Радостное совершенство Михаила Андросова

Портрет артиста

27.06. 2021

Среди современных актеров столичных коллективов едва ли найдется много тех, кто всерьез относится к детскому репертуару. В Центральном детском театре (ныне РАМТ) такой исполнитель был: на протяжении всей жизни он преданно служил профессии, сыграв свои лучшие роли именно для самых маленьких зрителей. Он был народным артистом не только по званию, но и по сути, поскольку искренно считал, что искусство для детей и есть наиважнейшее. В этом году Михаилу Трофимовичу Андросову исполнилось бы сто пять лет, но дата – лишь повод, чтобы вспомнить о выдающемся мастере, умевшем ненавязчиво убедить в абсолютной необходимости доброты, нравственности и вечного стремления стать лучше, чище, справедливей.

«Его любовь к театру была требовательна – упорно и настойчиво развивал он то, чем одарила его природа, добивался совершенства техники, выразительности тела, жеста, интонации – иначе как бы он сумел заставить и зрителя посмотреть на своих героев с той же проницательностью взгляда, какой обладает сам», – писала об Андросове Людмила Булгак. Критики особенно отмечали его исполнительскую пластику: богатство и разнообразие поз, свободу движений, умение овладеть любым технически сложным элементом. Но все эти внешние приемы лишь обрамляли главное – способность выразить суть образа, передать характер персонажа, придать убедительность его поведению.

Артист театра для детей должен быть абсолютно универсален, ему необходимо уметь все: петь, танцевать, владеть собственным телом, голосом, мимикой. Диапазон ролей такого исполнителя необъятно широк, ведь играть приходится и в сказках, и в комедиях, и в психологических драмах с воспитательным потенциалом. В этом смысле Михаил Андросов исключением не стал, создав множество разноплановых образов: Персинэ в ростановских «Романтиках», Ромашова в «Двух капитанах», Петуха в «Сказках Маршака» и даже Мефистофеля в спектакле «Фауст. Первый вариант».

Свою первую роль в Центральном детском театре он получил в постановке Владимира Дудина «Баба Яга – костяная нога», премьера которой состоялась 8 апреля 1938 года. Хотя молодой артист к моменту прихода в ЦДТ уже обладал небольшим сценическим опытом, некоторое время проработав в Ленинградском драматическом театре железнодорожного транспорта, но с 1937-го и вплоть до 1998 года профессиональная жизнь Михаила Трофимовича была связана с Москвой и Детским.

Режиссер, годом ранее возглавивший коллектив, не побоялся взять на главную роль дебютанта, сыгравшего «порывистого, наивного в своей отваге Ивашечку», запомнившегося уморительной манерой подпрыгивать. Тогда театр искал язык, на котором нужно говорить со зрителем, – серьезный, вдумчивый, без умилительно-слащавой интонации.

Ивашечка – персонаж типично сказочный, трактуемый в духе героев детских книг. Но Андросов любил придавать воплощаемым характерам страсть, одержимость каким-либо желанием, чаще всего недобрым, ведущим к разрушению. Цельный и высоконравственный в жизни, на сцене артист становился совсем другим, создавая полновесные достоверные образы плутов и карьеристов – классических антигероев, поскольку все они обладали обаянием, таили в себе очарование зла.

Но именно эта притягательность и подчеркивала аморальность персонажей, направленным лучом высвечивала их слабости. Этому умению Андросова критик Людмила Булгак нашла точное определение: доказательства от противного. Артист никогда не оправдывал зла, даже играя таких неоднозначных героев, каким был его Даукинс из «Оливера Твиста».

Были в его репертуаре и роли взрослые, возвышенные: таким стал Валентин из пафосной пьесы Сергея Мстиславского «Грач – птица весенняя» о жизни Николая Баумана. Критика не посчитала это исполнение безусловной удачей, приписав «аффектированную, почти декадентскую» романтичность режиссерскому замыслу Леонида Волкова, хотя спектакль и прошел более 100 раз. Играл Андросов и комсорга Селезнева («Где-то в Сибири»), и английского офицера («Я хочу домой»), но наиболее полно его талант раскрылся именно в постановках для детей.

Артист и сам выделял этот репертуарный пласт как свое главное достижение в театре. Для него роли сказочных героев и животных были полноценной трудной и благодарной работой. Готовясь к спектаклю «Сказки Маршака» (режиссер Владимир Дудин), Михаил Трофимович купил на базаре петуха и наблюдал за его повадками в течение месяца: подмечал особенности походки, интонации, движения. Константин Паустовский, бывший свидетелем этой истории, шутливо уверял, что это птица наблюдает за Андросовым, а не наоборот. Результат был ошеломляющим: сама Ольга Книппер-Чехова назвала роль актера «радостным совершенством», а Наталья Сац сравнивала это исполнение с игрой великого Москвина в постановке «Синяя птица».

Михаил Трофимович не принимал подделок в театре: даже мелочи должны подчиняться общему глубинному смыслу. «И если я эту осмысленность нарушал, не все делал так, как я хотел и умел, то ждал следующего спектакля, чтобы искупить свою вину. Перед собой. И перед ребенком».

Возможно, эта честность и осознание ответственности перед маленьким зрителем родились из воспоминаний о собственном детстве, в котором однажды возникло Искусство. Родившегося на маленьком сибирском полустанке Андросова поразило увиденное еще немое кино и одна из главных звезд первой трети XX века Пола Негри. Глядя на обворожительную актрису, Михаил ощущал внутри тишину, когда «душа замирает от сочувствия к человеку на экране».

Найденная на чердаке скрипка, принадлежавшая отцу будущего актера, пробудила интерес к музыке. Позже эта тяга окрепнет во время работы в Ленинградской филармонии. Приехав в город задолго до начала экзаменов в театральное училище, Андросов оказался буквально на улице: ни друзей, ни знакомых, ни жилья. Случайная знакомая приняла участие в судьбе юноши и устроила его осветителем в музыкальное учреждение. С тех пор и на всю жизнь Михаил Трофимович полюбил балет и оперу.

Он начинал в акробатической студии, затем стал заниматься в классе при БДТ. По собственному признанию, на экзаменах комиссия хохотала, глядя на худенького мальчика из глухой деревни, говорящего с сибирским выговором. Но его талант помог преодолеть и эти препятствия.

Он играл на одной сцене с великими – Юрием Юрьевым, Николаем Монаховым, присутствовал на репетициях возобновляемого Мейерхольдом «Маскарада». Наблюдение за корифеями внушило молодому исполнителю понимание сложности и ответственности выбранного профессионального пути. И в случае Андросова это не просто пафосные слова: он действительно так чувствовал. В 1936 году, приехав в Москву, он уже знал, какой высокой миссии подчинена жизнь актера. Особенно – артиста детского театра.

И его детские роли – искусство подлинное и высокое. Таким был его удивительный Кот из китайской сказки «Волшебный цветок» в постановке Марии Кнебель. «Черный, нарядный, гибкий, он искушает осторожно, ненавязчиво, словно размышляя и советуя», – писала о герое Людмила Булгак.

Эта роль – почти целиком пластическая, но через легкость и виртуозность движения артист выражал характер персонажа: дикий гибкий хищник с кровожадной радостью набрасывался на раненую Птичку, триумфально подпрыгивал, жадно тянул мягкие лапы к вожделенному цветку. С актерами работали четыре балетмейстера, постановщиком был специалист по танцевальному искусству Китая Виктор Иванович Цаплин, восхищенно говоривший об исполнении Андросова: «Что же ты сотворил, Миша!»

Сказочного персонажа обуревали совсем не детские страсти. Сам артист сравнивал героя с шекспировским Яго. «Играя Кота, я затрачивал столько энергии и сил, что после каждого спектакля должен был пару дней отдыхать». Актеры Большого театра, видевшие Михаила Трофимовича на сцене, искренне считали, что исполнитель долго не выдержит подобного напряжения. Но именно эта роль стала визитной карточкой Андросова, о ней он вспоминал охотнее всего, ведь судьба Кота утверждала, что «из лимонного дерева вырастает душистый лимон, а из семени зла – только горькое зло». Перевоплощение в сказочного персонажа становилось школой настоящего зрелого мастерства, требующего видеть в простой на первый взгляд задаче глубинный смысл, служащий воспитанию не только ребенка, но и любого зрителя, пришедшего в театр.

Еще одна знаковая роль – Кресало из драматической сказки Йозефа Тыла «Волынщик из Стракониц». Поставленный в 1952 году Валентином Колесаевым спектакль основывался на народной чешской легенде о скромном музыканте, убеждающемся в ценности любви и верности. Этот лирический сюжет расцвечивался не только яркой игрой артистов, но и одним из самых запоминающихся образов в репертуаре Михаила Андросова. Его студент Кресало был жаден до жизни, благополучия, достатка, «он талантлив, в нем всего много, в нем всего через край и нет только одного, самого важного, – желания трудиться». Артист играл персонажа безрассудно-смелым, напористым, обаятельно-нахальным, хитрым лживым человеком с подвижной психикой. В нем причудливо сочетались трусость и храбрость, ум и беспринципность, вдохновение и расчет. Это был узнаваемый образ – не из детской сказки, а характер уровня мифологического обобщения.

Сам исполнитель говорил, что успех пьесы почти всегда зависит от режиссера. Постановщик «Волынщика из Стракониц» видел героя в бытовом прочтении – без мистицизма и острого гротеска. Такое понимание образа не устраивало Андросова: он пошел к директору театра и буквально потребовал позволить ему вести свой рисунок игры, иначе он откажется от роли. Худсовет, собранный по этому случаю, предложение артиста одобрил, и Кресало обрел характерные черты: льстивое вкрадчивое обаяние, элегантную непринужденность движений, изящество манер. При трактовке студента как сноба одет он был, по предложению художника Бориса Кноблока, в рубище! Мастер создал костюм персонажа как сочетание несочетаемого: «рваный пиджак и крахмальные манжеты, узкие брюки с совершенно обтрепанным низом – Кресало был человеком, который не видит себя со стороны».

Посмотрев спектакль, выдающийся грузинский артист Акакий Харава пришел за кулисы к Андросову и поздравил его словами: «Вы играете символ!» Для исполнителя это была наивысшая оценка мастерства. Умение обобщить и выделить главную черту характера, показать персонажа во всей полноте и сложности сделало Михаила Трофимовича одним из самых ярких актеров Детского театра.

Такой чертой, свойством, общим для многих его героев, театроведы называли страсть. Сам артист всегда ратовал за острый конфликт в пьесе. Страстно одержимым играл он Григория Отрепьева, «завидующего и Пимену, который так много видел и испытал, и Борису, который многого достиг». Одержимым, хотя и в другом роде, был его Репетилов. Андросов создавал образ не просто пустозвона, но легкомысленного пустомели, заговаривавшегося буквально до чертиков: в одном из эпизодов спектакля «Горе от ума» (режиссер Мария Кнебель) персонаж исполнителя, только что с упоением о чем-то болтавший, натыкался на арапчонка, свернувшегося калачиком в уголке, и в ужасе пятился назад, крестясь и охая.

А Ромашов из «Двух капитанов»? Его любовь к Кате была настоящей, самозабвенной – и тоже сродни одержимости. «Как жадно тянется его рука к лежащей на столе руке Кати, коснуться, только коснуться – но нет, он отдергивает руку: словно заряд в тысячу вольт грозит испепелить все его существо. Он понимал, что эта любовь мешает ему, отвлекает от цели; поэтому и любит-то он нерадостно, неталантливо. Даже в его словах: "Катя, вернитесь! Катя, я люблю вас!" – звучит больше угрозы и раздражения, чем жажды счастья», – писала в статье Людмила Булгак.

Но не только отрицательных персонажей, зачастую обворожительных в своей порочности, играл Андросов: среди его ролей много особ королевской крови. Уже плут Даукинс из постановки Анны Некрасовой и Марии Кнебель «Оливер Твист» запоминался спокойной уверенностью в себе, благородной непринужденностью и чувством превосходства над окружающими. Затем последовал Король в эфросовской «Сказке о сказках» и сложнейший образ Дмитрия-Самозванца в «Борисе Годунове» также в постановке Эфроса, которого Михаил Трофимович, по словам народного артиста Владимира Васильевича Готовцева, лепил «разнообразно и интересно». Его Филипп II Испанский в спектакле по мотивам произведения Шарля де Костера «Дух Фландрии» (режиссер Валентин Колесаев) потрясал критиков мощными сценами, в которых «бессильный маньяк <…> услаждает свое извращенное воображение». А еще был Снежный король в работе Алексея Бородина «Сон с продолжением», всевозможные министры, начиная с мудрого Ханумана в эпической «Рамаяне» и заканчивая хитрым Кривелло из забавной сказки Сергея Михалкова «Веселое сновидение».

В актере ощущались истинное благородство, преданность выбранному делу, нравственная чистота, способствовавшие достоверному воплощению высокопоставленных персонажей. Эти же качества помогли Андросову в работе над двумя ярчайшими ролями своего последнего десятилетия в театре – Жильнормана в дилогии «Отверженные» и Мосье Хамиля в проникновенной постановке «Жизнь впереди».

Необычный масштабный спектакль Алексея Бородина, играемый в два вечера, был населен прекрасными героями, исполненными замечательными артистами. Одним из главных действующих лиц постановки стал старик Жильнорман, которого критики называли «человечным» и «очаровательно своенравным». Он был полнокровным и искренним, наслаждался жизнью во всех ее проявлениях. Эта роль принесла Андросову Государственную премию им. К.С.Станиславского.

Изначально артист планировался на роль епископа Бьенвеню. «За всю свою многолетнюю жизнь в театре я никогда ничего не просил. А тут, однажды, в ожидании лифта, я случайно оказался вместе с руководством театра и, неожиданно для себя, выпалил: "Эх, вы, моя роль вовсе не Бьенвеню, а Жильнорман"». Профессиональная интуиция Михаила Трофимовича не подвела, а смелость вознаградилась.

Его герой, как и исполнитель, верил, что «только Любовь и Доброта способны одолеть все сложности жизни». Евгений Редько, которому довелось сыграть эту роль после Андросова, вспоминал: «Когда он играл, я сидел в кулисах с текстом его роли на коленях и ловил буквально каждое его слово, движение, взгляд. Я был буквально влюблен в него…» Достоверность артиста подкупала зрителей и коллег, ему невольно хотелось подражать. Наполненность андросовских персонажей верой в могущество светлых душевных качеств завораживала.

«Читка пьесы на труппе оставила меня в полном недоумении. Все необычно. Далеко, незнакомо», – говорил Андросов о своей последней роли в театре, старике Хамиле в инсценировке романа Эмиля Ажара «Вся жизнь впереди» (в названии постановки местоимение было отброшено). История парижского сироты Момо, познающего жизнь через преодоление и общение с людьми, не состоялась бы, не будь персонажа Михаила Трофимовича. Он играл своего героя, «излучая духовность, благородство, непререкаемую возвышенность. На глазах становящийся прозрачной тенью, этот старец, которому говорить так же трудно, как и дышать, черпает силы <…> в собственной памяти». Критики особенно отмечали почти ангельское свечение создаваемого образа. Хамиль, утверждающий, что главное на Земле – любовь, нежно вспоминает юную девушку, поразившую его воображение много лет назад. С годами стираются ее черты, а однажды старик забывает ее имя. И все-таки продолжает считать, что любовь – наиважнейшее чувство.

Как наполнить небольшую роль жизнью? Как тронуть современного подростка, увлечь книгой выдающегося, но совсем не знакомого французского писателя? Андросов подчеркивал различие в восприятии текста и смысла в зависимости от национальности смотрящего, хотя язык наполненного молчания понятен вдумчивому зрителю любой страны. Артист почувствовал, что главная черта героя – вера. Не только в Бога, но и в людей, в истинность чувств. В нем есть трагический надлом и осознание собственного бессилия, невозможности человека изменить мир. Чистота его «мутнеющего, но просветленного сознания» стала ведущим мотивом роли. Михаил Трофимович ощущал эту чистоту даже физически, потому обязательно принимал душ перед спектаклем.

Такого же нравственного усилия хотел он и от своего зрителя, хотя дожидался не всегда. Но исполнитель строже всех спрашивал с себя: значит, не сумел увлечь ребенка игрой, не отдался роли полностью, поберегся. Впрочем, ему ли, не жалеющему колен в сложнейших хореографических сценах «Волшебного цветка», рвущему сердце в «Борисе Годунове», упрекать себя в равнодушии и актерской осторожности? Народный артист Михаил Трофимович Андросов знаменует собой уходящую эпоху актеров, для которых превыше всего было творчество и результат его воздействия на детскую душу. Сто пять лет – немалый срок, чтобы оценить масштаб его дарования. Ведь большое видится на расстоянье.

Дарья Семенова