«Картошка как метафора жизни»

Встреча с создателями спектакля «Душа моя Павел»

14.01.2023

Разговор с создателями спектакля «Душа моя Павел» состоялся на Маленькой сцене РАМТа еще в начале сезона – 31 октября 2022 года. В ней приняли участие режиссер постановки, художественный руководитель театра Алексей Бородин, автор романа, ректор Литературного института им. А.М.Горького Алексей Варламов, автор пьесы Полина Бабушкина и артисты Даниил Шперлинг (Павел), Лариса Гребенщикова (Муза), Александр Доронин (Семибратский), Дмитрий Бурукин (Сыроед), Виктор Панченко (Бодуэн), Иван Юров (Бокрёнок). Встреча прошла в рамках Молодежного образовательного проекта РАМТа «ТЕАТР+». Предлагаем вам фрагменты стенограммы разговора.

Ольга Бигильдинская: Эпиграфом к нашей встрече бы хотелось сделать фразу из публикации Ирины Селезневой-Редер в «Петербургском театральном журнале»: «В РАМТе родился важный для нашего времени спектакль, <…> в котором горькое осознание уроков прошлого пробивается тревогой за день грядущий». Хочется, чтобы в процессе разговора мы подошли к обсуждению этой темы. Но начну я с такого вопроса: кто, кроме Алексея Варламова, ездил в своей жизни на картошку? Чем для вас была картошка?

Из зала: Это было знакомством со всеми моими одногруппниками. Там мы раскрыли друг другу души, и после этого никто никогда не конфликтовал.

Из зала: Моя поездка на картошку была очень похожа на то, что показано в спектакле. Я, как и Павлик Непомилуев, приехала из городка с номером, и на картошке знакомилась москвичами. Это был абсолютно другой мир, новые слова, но ничего, мы все равно подружились.

Из зала: Я была на спектакле с мамой, и она сказала, что это очень похоже на ее опыт, что она надолго погрузилась в воспоминания. Тогда ей тоже казалось, что картошка длилась бесконечно.

Из зала: Я, наоборот, москвичка. И когда нас отправили на картошку, девушки, которые приехали из провинции (девушки, потому что филфак), удивлялись: «Ух ты, а москвичи тоже так могут!» Но нам не стали продлевать [пребывание там], потому что мы ездили не на картошку, а на огурцы, и эти огурцы почему-то очень быстро заканчивались на грядках, а корзины не наполнялись. Видимо, сделали вывод, что нас лучше отослать.

Ольга Бигильдинская: Алексей Николаевич, а чем для Вас была картошка? Кстати, в романе глава про картошку названа «Произвол».

Алексей Варламов: У меня было три картошки, потому что на филфаке дефицит мальчиков, и нас отправляли туда на первом курсе, на втором и четвертом. Для меня с картошки начался университет. Когда я писал этот роман, у меня, было желание вспомнить юность. Я описывал все прямо по ступеням: картошка, первые лекции, первые семинары, первый студенческий опыт. Я все это немножечко романтизировал, конечно, но, действительно, было ощущение, что нас всех выдернули из привычной жизни и поместили в совсем другой мир. И нужно было там выживать. Тогда мне все это не очень нравилось, я хотел вернуться домой. А спустя много лет стал вспоминать, как было классно! Будь моя воля, я бы всех студентов Литинститута отправлял на картошку, чтобы они жизнь узнавали – это очень полезная вещь.

Ольга Бигильдинская: «Душа моя Павел» – биографическая история. Алексей Николаевич пишет о том, как его факультет, филфак МГУ, едет на картошку. Главные герои романа выбрали своей профессией слово. Люди театра в своей профессии тоже отталкиваются в первую очередь от текста. Алексей Владимирович, что для Вас было первостепенным в этом романе? Чем он зацепил Вас: языком, временем, ситуациями?

Алексей Бородин: Я больше всего на свете люблю читать. А этот роман действительно легко читать, что и отличает книжку хорошую от книжки так себе. Когда Алексей Николаевич, подарил мне эту книгу, она мне очень понравилась. Не только из-за тем, еще ведь и язык в этом произведении шикарный – такой художественный! А дальше началось сравнение с самим собой: как ты прожил эту жизнь, через какие испытания проходил. Я их проходил несколько раз: и когда поступал в институт, и когда закончил, был в провинции, потом переехал в этот театр. Человек проходит через испытания, это касается каждого из нас и меня, в частности. Естественно, сразу возникает вопрос, а как это сделать в театре. По этому тексту можно было бы снять хороший фильм, но как перевести его на театральный язык? Я позвонил Алексею Николаевичу, попросил его написать инсценировку, задумав постановку как студенческий спектакль на большой сцене. Студенческие спектакли обычно играются в небольших пространствах. Но я хотел сохранить их приемы и использовать все возможности большой сцены.
А перевод прозы на театральный язык – вообще интересная штука. Алексей Николаевич сказал, что он драматургией никогда не занимался, но есть прекрасная Полина Бабушкина. Я к этому времени знал уже, что она драматург. И вот мы познакомились, началась долгая работа.

Ольга Бигильдинская: У многих зрителей, с которыми я общалась, есть ощущение, что это второй «Берег утопии» – настолько этот материал явно захватил всю актерскую команду, как это было и при создании «Берега».

Виктор Панченко: Меня захватил текст. Это тот случай, когда ты в книгу ныряешь. И когда выныриваешь, все равно хочется вернуться, еще поплавать. Я все думал, почему. Можно привести много эпитетов: помимо поэтичности этого текста, в нем есть мистика, он очень живой и многослойный. У меня было ощущение, что я читаю будто намагниченный текст: он притягивает, как электромагнитное поле. Удивительное впечатление от этого произведения.

Даниил Шперлинг: Сейчас эту книгу читает моя знакомая. Когда я спросил ее, как ей, она сказала: «Я прочитала всего 50 страниц и уже безумно переживаю за этого Павла». У меня было то же самое ощущение. Я не буду лукавить, когда тебе надо играть этого Павла, книга кажется в несколько раз интереснее, чем любая другая. Меня зацепила история, персонажи. Там прошло несколько месяцев, а ощущение, будто целая жизнь. Когда мы работали над спектаклем, я спрашивал у Алексея Владимировича: «Каково это ездить на картошку? Я-то не жил в 80-е годы и не знаю. Мы с родителями сажали свои три сотки. Но когда я родился, с 1980-го года (время действия в книге и спектакле – прим. ред.) еще 17 лет прошло, так что я об этом времени ничего не знаю». На что он мне сказал: «Если б мы ставили спектакль про Древнюю Грецию, я бы ничего тебе сказать не мог, потому что тоже там не был». Поэтому [при работе над ролью] я использовал личный опыт. Ведь я чувствовал себя так же, как и Павел, когда приехал из маленького города Шелехова Иркутской области, где 40 тысяч населения, поступать в Школу-студию МХАТ. Я не понимал, куда я попал, зачем приехал и на кой черт сказал родителям, что хочу стать актером.

Ольга Бигильдинская: Были ли у Вас ситуации в жизни, похожие на те, что и у Павла? Они помогли создать образ Вашего персонажа?

Даниил Шперлинг: Первый курс я не помню от слова совсем, потому что это был один сплошной стресс. Еще во время поступления среди нас были ребята, которые знали мастеров, набирающих курс: где, какие спектакли они ставят, что кто закончил. Они читали все книги на свете, видели работы всех режиссеров во всех театрах и знали, кто хороший, кто плохой, у кого есть вкус. А я не знал ничего. Я знал про своего мастера, Дмитрия Владимировича Брусникина, только то, что он из Германии. У меня немецкая фамилия, и я решил, что это судьба!

Лариса Гребенщикова: Я жила в это время и хорошо помню и 1980-й год, и Олимпиаду и все, что с этим связано. Для меня узнаваемы и моя картошка, и отношение к советской власти [того времени], все эти разговоры... В романе затронуты важные для меня темы.

Иван Юров: Меня зацепило много параллелей с нашим временем. Где-то это зеркало, а где-то то, что может быть.

Ольга Бигильдинская: А Вы попали в свою роль?

Иван Юров: Абсолютно! У меня две такие роли. У Ларисы Ивановны я играл сержанта Туми (в студенческом спектакле «Билокси блюз» в ВТУ им. М.С.Щепкина, который ставила режиссер-педагог, актриса РАМТа Л.И.Гребенщикова – прим. ред.), а это – второй раз, когда так совпадает твое мышление с мышлением персонажа.

Александр Доронин: Автор очень точно определил жанр – роман-взросление. И следить, каким был и каким стал Павел, очень интересно. Мы долго пытались ответить на вопрос, почему педагогический состав и структуралисты ему помогают. Зачем им этим надо? Приехал какой-то, белая ворона. Я думаю, что каждый из моих коллег по-своему ответил на него.

Ольга Бигильдинская: Вот появился прекраснейший роман, который влюбил в себя. Для нашей команды и наших зрителей это выход за границы спектакля – мы можем читать роман и до, и после просмотра и расширять свой горизонт. Появился роман, но Алексей Николаевич отказался писать инсценировку и предложил ее сделать своей ученице, Полине Бабушкиной.
В одном из интервью Алексей Николаевич говорил, что он полностью доверился Полине и ее профессионализму. Полина к тому времени уже инсценировала роман «Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина и «Циники» Мариенгофа. Всегда сложно свернуть большой текст романа до сценического формата. От чего-то пришлось отказаться? Кстати, автор в одном из интервью сетовал на то, что убрали его любимую церковную линию и мистическую линию. Чего мы не увидели на сцене и почему?

Полина Бабушкина: Для меня инсценирование – это как занятие математикой. Ты должен из х прийти к у. Но это очень интересно – ты что-то выхватываешь, добавляешь, выстраиваешь. Поскольку я люблю математику и занимаюсь ею, мне это очень близко. Про то, что я выбросила. Честно скажу, я не очень люблю какие-то темы на сцене, например, церковную. Это не личное, просто, мне кажется, она смотрится неорганично и картонно. Для меня проще было ее изъять, тем более я не думаю, что мы что-то потеряли. У нас был выстроенный сюжет.

Ольга Бигильдинская: Алексей Владимирович, а Вам хватило материала для постановки, или было жалко, что что-то убрали?

Алексей Бородин: Абсолютно. Я не могу видеть, когда на сцене крестятся. Это серьезная тема. Мистика в романе изумительная! Это мастерски описанный огромный кусок мистического периода в жизни героя, который, что называется, разгулялся. Но в театре мы с Полиной сразу договорились, что попробуем уговорить Алексея Николаевича просто снять эту тему. В литературе она очень выразительна, и фантазия начинает работать. А сцена – конкретная вещь. И мистика, претендующая быть по-настоящему мистикой, не получается. Или тогда надо выстраивать спектакль так, как Любимов «Мастера и Маргариту», где линия Воланда была просто шикарной, и весь спектакль был направлен в эту сторону.

Ольга Бигильдинская: Алексей Николаевич, Вы говорили о том, что не являетесь прототипом главного героя. А есть ли в романе такой герой, для которого прототипом выступили Вы?

Алексей Варламов: Какие-то черты разбросаны, но сказать, что я где-то себя зашифровал, такого нет.

Ольга Бигильдинская: Вы рассказывали о том, что в Павле соединились два качества: либерализм и патриотизм. Но это все не переходит границы. И что Вы бы хотели видеть такого человека в реальности: чтобы он занимал должность, от которой что-то зависело бы в государстве. Как Вы считаете, возможно ли это сегодня?

Алексей Варламов: Я сразу скажу, что этот роман я писал давно. Он был опубликован в 2018 году. Если бы тогда мне кто-нибудь сказал, что через четыре года возникнут те обстоятельства, в которых мы сейчас живем, я бы никогда не поверил. Когда я писал, то меньше всего думал проводить параллели с сегодняшним днем. Я просто пытался честно вспомнить советское прошлое, которое в ту пору вызывало у меня скорее негативные чувства, меня многое тогда раздражало. Когда оно прекратилось, я был счастлив: перестройка, гласность, путч 19 августа... Все это у меня вызывало восторг. Потом, в1990-е, было сложно, но это отдельная история. В любом случае, чем дальше я отходил от советского времени, тем больше оно вызывало у меня чувство благодарности. При этом я вовсе не хочу его идеализировать и говорить о том, как мы тогда хорошо жили, не ценили, разрушили прекрасную страну. У меня такого нет. Я считаю, что она рухнула не потому, что ее кто-то разрушил, а потому что она была обречена. Тем не менее, эта обреченная страна, чем дальше я от нее ухожу, мне почему-то милее. Как с этой картошкой: тогда это было ужасно, рано утром тебя будят, куда-то везут на автобусе, кормят непонятно чем, а ты целый день, как дурак, эту картошку собираешь. А потом проходят годы и ты думаешь: блин, как это было классно! И какие разговоры велись, и девочки вокруг были милые и красивые, и так славно выпивалось на этой картошке! Это дистанция, и она должна пройти.
Этот спектакль обращен не в будущее, не в настоящее. Это был последний поклон – сказать спасибо тому времени, какое бы там оно ни было. Это моя родина, я там родился. Я советский, потому что у меня родители советские, потому что я ходил в советский садик и школу. Сколько угодно плюйся на это, но это мое. Примерно такие чувства у меня были, когда я это писал.
Когда сейчас стали какие-то вещи со сцены звучать... Как Алена говорит: «Нас заперли, я хочу в Париж, хочу каштаны». Когда я это писал, Париж казался близким, визу давали всем – заработай немного денег и поезжай. То, что сейчас это звучит иначе, не входило в мои планы и получилось помимо моей воли.
Что касается главного героя, я пытался соединить в нем русское и советское. Он тоже советский. При том гораздо больше советский, чем я, потому что у меня советское очень быстро стало вызывать раздражение. Когда тебе поют о том, что мы живем в самой лучшей в мире стране, а на самом деле тебя просто заперли в этой стране, и ты понимаешь, что свободы в ней нет, и ты не можешь читать книги, какие хочешь, фильмы смотреть. Я разбросал по репликам героев свои тогдашние претензии. Заставляют конспектировать Ленина, Маркса, отправляют на картошку – почему я должен все это делать? Но мальчик мой – он из закрытого города. У меня дядька был из закрытого города. Я помню, когда впервые там очутился, меня поразило, как там классно: все хорошо, и люди другие, и снег другого цвета. Потом, когда я стал в поздние времена приезжать в эти города – в Саров, в Железногорск, – я разговаривал с людьми о том, как они жили, как себя ощущали, как соотносилась их жизнь с тем, что было в стране.
Мне кажется, закрытые города – лучшее, что было в Советском Союзе. Там работали лучшие люди, занимались важным делом, укрепляли обороноспособность страны, и это не пустые слова. От этого лучшего он не отрекается. Да, он прочитает Солженицына, услышит [новые для себя] разговоры, многое переоценит и поймет, но не будет отрекаться, и к своему советскому добавит и русское чувство, и либеральное, и европейское.
Почему у нас все время противопоставляют: либо патриот – либо либерал? Либо западник – либо славянофил? Если любишь Европу, значит ты не патриот? Но почему это обязательно должно противопоставляться? Я хотел показать, как растет человек, который в себе все это объединит, который будет примирять в себе все эти враждующие в русской истории начала и, может быть, такой человек, который будет понимать разные вещи, который пройдет через разные испытания, нужен для того, чтобы принимать у нас в стране какие-то решения. По крайней мере, это были мысли, который появились у меня, когда роман уже был написан. Когда я его писал, этих мыслей не было, я просто рассказывал историю. Мне важно было рассказать историю взросления мальчика, как он набирает эти 17 баллов. Вот он поступил, у него 17, а у всех остальных 24. Чтобы слушать и понимать лекции, надо, чтобы у тебя было 24. Поэтому Муза Георгиевна специально селит его к умным ребятам, и они его быстро, интенсивно, за один месяц дотягивают. От этого он «перегрелся». Вся мистическая линия идет от его перегрева. Он слишком быстро растет и поэтому чуть не помер. Но этого в спектакле нет. Я сразу сказал, что есть люди, которые лучше меня знают законы жанра. Какое-то время назад я читал лекцию про Булгакова, и вот он театр очень хорошо понимал, поэтому сам из «Белой гвардии» сделал «Дни Турбиных». Я не Булгаков.

Ольга Бигильдинская: Алексей Николаевич назвал Павлика «человеком пушкинского склада», который держится «пушкинских правил», и расшифровал, что это такое: гармоничный, счастливый, свободный и богатый внутренне человек, в нем все лучшее, что в нас есть. Даниил, Вы говорили о том, что создавали персонажа через свой опыт. А он повлиял на Вас? Присвоили ли Вы себе какие-то его качества?

Даниил Шперлинг: В любом случае, при подготовке к роли происходит взаимообмен: и ты даешь что-то персонажу, и персонаж дает что-то тебе. Он научил меня стойкости, тому, как отстаивает свои убеждения.

Ольга Бигильдинская: Вы в жизни «включаете» Павла теперь?

Даниил Шперлинг: Да, просто я не анализирую этот момент. Мне кажется, чем больше Павла будет «включаться», тем лучше.

Ольга Бигильдинская: Алексей Владимирович сказал, что это студенческий спектакль. Но он в еще и педагогически-студенческий – правда, в ином роде. Роман написал педагог. Пьесу написал педагог. Поставил ее педагог. Педагогов играют тоже педагоги. Лариса Ивановна, Вы, наверняка, на свою героиню смотрели и с точки зрения педагога. Что Ваша Муза Георгиевна увидела в этом парне?

Лариса Гребенщикова: Недавно на спектакле была моя бывшая студентка, и потом она мне написала: «Лариса Ивановна, это ведь наша с Вами история». Когда я работала над этой ролью, я даже и не вспомнила [об этом случае]. Эта девочка приехала из поселка в Свердловской области в последний момент, когда курс уже практически был набран. Она очень красивая, но еще в ней был какой-то невероятный свет и такое желание, что я на последнем этапе ей помогла, поменяла репертуар. И хотя педагоги на курсе не очень хотели ее брать, но все-таки взяли. Она оправдала все мои ожидания, потому что очень жадно училась. Причем, была бедна как церковная мышь, но при этом в ней была интеллигентность. Она все время ела гречневую кашу и на вопрос, почему, отвечала, что худеет. А на самом деле ей нечего было есть. Но она никогда в этом не признавалась. Сейчас она артистка Ленкома, снимается в фильмах. И таких историй за мою тридцатилетнюю педагогическую деятельность было достаточно много.
[Ты обращаешь внимание на человека] иногда на уровне ощущения от его глаз, от его какого-то рвения. Выбрав Павла, Муза Георгиевна говорит ему: «Не стесняйся задавать вопросы, наблюдай, думай», – потому что главное – это научить думать. Он проходит этот путь и начинает думать, оценивать, анализировать, тогда и формируется человек.

Ольга Бигильдинская: Когда Алексей Николаевич создавал этот образ, он создал педагога, которого заботит в первую очередь не наука, а другой человек. Как Вы считаете, много ли сегодня таких педагогов?

Лариса Гребенщикова: Когда я поступила учиться на курс к Виктору Ивановичу Коршунову, для него были невероятно важны человеческие качества, иногда важнее, чем способности. Мне кажется, для любого педагога важно увидеть человеческие качества и понять, как они будут реализовываться.

Ольга Бигильдинская: Иван Юров является учеников Ларисы Ивановны. Иван, когда Вы увидели Ларису Ивановну в образе Музы Георгиевны, Вы увидели в ней своего педагога?

Иван Юров: Ну конечно! Я и говорил про то, что в этом спектакле есть прямые параллели и совпадения.

Ольга Бигильдинская: Илья Михайлович Семибратский – как он себя называет, «комиссар полевого отряда» и педагог от бога, который разделил со студентами ссылку в Можайск на картошку в ущерб диссертации. Александр, когда Вы создавали этот образ, был ли у Вас прототип, педагог, которого Вы встречали в своей жизни?

Александр Доронин: Мне кажется, что актерская профессия за последние 10-15 лет перестала быть штучной, как и профессия педагога. Конечно, я представляю, как Лариса Ивановна переживает за каждого своего студента. Я знаю, как за нас [во время учебы] переживал Алексей Владимирович (А.Доронин – выпускник актерского курса А.В.Бородина в ГИТИСе – прим. ред.). А по поводу Ильи Михайловича, он – жертва обстоятельств, такой же раб, как и все остальные, которые вынуждены быть в этом поле. Он говорит о том, что пишет диссертацию, все время думает об этом, она висит [над ним], как чеховская луна. Когда человек занят любимым делом, эта тема никуда не уходит. Просто возникают некоторые обстоятельства и компромиссы.
В романе есть хороший кусок мистический, и я все время прошу Алексея Владимировича вернуть эту сцену с Семибратским, который видится Павлу. [Его монолог многое объясняет]. После него говорится, что Семибратский умер. А от чего? Он же не алкоголик, чтобы умирать от водки. Тут же герой Дмитрия Бурукина, нашего прекрасного хореографа в этом спектакле, говорит: «От сердца». Значит, что-то не выдержало, что-то надорвалось. И эти студенты, и своя диссертация – что-то надломилось в нем. Таких примеров много, когда сердце разорвалось и не выдержало. Не от того, что выпил или его оскорбили, обидели, а от того, что это переживание.

Ольга Бигильдинская: Поначалу студенты не принимали Семибратского: он у них и водку отобрал, и как будто бы руководству настучал. А потом в них просыпается симпатия к нему и уважение, вспоминают они его очень тепло…

Александр Доронин: Он сам говорит о том, что не поставил Непомилуеву неуд, потому что хочет дать ему попробовать. Мне стало легче его оправдывать, когда я понял, что он в Павле видит себя.

Ольга Бигильдинская: Павел попадает в компанию структуралистов. На самом деле, студенческая аудитория всегда неравнодушная, активно высказывающая свою позицию, стремящаяся к справедливости. И вдруг в этом спектакле мы видим даже среди этих студентов, которые все понимают про то, что вокруг происходит, абсолютно разные способы взаимодействия с действительностью. Ради свободы и обновления страны Бокрёнок призывает к забастовке и революции, но весь его запал разбивается о горькую фразу Бодуэна, что никакой бунт в этой стране ни к чему хорошему не приводил. У меня ощущение, что эта фраза и есть главный аккорд в спектакле. Виктор, думаете ли Вы так? Какой лично Вы позиции придерживаетесь из этих двух?

Виктор Панченко: Да, это главный аккорд. Мы об этом говорили. На одной из репетиций Алексей Владимирович сказал, что это самая горькая фраза в спектакле. Я подумал, что это было не для красного словца брошено, а серьезно. Горько, да. Но надо понимать, кто ее произносит и как. Если бы ее говорил кто-то другой, можно было бы погибнуть от тоски и от грусти, а тут ее произносит очень энергичный человек. Своего персонажа я нафантазировал, оттолкнувшись от автора и от режиссера. Я надеюсь, такое сочетание немножко подслащивает.
Мне нравится позиция автора, что не надо делить [персонажей] на патриота и либерала, на человека, который любит свободу или того, кто любит стабильность. Мне не хочется высказывать личную позицию, это лишнее. Я в этом смысле дипломатичен, как и мой персонаж, которого я очень люблю.

Ольга Бигильдинская: Иван, а Вы какой позиции придерживаетесь?

Иван Юров: Конечно, своего персонажа, у меня и характер такой же. Делать революцию сам-то он не пошел в итоге, но «пистон вставил». Это хороший вопрос, на самом деле [как бы я поступил]. Я иногда его задаю себе, но не могу ответить. Думаю, это утопия, что если все встали бы, сказали бы, ну хотя бы попытались... Это действительно утопия: никто не встанет. Никто и не встал. В Вашем вопросе, наверное, и есть ответ.

Ольга Бигильдинская: Интересно узнать и закулисную сторону дела. Алексей Владимирович, Вы проводили кастинг актеров или назначили их на роли?

Алексей Бородин: Взял и назначил. Я хорошо знаю труппу. Никак не мог понять, кто может играть у нас Павла. Обратился к Марине Брусникиной, замечательному режиссеру и прекрасному педагогу. Дмитрия Владимировича (Д.В.Брусникина, супруга М.С.Брусникиной, руководителя актерского курса Школы-студии МХАТ – прим. ред.) не стало к этому времени, и она выпускала курс сама. Описал ей персонажа, и она не задумываясь ответила: «Есть!» Ответ был впереди вопроса. Потом, как всегда, артисты показывались, играли отрывки. В первом Даниил играл Порфирия Петровича из «Преступления и наказания». Потом они танцевали с прекрасной Марией Лапшиной дуэт «Новые Черемушки». Я смотрю, он, оказывается, парень очень свободный, открытый. Попросил еще что-нибудь показать. Прошло некоторое время, и они пришли вместе с Яной Палецкой, тоже выпускницей этого же курса, которая играет у нас Алену. Они сыграли кусок из дипломного спектакля, вербатима. И так замечательно сыграли, что мы с Егором Перегудовым, который у нас в то время был главным режиссером, взяли их вдвоем.

Ольга Бигильдинская: Вы ведь тогда еще не репетировали Павла, но взяли его на эту роль?

Алексей Бородин: Да, а в это время начали репетировать «Горе от ума», и мне в голову пришло, что Даня может сыграть Молчалина.

Ольга Бигильдинская: И Дане дважды подфартило! Пока он ждал Павла…

Алексей Бородин: Пока он ждал Павла, сыграл Молчалина. Вообще, в актерской профессии очень важно везение, ведь ситуация может по-другому сложиться. Но сама личность актерская имеет очень большое значение. Даня вошел в нашу труппу очень органично, все с радостью его приняли. Надо отдать должное нашему коллективу: здесь талантливых, интересных людей встречают открыто, с верой. Это помогает. Когда мы репетировали «Павла», у нас была очень живая, взаимообразная атмосфера, которая, может быть, и передается в этом спектакле.

Ольга Бигильдинская: Вопрос к зрителям. О чем для вас этот спектакль и как он, на ваш взгляд, перекликается с нашим временем?

Из зала: Это спектакль о моей молодости. Потрясающая сценография, музыкальное оформление. Но, к сожалению, он не только о моей молодости. После определенных событий все лозунги стали для меня по-другому звучать. Не хочется верить в то, что это время снова близко. Хочется верить во что-то светлое и прекрасное. Как верит тот мальчик, который узнает мир, и его мир становится шире и красивее. Хочется, чтобы это было так, чтобы нас не сдавливали рамки.

Из зала: Для меня это личная история про взросление. Когда ты в 17 лет приезжаешь в институт и видишь не то, что тебе родители рассказывали про идеальную страну, а сталкиваешься с реальностью, с тем, что на самом деле мир устроен сложнее, в нем есть недостатки. Очень тяжело это принять и понять, как быть дальше. Для меня самой важной стала финальная сцена, когда Павел понимает, что его родной город закрыт и мир больше не будет таким иллюзорно-прекрасным. Его место сейчас с однокурсниками, и ему придется выстраивать свою реальность.

Из зала: Хотелось бы, чтобы эта книга осталась романом-взрослением. Было горько понять, что он так современен. Я плакала вместе с главным героем по несбывшейся стране, о которой мечтала в возрасте Павла, когда была перестройка. Теперь я понимаю, что она не сбылась, но эти слезы позволили мне дальше дышать.

Из зала: Этот спектакль отозвался в моем сердце. Я – студентка первого курса, и для меня спектакль стал успокоением. Я смотрела, переживая о том, как меня примут в новом коллективе. Благодаря спектаклю я поняла, что люди сплачиваются, и для меня это спектакль о команде, о сотрудничестве, о том, что ты никогда не будешь один.

Из зала: Я приходила на спектакль с дедушкой, и он расшифровывал мне анекдоты, рассказывал про музыку. Мне нравится, что когда я прихожу в РАМТ, то вижу там современные истории. Для меня главной стала фраза Дионисия: «Я мечтал. Просто о другом». И то, как Павел взрослеет – он не принимает их позицию, он просто понимает, что каждому – свое. Он становится терпимее и уже не гнет свою линию, а больше думает и рассуждает.

Из зала: Все уже знают, что у Алексея Владимировича есть «третье око». Он выпускает спектакль и – опа! –ситуация подъехала. Когда я смотрела его в апреле, ощущалось, что симпатии зала находятся на стороне структуралистов. Но Павел – золотая середина. Он приходит с чистой влюбленностью в СССР, потом структуралисты накачивают его знаниями. Но он не переходит на их сторону. Для меня главная фраза в спектакле, когда обсуждают [запрещенные] книги, и Павел говорит: «А все остальные книги вы уже прочитали?» Здесь всегда аплодирует весь зал. Действительно, есть масса литературы. Мы воспитываемся не только на запрещенной литературе или запрещенных вещах, а на всем. Надо выбирать [разное], а не придерживаться чего-то одного. Для меня спектакль стал праздником, ощущением непроходящей студенческой вечеринки и пионерского лагеря.

Из зала: Это спектакль, который одним и тем же человеком в разное время будет восприниматься по-разному. Я смотрела его три раза, и каждый раз он был для меня о разном. Когда спектакль такой, он не будет ни сегодня, ни завтра, ни вчера проходным. Я когда-то работала вожатой в «Артеке» – это была моя первая ассоциация. А в сентябре я уже увидела тему сужающего коридора свободы. Очень хочется, чтобы когда-нибудь все вернулось в то русло, [когда этот спектакль был бы] про поиск себя в любых обстоятельствах.

Ольга Бигильдинская: А он оказывает терапевтическую роль?

Из зала: У него потрясающая энергетика, которая в любом случае заряжает, невзирая на слезу, на то, что все параллелится. Это не гнетущее ощущение, а жизнеутверждающее. В театре есть ощущение, что ты не один.

Из зала: Большое спасибо, что есть такой думающий, интересный театр. Это всегда помогает умом и сердцем раскрыться, и это сейчас особенно важно – энергообмен со зрителем. Это сейчас отдушина.

Из зала: Для меня этот спектакль очень важен, потому что я увидела там возможность диалога между людьми с противоположными убеждениями. Они могут друг друга услышать и захотеть понять. Это невероятно важно сейчас.

Из зала: Алексей Николаевич, а есть ли прототип у Музы Георгиевны?

Алексей Варламов: Это собирательный образ. Там воплотились черты дорогих моих преподавателей и декана. Там несколько неординарных личностей соединились вместе.

Из зала: Я бы хотела поблагодарить человека, который придумал звуковое сопровождение спектакля.

Алексей Бородин: Это была идея студенческого спектакля. Понятно, что можно включить запись дождя, но, когда мы учимся, мы всегда ищем другие, живые пути. Так это и пришло в голову. Музыкальное сопровождение придумал Александр Девятьяров, который играет Данилу и читает «Слово о полку Игореве». Мы нашли человека, который хорошо разбирается в музыке, но знает изнутри наше театральное дело. Он работал с оркестром и аранжировками, что-то я предлагал. Мне также было важно, чтобы все звуковые эффекты были выполнены не самодеятельно, а на высоком профессиональном уровне. Наш артист Миша Шкловский, который тоже увлекается этим делом, посоветовал пригласить Дмитрия Волкова. Он работает в Щукинском училище и делал музыку к нашему спектаклю «Остров сокровищ». Безумно интересно было наблюдать, как тонко и с какой требовательностью он и артисты добивались этих эффектов. Это бесконечно репетировалось – звуки дождя, грома. Это целый шумовой оркестр.

Из зала: Алексей Владимирович, как у любого человека, наверняка, у Вас очень много идей, что поставить. С чем конкурировал этот спектакль и по каким критериям Вы выбираете, что будет следующим?

Алексей Бородин: Если меня что-то царапает внутри, когда невозможно не делать, тогда надо браться. Тогда появляется вера, потом уверенность, а потом воля, чтобы это осуществить. Я не делал спектакли, которые бы не отзывались в моем внутреннем движении. И чем труднее, необычнее, тем лучше. Когда все легко и весело идет, мало что получается.
У Бориса Рыжего есть такая строчка: «Как хорошо мы плохо жили». И вот об этом можно тосковать: как нам было хорошо в плохой ситуации. Мы театром спасаемся, своей работой спасаемся. Я хочу сказать спасибо большое зрителям. Смысл не только театра, но и жизни как таковой, когда мы можем смотреть друг другу в глаза, когда мы честны и готовы прощать друг другу. А чего-то прощать мы не можем и не должны, что-то нельзя простить. Но мы должны найти в себе силы не озлобиться, а наоборот, найти силы и веру, что мы можем собраться и поговорить друг с другом о том, что нас волнует. Ради этого и существует театр.

Из зала: С романом я познакомилась после спектакля. Почему Сыроед из города Электроугли?

Алексей Варламов: Потому что это классное название! У меня детство прошло рядом, в Купавне, а в Электроугли я на велосипеде катался, это было прикольно. Там очень красивая церковь в селе Кудиново. Детство мое прошло на Автозаводской улице. Это сейчас элитный район, а тогда был рабочей слободкой: пять заводов, трубы дымили. Там церквей не было. А на даче была, и она меня влекла. При этом «Электроугли» – не советское название, оно возникло еще в дореволюционные времена. Там такой сложный исторический замес, как вообще сложна наша жизнь.
Алексей Владимирович так хорошо сказал про то, как себя вести и что надо делать. Но еще я всегда думаю про есенинское «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстояньи». Поэтому оценить в полной мере то, что с нами происходит, мы пока что не можем.
Про слово еще. Помните тургеневские строки: «Во дни тягостных раздумий <...> ты один мне поддержка и опора <…> русский язык»? Русский язык, который нас объединяет, людей театра, литературы, кино и всех прочих. Мы с вами говорим на одном языке, какие бы разные у нас не были убеждения – это тоже важная мысль. То, что мои герои филологи и язык – это их инструмент, тоже важная мысль.
И еще к вопросу о том, чего нет в романе и что есть в спектакле, и что меня поразило больше всего – это как Девятьяров читает «Слово о полку Игореве». В романе этого нет, глупо было бы запихивать туда древнерусский текст. Но как это звучит, как это объединяет и левых, и правых, потому что это наша духовная родина – это очень классно!

Ольга Бигильдинская: Алексей Николаевич в одном из своих интервью говорил о том, что сегодня образование деканонизируется, и возможности свободно высказываться все меньше и меньше именно в пространстве образования. Кажется, что театр в этом смысле становится альтернативой. Это место того самого свободного высказывания, которое очень нужно для процесса взросления.

Александра Ерошенко
Ольга Бигильдинская

Фото Марии Моисеевой

 

Видеозапись встречи на youtube-канале РАМТа.