировался и заявил о себе, но и стал настолько популярным, что не мог не оказывать влияния на молодых писателей.

Амбициозный Зайцев начинает ощущать себя писателем, знакомится с Верой Алексеевной, его будущей супругой, которая на тот момент была еще официально в первом браке. Это оказалась судьбоносная встреча. Всю оставшуюся жизнь он прожил с Верой Алексеевной Орешниковой, дочерью хранителя Исторического музея. Так завязывается золотой узор жизни и творческого пути Бориса Константиновича.

Дебют его состоялся в московской газете «Курьер». Борис Зайцев вспоминал впоследствии в своих мемуарных записях о том, как начинающий писатель отправил первые свои литературные опыты самым авторитетным писателям и критикам – Антону Павловичу Чехову, Владимир Галактионовичу Короленко и Николаю Константиновичу Михайловскому. Все они так или иначе вежливо ответили, но не приняли его работы к публикации и не сказали о том, что он уже может себя считать состоявшимся автором. И тогда Зайцев понял, что нужен человек более молодой, более близкий по ощущению времени, чтобы оценить его труд. И таким писателем-земляком оказался Леонид Андреев, который продвигал молодых авторов. Именно Леонид Андреев ввел Бориса Зайцева в московский литературный кружок «Среда», объединявший преимущественно московских писателей-реалистов. Участниками группы были Максим Горький, Иван Бунин, Евгений Чириков, Леонид Андреев, Александр Куприн и целый ряд других писателей. Так Зайцев оказался среди уже прославленных авторов, что стимулировало его к творчеству.

Его дебютным рассказом стал «В дороге», который отражал впечатление человека, путешествующего на поезде, и ощущение скорости, движения. В таком же духе он начинает писать и публиковать рассказы, а затем собирать их в сборники. Первый сборник назывался «Тихие зори» (1906), за ним последовал «Полковник Розов» (1909), потом «Сны» (1911). А в 1914-м вышел сборник, который включал не только рассказы, но и пьесы. И вы, конечно, обратили внимание на то, что назывался он «Усадьба Ланиных» – по названию значимого в наследии автора произведения. Спустя год отдельным изданием вышел первый роман Бориса Зайцева «Дальний край», история публикации которого любопытна. Роман, посвященный Первой русской революции, в период Первой мировой войны и буйства цензуры был запрещен и изъят из продажи. В отдельном издании роман не дошел до читателя, но существовала журнальная версия. Говоря о романе «Дальний край», многие критики отмечали, что эта форма Зайцеву не удается, потому что он лирик по своей творческой природе: роман же распадается на отдельные сцены, эпизоды. Возможно, это было несправедливо, Зайцеву только предстояло сформировать свою жанровую систему. Затем, еще до отъезда Бориса Зайцева за границу в 1922 году, вышло еще несколько сборников рассказов – «Земная печаль», «Путники», «Рафаэль».

Погружаясь в поэтику лирических миниатюр и рассказов Зайцева, мы как будто оказываемся в цветущем саду, чувствуем прозрачный воздух. Именно так писали о зайцевских произведениях литературные критики. Но это не значит, что Зайцев всегда был одинаковым в своем творчестве, он претерпевал определенную эволюцию.
Когда вышел первый сборник, на него откликнулись многие известные критики – Валерий Брюсов, Зинаида Гиппиус и целый ряд других. Брюсов заметил, что «идея, сюжет, характеры совершенно отсутствуют у Зайцева, в его рассказах почти ничего не происходит». И мы можем сказать, что критик очень точно увидел особенность таланта начинающего автора и специфику его художественной формы. Критика сразу стала говорить, что Зайцев – писатель-импрессионист. В заметке «О себе», написанной уже в 1940-е годы, Борис Константинович тоже повторяет это общепризнанное мнение, говоря: «Я начинал с импрессионизма».

Давая характеристику импрессионизму, стоит отметить, что это стилевое течение в искусстве конца XIX – начала XX века, первоначально оформившееся во французской живописи еще в 1870-е годы, представленное такими художниками, как Клод Моне, Эдгар Дега, Огюст Ренуар и другими. На одной из парижских выставок в 1870-е годы было представлено много картин этих авторов. И один не очень добрый критик Леруа в своей рецензии на эту выставку применил слово «impressionism», то есть «впечатлизм». Леруа не предполагал, что иронично брошенное слово станет термином, прочно войдет в историю искусства. Сейчас мы понимаем, что импрессионизм был одним из очень мощных течений в искусстве рубежа веков. Более того, он проявился не только в живописи, но и в музыке, в творчестве таких композиторов, как Морис Равель и Клод Дебюсси. Главный принцип импрессионизма во всех видах искусств – это передача индивидуальных впечатлений для создания определенного настроения. Размытые контуры, культ полутонов – все это характеризует художников-импрессионистов, которые пытались остановить момент жизни и передать его на полотне.

Что же в литературе? Оказывается, здесь импрессионизм тоже проявился достаточно ярко. Я не говорю о зарубежных писателях-импрессионистах, многие из которых у нас даже не переведены. И понятно, что нужно хорошо знать язык, чтобы почувствовать эту импрессионистическую фрагментарность и прелесть передачи индивидуальных впечатлений. Если говорить о повествовательных жанрах (рассказе, повести), то здесь происходит ослабление логических связей: ни сюжет, ни события не играют важную роль, становятся важны повторяющиеся образы и образы-символы. Конечно, это отражается во фрагментарности композиции.
Если Антона Павловича Чехова считают первым импрессионистом русской литературы, то Бориса Зайцева – вторым. Вот отрывок из его рассказа «Рафаэль»: «Радуга вознеслась. Капли еще падали расплавленным серебром. Под рыжей золотистой тучей, набухавшей, клубившейся, было сине-стальное, и Сабинские горы нежно, призрачно белели на темном фоне». Это и есть типичное описание Зайцева, когда человек сразу видит создаваемый писателем образ, и в этом, конечно, он является непревзойденным мастером. В его внимании к этой едва уловимой прелести меняющегося окружающего мира, к его красоте, отражается определенная концепция мира и человека.

В первой половине 1900-х годов Зайцев создает рассказы, в которых царит радостное настроение. Художественный космос Бориса Зайцева – это космос гармоничный, прежде всего, это универсум, в котором нет каких-то неразрешимых противоречий, нет трагического надлома. А это время, когда в литературе властвует модернизм, декадентские настроения, где не всегда позитивные темы выдвигаются на первый план, когда современники Зайцева, например, Леонид Андреев, концентрируются на трагической стороне, экзистенциальном трагизме бытия. Зайцев этому противопоставляет удивительную гармонию.

Его мировоззрение больше характерно для тех концепций Серебряного века, которые получили название «космизм», что означало смену ракурса восприятия, смену точки зрения в глобальном масштабе. Разрушается антропоцентрическая картина мира, утверждается понимание, что человек не является центром вселенной, он только маленькая частица во вселенском потоке бытия. В полной мере это выражено, например, у Ивана Бунина, который устами одного из своих автобиографических героев произносит: «Нет никакой отдельной от нас природы… каждое малейшее движение воздуха есть движение нашей собственной жизни». Борис Зайцев мог бы сказать о себе то же самое.

Писатель впитал лучшие традиции и русской классики, и современных ему художественных тенденций, сумев выстроить удивительно гармоничный художественный мир. Во многом этой гармонии способствовало и знакомство с идеями Владимира Соловьева, который создает оригинальную философскую систему, близкую к античному платонизму и отличную от христианской. Но на Зайцева его идеи оказали влияние неожиданным образом. Они приблизили его именно к христианству. Писатель впоследствии отмечал, что Соловьев «пробивал пантеизм ранней юности и давал толчок к вере». И уже во второй половине 1900-х – в начале 1910-х годов Зайцев переходит к несколько иной форме: от бессюжетного лирического рассказа к новеллам, в которых уже нет его ранней безмятежности. Он готов принять испытания и трудности жизни. Об этом говорит персонаж в рассказе «Сестра», утешая страдающую сестру тем, что «нам дано жить в тоске и скорби, но дано и быть твердыми».

Похожие идеи Зайцев выразил и в своих пьесах. На рубеже веков в России был период небывалого расцвета театра и огромного увлечения писателей драматургией. Появлялись частные театры, начал формироваться режиссерский театр, с Запада начали приходить новые идеи, веяния. Уже на склоне жизни, незадолго до кончины Зайцев дал интервью Сергею Крыжицкому, который спросил автора, какой из жанров наиболее отвечает его писательскому дарованию. На что Борис Зайцев ответил, что занимался драматургией «по недоразумению». «Да, я никакой не драматург. Это меня Чехов сбил. Театр не мое дело».

Для драмы что главное? Конфликт, действие, динамично развивающийся сюжет, противостояние героев – без этого не будет спектакля. Лирический талант Зайцева, конечно, этому не способствовал. Он все время уходит в сферу тонких материй, которые очень трудно воплотить на сцене. Хотя, когда он только начинает писать драмы, в письме признается: «Мне хотелось бы в жизни 1) уметь писать пьесы 2) хорошо играть в шахматы 3) иметь фрак. Кажется, лишь последнее исполнимо».

Еще один интересный момент для филолога, который будет читать пьесы Зайцева, – это ремарки. Кроме характеристики действующих лиц, только ремарки являются в драме авторским текстом. Они должны быть инструкцией для постановщиков и актеров. Уже Чехов начинает использовать ремарки в другом значении – он добавляет эмоционально-оценочные коннотации (все мы помним знаменитый «звук лопнувшей струны»). Сцена в начале второго действия «Вишневого сада»: «… далеко-далеко на горизонте неясно обозначается большой город, который бывает виден только в очень хорошую, ясную погоду». Как передать на сцене эту ремарку? Последователи Чехова, создатели лирической драмы Борис Зайцев, Иван Новиков, доводят этот принцип до своего предела. Например: «Сквозь листья деревьев далеко в небе маячит купол собора; он бледно-золотой, и в нем, как тени, бродят отражения облаков, городов, дальних полей…». Крайне сложно это передать.
Но, тем не менее, пьесы Бориса Зайцева ставили: например, молодой Евгений Вахтангов. Постановка успеха не имела, но сейчас мы можем видеть новый подход к ее интерпретации на сцене РАМТа.

Если говорить подробнее о жанровом разнообразии, то стоит снова обратиться к роману «Дальний край», который писался в середине 1910-х годов и по сюжету охватывал период Первой революции. В центре романа судьбы трех друзей: Петра Лапина, Степана и Алексея. Здесь довольно четко прослеживается канон русского классического романа XIX века, в котором герои проходят испытания делом, любовью и смертью, тогда как герои Зайцева проходят испытания еще и своим отношением к революции.

Степан – идеолог, революционер – сознательно идет в революцию, примыкает к партии эсеров, совершает террористический акт по заданию партии – бросает бомбу в чиновника, который не пострадал, но гибнут мирные люди – девушки, гимназистки. Степан скрывается за границей от преследования властей. Герой находит Евангелие, понимает, что он совершил большой грех, который требует искупления , возвращается в Россию, сдается властям и погибает за других, принимая на себя чужую вину, тем самым искупая грех. Другой герой, Алексей – гедонист. Для него революция – это азартная игра. Человек, который живет игрой и азартом, по мысли Зайцева, живет неправильно. Алексей погибает случайно на охоте. А его возлюбленная – язычница, как она себя характеризует, – случайно тонет в море.

В этот период творчества у Зайцева начинает звучать идея Промысла и не оставляет его до конца дней. Он утверждает, что судьба человека – это его нрав, его внутренний мир, эксплицированный вовне. Человек, не верящий в существование каких-то устойчивых принципов, отметается судьбой как случайное явление.

Почему же роман вызвал негативный отклик в демократически настроенной критике? Наша русская литература и воспитана критиками – Белинским и Добролюбовым, которые всегда проповедовали социальные идеи равенства, равноправия. Но Зайцев тут смеет утверждать, что, помимо революционной борьбы и идеологии, есть и другие ценности – культура, религия и нравственность. Петр выступает за эволюцию, за утверждение культурных ценностей и тем самым совершенствование общества не через террор и насилие, а через постепенное окультуривание всех людей благодаря религии.

Однако Борис Зайцев стал не сразу православным писателем. Он оставался все-таки человеком Серебряного века, культура которого была очень специфической. В ней причудливым образом синтезировались самые разные религиозно-философские идеи, совмещающие и христианское принятие судьбы, промысла, веры, и влияние Владимира Соловьева с его культом Вечной Женственности. Все эти веяния в полной мере выразились в итоговом произведении дореволюционного периода – повести «Голубая звезда». Главный герой Христофоров – идеалист-мечтатель, реальным прототипом которого послужил близкий товарищ автора – писатель Иван Новиков, а литературным – князь Мышкин Достоевского. Это идеалист, вечный странник, раскрывающий в окружающих людях все самые лучшие и добрые качества. Герой показывает, каким человек должен быть – гармоничным, внутренне цельным, но несколько отрешенным от житейской суеты. Это один из излюбленных типов Бориса Зайцева. У него даже целый сборник назывался «Путники» по одному из рассказов.

До 1922 года Зайцев в России. Еще в начале 1917-го его призвали на Первую мировую войну по «призыву сорокалетних». Он поступил в офицерское училище, чтобы не идти на войну рядовым, но л етом того же года на учениях под Москвой писатель тяжело заболел, и его демобилизовали. Позже Зайцев не без иронии говорил, что судьба всегда отводила его от войн и революций, «как неподходящего для этих дел типа». В период революции и Гражданской войны он, как вспоминал впоследствии, делил со всеми голод, холод, страх, потери близких. Он продолжает писать и отмечает, что революция не в нем одном вызвала религиозный подъем. «Хаосу, мраку противостоит свет Евангелия, церкви». Примерно в это время Зайцев приходит к более или менее сознательному принятию именно православной системы ценностей.

В это же время автор пишет абсолютно модернистские произведения, которые несколько выбиваются из его ранней драматургии и прозаических произведений. Он еще живет в атмосфере Серебряного века. А позже, не думая покидать Россию навсегда, получает разрешение выехать за границу на лечение и уезжает с женой и маленькой дочерью.

В эмиграции Зайцев прожил 50 лет, скончавшись в 1972 году. Он пережил Вторую мировую войну, успел поприветствовать и Солженицына, и Пастернака с его выходом романа «Доктор Живаго», откликнуться на книги советских писателей.
За эти 50 лет им самим было написано очень много. В 1935 году появился на свет роман о жизни русских эмигрантов в Париже «Дом в Пасси». Но больше всего автор пишет произведений с документальной основой. Это и мемуары, и автобиографическая тетралогия, и биографии русских писателей Жуковского, Тургенева и Чехова. И особо можно выделить произведения, как их условно называют, православной направленности. Это книга «Преподобный Сергий Радонежский», изданная в 1925 году – одно из первых произведений, опубликованных вне России по заказу Парижского издательства YMCA-press. Иногда это произведение называют «беллетризованное житие», но как-то не стыкуется определение «беллетризованное» с каноническим древнерусским жанром. Иногда называют «житийная повесть», пытаясь обозначить две стороны произведения – опору на древнерусский житийный канон и обращение к теме современного писателя. Зайцев называл его «агиобиографией», это описание жизни русского святого, которого очень почитали русские эмигранты. Зайцев следует, с одной стороны, житийному канону, а с другой – вносит много художественного, бытовизирует ситуации жития, вводит лирические отступления и психологизм, добавляя колорит произведению. В нем появляется и золотисто-зеленеющее сияние – любимый цвет Бориса Зайцева, который нередко у него ассоциировался не только с русской природой, но и с церковью. Автор убирает мистику, которая присуща житию. Писатель пытается приблизить эпоху, которая на 600 лет отстоит от современности. 
Для Зайцева Святой Сергий воплощает русский национальный характер, русскую душу. За рубежом возникло такое превратное представление о русской душе, которая слишком эмоциональна и неуравновешенна. Зайцев разрушает это несправедливое, на его взгляд, представление. Главные черты Сергия – трудолюбие и скромность. Он своими руками строил и келью, и церковь, и монастырь. Он был строитель, «святитель-плотник». Сергий последовательно всю жизнь идет избранным путем, медленно строит себя, свою душу, свое отношение к вере.

«Святой Сергий родился более шестисот лет назад, – пишет Зайцев, – умер более пятисот. Его спокойная, чистая и святая жизнь наполнила собой почти столетие. <…> Как святой, Сергий одинаково велик для всякого. Подвиг его всечеловечен. Но для русского в нем есть как раз и нас волнующее: глубокое созвучие народу, великая типичность – сочетание в одном рассеянных черт русских».

Зайцев искал все время Россию вне России. Конечно, эмигрантам было очень тяжело. Россия не была уже прежней. Она была отделена и в географическом, и во временном плане. Поэтому особое место в литературе зарубежья занимают паломничества к православным монастырям. Зайцев едет в 1927-м году на Афон, это полуостров в Греции, где собраны православные монастыри разных стран. Русский монастырь Святого Пантелеймона – это частица утраченной Святой Руси. В 1935 году отправляется на Валаам. «Как близка Россия!» – пишет он в письмах. На основе своих паломничеств Зайцев создает путевые очерки.

Важное место в наследии писателя занимают мемуарные очерки. Про Зайцева все его современники вспоминали, что он был миротворец. Писатели в свое время соперничали, вступали в конфликты, дело нередко доходило до дуэлей и скандалов, и в таких ситуациях привлекали Бориса Зайцева, который приходил и всех мирил. В его творческом наследии мы можем найти портреты Александра Блока, Андрея Белого, Вячеслава Иванова, Ивана Бунина и других. И можем верить, что то, что он пишет, написано беспристрастно, без ненависти к кому-то, без соперничества.

Для Бориса Зайцева было крайне важно сохранить русскую культуру, чтобы ее помнили и знали не только дети эмигрантов, но и вся Европа, и весь мир. Зайцев писал много газетных статей о русской литературе, отзываясь на юбилей каждого писателя-классика, а также создал художественные биографии Жуковского, Тургенева и Чехова. Выбор персон не случаен. Как отметили критики: «Писатель сам обозначил тот ряд, к которому принадлежал».

Зайцев скончался в Париже в 1972 году, похоронен под Парижем на русском кладбище среди большинства русских изгнанников.

Подготовила Мария Ефимова

Фотографии Марии Моисеевой

Видеозапись лекции смотрите по ссылке.