11 марта на факультете  журналистики МГУ состоялась встреча московского студенчества с известным польским кинорежиссером Кшиштофом Занусси, выпустившем в РАМТе спектакль «Доказательство».

Ведущий встречи – Контантин фон Эггерт.

- Мы сегодня будем иметь возможность пообщаться с настоящим большим европейским мастером. Он автор и художественных фильмов и документальных, среди которых, кстати, фильм о Советском Союзе 1990-91 годов. Также господин Занусси член Пабского Совета по культуре и один из тех европейских интеллектуалов, к которым, наверное, не просто интересно, но и приятно прислушиваться. Пан Занусси приехал в Москву чтобы работать над постановкой спектакля в РАМТе «Доказательство».
Я прочитал пьесу. Пьеса интересная. О математиках и не только. О безумии, и не только. Почему Ваш выбор пал на Дэвида Оберна?

- Я уже пробовал ставить эту пьесу в Германии шесть лет назад. Потом она была снята как кинокартина. Мне она близка по той причине, что там главный герой математик. Действие основано вокруг лауреата Нобелевской премии и шизофреника.
В этом есть какая-то провокация, что вы живете в системе, которая напоминает демократию. А в демократии акцент ударения на среднего покупателя, на среднего гражданина, среднего человека. Мы часто забываем, что миром движут единицы, а не большинство. Массы не делают истории. Только маленькие элиты двигают человечество вперед. И граница между гением и сумасшедшим очень тонкая. И эта тема затрагивается в пьесе.
Там есть еще одно, что касается особенно вас, молодого поколения. Мы с вами очень разные. Мы не воспитаны на  компьютерах, как вы. Я их делал, я бывший физик, но я их ненавижу, и они меня тоже не любят. Есть такие исследования, что люди воспитанные на компьютерах гораздо меньше употребляют аналогию как способ мышления – в отличие от нас, воспитанных на механике.
Но есть другое, что гораздо важнее. На компьютере  вы можете кликнуть reset и сделать шаг назад. И вам часто кажется, что в жизни такое тоже возможно. Кажется всегда, что можно что-то попробовать, а потом пойти назад. Это неправда.  Если у вас одна ошибочная дружба или любовь, вы остаетесь на всю жизнь с пятном этой ошибки. И никакой reset не возможен. И в этой пьесе это  видно. 
Там есть такие жестокие слова, которые математики часто между собой повторяют: пик творчества человека это около 23, 24 лет. А потом начинается путь вниз. Надо быть зрелым и готовым, чтобы использовать этот важный момент в жизни, когда ум совсем открыт. Это вы найдете в пьесе.

- Мне кажется, пьеса одновременно довольно кинематографична. Это какой-то сознательный выбор – повторить еще раз это после уже имевшихся постановок? И почему именно в России, в Российском академическом Молодежном театре?

- На последний вопрос я могу только с риторикой ответить. Был такой человек, которого звали Хилари – он первым взошел на Эверест. Когда его спросили: «Почему Вы вошли на Эверест?», – он ответил: «Потому, что он был». Этот театр есть и поэтому я в нем работаю, иначе я бы в нем не работал. Интересно, что молодежный, интересно, что это театр о котором я слышал за границей. И мне не только в России, но и за границей сказали, это живой театр, который вошел в свою хорошую фазу. Говорят, что жизнь театра – это жизнь собаки. До 15 лет театр бывает хорошим, а потом впадает в склероз, а потом рождается заново с каким-то новым директором, новым течением и так далее. Этот театр совпал с периодом молодой собаки и поэтому он стал мне интересен.

- Для Вас, как для человека, который изучал физику, а потом философию, в этой пьесе есть что-то особенное, как в пьесах о людях, которые занимаются точными науками?

- Хотя я давно бросил точные науки, моя любовь к физике продолжается. Мне интересны красивые люди, красивые умы, красивые характеры. Посмотрите сколько выдающихся личностей в общественной жизни в наше время, начиная от Сахарова, Королева и других.

Это все была интересная среда. Меня всегда к ним тянет.
Но важно другое: в чем схожесть точных предметов и искусства? Физики знают, что освещен маленький круг, а все остальное не понятно, тайна, и поэтому интересно. Эти люди гораздо скромнее смотрят на космос. А у гуманитариев, наоборот, есть такая иллюзия, что все почти уже ясно. А это объясняет только маленький кусок. Правда – гораздо более широкая. И поэтому в мире религии, науки и искусства есть один сходный пункт – это тайна. В этой пьесе затрагивается тайна и поэтому она мне интересна.

- Вы верующий человек?

-Да, и всегда им был.

- Какие свойства у дружбы? Что человеку нельзя сделать, будучи другом?

- Дружба не очень сильно отличается от любви. Просто другая степень, но это то же самое. Это огромная забота о другом человеке. Если я считаю себя чьим-то другом, я не забочусь о моих чувствах, а забочусь о том, чтобы ему было хорошо, чтобы он достиг того оптимума, который может любой человек достигнуть.

- Вы считаете, это существует?

- Существует в определенной степени, никто не имеет идеальной дружбы, как никто не имеет идеальной любви.

ИЗ ЗАЛА: Недавно я прочитала письма Кафки. И в одном письме он пишет, что у Бальзака было написано «я сокрушу любое препятствие». Кафка написал, что на его взгляд люди делятся на 2 категории: тех, которые умеют сокрушить любое препятствие и после любого события идут вперед и тех, которых сокрушает любое препятствие, как писал про себя Кафка. Вы ближе к мировоззрению Кафки или Бальзака?
И еще Вы затронули тему о том, как отличается Ваше поколение от нашего. Есть ли у Вас в жизни такие поступки, которые нельзя reset? И какие Вы бы очень хотели сделать reset.

- Конечно, они есть. Но это предмет исповеди. А исповедь можно делать только перед Богом, а перед публикой лучше этого не делать.
У меня выбор ошибок тоже ограничен. Тем наше поколение и отличается: у вас огромный выбор, а в наше время мы очень узки были.
Препятствия меня, как видите, не задавили. Если бы я был на стороне Кафки, я бы никогда здесь не был. И его здесь нет, как видите. А Бальзак бы приехал. Но это не моя заслуга, это моя судьба. Просто я родился в такие времена, что мне удалось пройти жизнь без таких гигантских потерь. Если бы я родился на 10 лет раньше и попал бы в сталинские времена, все могло быть гораздо хуже. 

ИЗ ЗАЛА: В спектакле «Доказательство» замечательный актерский состав.  Занимались ли Вы подбором артистов к спектаклю и чем Вы руководствовались?

- Тем же, чем и Вы руководствуетесь, когда Вы едете на поезде. Вы смотрите: в этом купе Вам хочется ехать, а в этом не очень. Та же самая интуиция при подборе актеров. Дирекция мне представила абсолютно разных актеров, я выбрал этих. Сейчас я с ними солидарен. Даже если бы я был ими недоволен, я не мог бы этого сказать. А еще более я доволен, что мы выбрали такой способ работы, который напоминает мне театр 18 века, как во времена Мольера. Это как семейное мероприятие. Я пригласил моих актеров домой. Мы жили у меня, мы репетировали у меня дома в Варшаве и таким образом мы как семья уже сошлись. Мы кушали вместе, смотрели вместе картины. Прожили так почти три недели и приехали уже с готовым спектаклем – только поставить на сцене. И поэтому отбор был более важен, не только профессиональный, но и человеческий. Приятно иметь милого гостя и неприятно иметь нехорошего гостя. Те гости справились и, я надеюсь, они довольны нашим домом.

ИЗ ЗАЛА: Вы сказали, что очень любите путешествовать. Какое самое удивительное место, в котором Вы были, которое Вам больше всего запомнилось? И почему?

- Знаете, это трудный вопрос, потому что не так много мест, где я не был. Путешествие помогает мне в чем-то разобраться в жизни – путешествие напоминает, что есть столько разных космосов.
Искусство – это строительство мостов между разными космосами. Но путешествие напоминает, что есть разные миры. Я имею разные примеры, где я почувствовал абсолютно другой взгляд людей, которые выглядят абсолютно так, как я, а видят свет совсем по-другому. Эгоцентрики смотрят только со своей точки зрения. Журналист должен себе представить точку зрения другого человека, даже противника. То, чего особенно сегодня не хватает в политической публицистике, где противник представлен как идиот. Бывают идиоты в политике, но их не так много, как мы думаем. Есть много людей, у которых идиотские взгляды, но это тоже меня самоунижает. Хорошо познакомиться немного с другим мышлением.
Я вам расскажу такой пример. Я сделал игровую картину про жизнь Римского Папы. И премьеру я сделал в Римской опере. Был президент Республики, был премьер-министр. Свою картину я не мог смотреть еще раз, поэтому вышел, и вернулся за десять минут до титров. Но телохранители меня остановили, сказали показать паспорт, они не знали, кто я такой. И интересный разговор у меня завелся с телохранителями, в семье у меня никто не работал телохранителем. Они мне сказали сразу: «Вы сделали картину про Римского Папу. Он невыносимый, он просто такой отвратительный, мы его ненавидим. Я сразу был готов обороняться: «А почему он Вам не нравится, что Вас не устраивает?» «Вы сами не видите?» «Ничего я не вижу, я считаю, что он очень интересная важная личность…» «Как же, Вы не видите, как он останавливается и слушает? Он же совсем не двигается! Как его охранять? Посмотрите на нашего президента, он как двигает головой, это хороший политик, таких мы любим, потому что в него сложно попасть снайперу. А этот Папа стоит недвижимый, плохой Папа, мы такого плохого Папы никогда не видели». Значит, с точки зрения телохранителей, мир разделен на людей, в которых трудно попасть и не очень. И Папа в нехорошей категории. Это разные космосы.

ИЗ ЗАЛА: Как Вы воспринимаете грань между национальным и интернациональным искусством? Существует ли она?
Вы как человек религиозный, все время говорите о тайне, которой занимается наука, искусство, религия. Существует ли для Вас лично какая-то грань в познании этой тайны, которую Вы бы никогда не переступили?

- Есть грань того, где я могу двигаться, и есть поступки, которые я не хотел бы себе никогда позволить. И даже в науке я бы определенные вещи не делал, хотя было бы интересно сделать. Я бы человека не клонировал, хотя было бы очень интересно увидеть рядом такого же человека, как я. Но я бы на это не согласился, просто меня где-то ограничивает моя интуиция, которая говорит: это мне не разрешено, я не имею права это делать. Так что есть такие ограничения.
В искусстве просто есть смысл уважения другого человека. Если я знаю, что это повредит какому-то другому человеку, я себе этого не позволю. Как это в жизни бывало? По-разному. Безусловно, где-то мои жертвы есть. У всех у нас остаются жертвы. Но здесь сидит моя актриса из моей предыдущей русской картины. Я надеюсь, что она скажет правду. Но я надеюсь, что она не в списке жертв.

А что касается первого: понятие национальности довольно переходное. Ему только двести лет. Знаете, раньше царь не был русским царем. Он был православным царем. А только Александр I принял после Наполеона звание русского царя. Это определенный момент в истории. Если Вы выезжаете за пределы Европы, уже чувствуете, что понятие нации имеет другое значение. Для китайца нация – это не то, что для меня. Для американских жителей нация совсем другое, чем для нас, европейцев. А для Южной Америки, где большинство стран – это бывшие испанские колонии, смысл нации совсем другой. Возьмите Уругвай, где все люди говорят: «Я живу в Уругвае, по происхождению немец». Это им важнее всего, там еще нация не так сильно чувствуется. Так что это тоже переходная ценность. Я не хотел бы, чтобы это исчезло, но постепенно это проходит. Мы менее чувствуем сейчас разницу между нациями, чем мы чувствовал 40 лет тому назад. Огромное число таких людей, которые принадлежат двум или даже трем нациям. И они чувствуют себя и французами и англичанами, например. Это раньше очень редко было. Сейчас бывает.

- Не видите ли Вы опасность, что искусство превратится в глобальную кашу?

- Знаете, я не могу себе придумать опасности, которая бы не существовала. Это тоже существует, ибо все мы должны бояться немножко. Нов ней есть интересные и хорошие аспекты. Глобализацию остановить невозможно. Также как тайфун при плохой погоде. Она будет, любим мы это или нет.

- Для Вас русская культура – это часть европейской культуры, это нечто особенное, это вещь в себе, которую трудно расшифровать человеку извне?

- Знаете, Вы мне представили несколько возможных вариантов ответа, я на все отвечу «да». И одно, и другое, и третье. Это совершенно другая культура, с каких сторон на нее ни посмотреть, но все-таки она Европе необходима. Я с эгоистической точки зрения скажу, что Европа нуждается в обоих легких.
Дело в том, что и византийское мышление, и мышление православия дополняют латинское мышление. И без этого нет равновесия.
Я бы очень хотел, что бы эти два течения христианства помирились, но чтобы они не соединялись. Это не нужно. Самое главное, чтобы они уважали друг друга, как тысячи лет тому назад.

ИЗ ЗАЛА: Как вы работаете с актерами? Вы даете какую-то строгую установку, что надо сыграть только так и не иначе, или Вы даете ему волю какую-то? И еще, есть ли у Вас любимые актеры, которые переходят из одной картины в другую?

- Если Вы посмотрите мои фильмы, может быть, поймете, что я принадлежу к меньшинству режиссеров, которые очень верны своим актерам и к ним возвращаются. Иногда актеры ко мне возвращаются. Но это просто моя такая природа.
Знаете, в присутствии моей актрисы, я не знаю, могу ли я отвечать на вопрос, насколько я диктатор, насколько автократ… но я думаю, что я больше наблюдатель. Особенно это происходит с кино. Мне в кино надо взять то, что актер принес, я не могу ожидать, что он на моих глазах будет что-то новое открывать в себе, на это нет времени. В театре можно что-то открыть. Но как принцип, знаете, я не увлекаюсь насилием. У меня нет проблем такого типа, проблем власти. Так что я с удовольствием ищу партнерских взаимоотношений с актером, потому что он видит иногда больше. Я не чувствую себя хорошо военным вождем.

ИЗ ЗАЛА: Как Вы смотрите на то, что происходит сегодня в России? Видите ли вы параллели между сталинской эпохой и тем, что происходит в России сейчас?

– Знаете, я осторожно отвечаю на такие вопросы, потому что я должен ставить такие вопросы.
Я сюда приезжаю, и все, что я знаю о том, что происходит в России – все с моих встреч, контактов.
Есть определенные тенденции, которые меня немножко пугают. Знаете, если система основана на свободной конкуренции, а политика вмешивается в конкуренцию, это структуральная опасность. Это напоминает времена Брежнева. Когда во главе разных предприятий встали люди некомпетентные, но привелегированные политикой, тогда предприятия могут рухнуть. Потому что это не та конкуренция. Настоящие олигархи могли быть бандитами. Надеюсь не подадут на меня в суд. И Карнеги, и Рокфеллер...
В самом начале был дикий капитализм.  И уже в третьем поколении эти люди были абсолютно ответственными владельцами большой индустрии. И поэтому меня не пугают во время Ельцина ваши олигархи, потому что они даже если и имели за спиной бандитские поступки, они добивались своих денег и своей власти в дикой конкуренции. А если их кто-то назначит, они уже не нормальным ходом дошли, я таких боюсь. Потому что потом будут банкротиться, а страна не должна банкротиться. Это слишком большая индустрия. И, заметьте, я не говорю насчет прав и свобод. Легко сказать, что здесь есть большие недостатки, весь мир о них говорит. Для меня важнее, что сам строй общества может быть опасным. Недостаток настоящей конкуренции. Демократия, она нужна для правильного развития. Для, скажем, правильного развития университета должна быть открытая демократия между профессорами, должно быть соперничество. А если окажется, что у одного больше контактов, чем у другого, и он побеждает, значит, университет уже теряет.

ИЗ ЗАЛА: Что такое любовь?

- Если бы я мог на это кратко ответить... Но на самом деле это самое главное. Это забота над добром другого человека. Если хотите, это риторика. Я тоже имею такой «ответ в кармане». Что любовь – это не чувство. Так слишком романтично сказать.
У меня 10 собак. И я знаю, что у них любовь 2 раза в год. И он не очень важный в их жизни.

Любовь – это тяжелая работа, это программа, по которой мы поступаем. Если мы на это согласны, мы готовы и пожертвовать собой. Если мы это умеем делать, умеем пожертвовать тем, что нам удобно, тем, что нам хочется, в пользу другого человека, это настоящая любовь. Но это работа. Это звучит не романтично. Но это гораздо более практичный взгляд. И поэтому любовь, связанная с «ох» и «ах», напоминает мне моих собак. Самое важное – то, что потом.

ИЗ ЗАЛА: Театр, кино, в целом искусство, оно должно быть актуальным, социальным – поднимать какие-то животрепещущие проблемы или должно стремиться быть надеждой для людей, быть вне времени?

– Знаете, уже несколько тысяч лет искусство дает на это ответы. То, что кажется самым актуальным, часто проходит со временем. Остается то, что имеет ценности, которые будут вечно. Почему мы сегодня смотрим греческие трагедии, смотрим Шекспира и Корнеля, а тех, которые были в то время очень модными и актуальными, мы не смотрим? Потому что условия жизни изменились, и актуальность уже прошла.
Вообще, я бы не говорил, каким искусство должно быть, потому что я сам делаю это искусство. Я делаю свое, а другие пусть делают другое. Если хотят делать актуальное, пусть делают актуальное. А потом публика или история будут судить. Запретов никаких не должно быть. Пусть люди делают такое искусство, в которое верят, что оно нужно. Бывает, что делают совсем актуальным, а потом в этом находят прямые аллюзии. Как в греческих трагедиях. И сколько они там таких прямых проблем хотели решить в своих пьесах? Мы эти проблемы забыли, а пьесы остались.

- Типичная ситуация для авторитарного режима: абсурд и ужас слиты в один коктейль. И польские, и российские режиссеры, деятели искусства, интеллектуалы все эти годы, в Польше в силу некоторых условий может быть раньше, пытались осмыслить, что же случилось в период нацистской коммунистической диктатуры в отношении России и Польши. Скажите, это еще актуально, это еще кому-то интересно? Или это забава для людей после сорока?

- Знаете, это им отвечать, не мне, и не Вам. Мне кажется, что опасность всегда есть. Потому что человек ленивый хочет сбиться в коллектив. И сейчас есть такое течение в нашей общественной жизни. Мы хотим быть другими. Мой опыт личный, со времени войны, когда еще нацисты были у нас. Если что-то происходило, была какая-то угроза, и все бежали в одном направлении, я знал от моих родителей, что надо бежать в другом. Большинство всегда неправо. Большинство кончит плохо. Никогда не быть с толпой. Выйти из толпы – самое важное. Выживут только некоторые, толпа проиграет все. Этого опыта у вашего поколения нет, наоборот. Вам предлагаются товары, и говорят: «Этот товар продается лучше всех». Значит, он плохой для меня, я не буду его покупать. Если все его покупают, значит, он нехороший. Потому что все – ошибаются. Знаете, большинство женщин, если они красятся, красятся плохо. Большинство мужчин, когда носят не тот галстук. Если что-то является бестселлером, мой отец говорил, «отдать служанке». Самому читать бестселлеры – унижение. Бестселлер - что близко попсе. Но это не для меня. Надо сделать все, чтобы не участвовать в популярной культуре.

- А если любопытно человеку?

– Но посмотрите на все песенки: что побеждает, это всегда нехорошее. А хорошее – это то, что человек сам, только он и несколько похожих ему умеет оценивать. Это подход немножко элитарный, подход элитаристов – но я таким себя являю. И я думаю, это тоже дозволено. В этом есть какой-то смысл. Вы посмотрите, что продается хорошо. Нехорошие автомашины. В Европе Фиат продается хорошо, потому что это плохая дешевая машина. А Бентли, которая хорошая, не так хорошо продается.

– Но она и стоит дорого!

– Правильно! Потому что лучше!

ИЗ ЗАЛА:  Я хотела вернуться к теме работы с актерами. Допускаете ли Вы такую ситуацию, что когда актер или актриса предлагают свое решение роли, и Вы к этому прислушиваетесь?

- Безусловно. У мастера Анджея Вайды, который на 14 лет старше меня, я услышал такое циничное и мудрое замечание: не важно, чья это идея, важно, чья фамилия в титрах картины. И поэтому это неважно, от кого я взял. Женщины в этом плане гораздо мудрее. Они не имеют мужского подхода: это должно быть мое. Нет, это должно быть хорошее. А если хорошее, пусть не будет моим.
Бывает, что актер ничего другого не может сыграть. И тогда надо идти за его предложением. Или бывает, что предложение актера гораздо лучше моего предложения. Тогда надо со скромностью принять это. Я помню, мою вторую полнометражную картину, где мне моя актриса, великая польская актриса, в течении нашего разговора сказала: «Молчи, ты никогда не был женщиной, ты такого не поймешь». Это был мой сценарий. И она поняла персонаж лучше меня. И я признался. Я женщиной никогда не был.

ИЗ ЗАЛА: Вы считаете себя свободным человеком?

- Знаете, это было бы очень нескромно, если бы я сказал, что чувствую себя свободным человеком, но в моей программке, в моих желаниях бороться ежедневно за свободу. Я ее ежедневно теряю от моей страсти. Вот захочется мне галстук – и уже я потерял свободу. Пока не куплю и не лишу себя такого желания. Мне постоянно надо себя освобождать. Я не хочу прятаться в толпе.

ИЗ ЗАЛА: Компьютер все больше проникает в классическое киноискусство. Как вы относитесь к использованию в ролях первого и второго плана киберперсонажей, искусственно созданных на компьютере?

- Знаете, они меня никогда серьезно не увлекли. Но зависит все от цели. Я представляю, что есть такой рассказ, в котором они могут быть и интересными. Но настоящий человек все-таки интереснее всех киберперсонажей. Такое мое впечатление, но, может быть, я ошибаюсь.

ИЗ ЗАЛА: Как Вам пришла мысль создать автобиографическую картину? И есть ли соблазн при создании такого фильма облагородить персонажей?

- Все-таки кино – это изобразительное и искусство. И поэтому я выбрал кино, а не печать. Хотя я сам читатель..
Я всегда раздражаю учительниц, говоря о молодежи. Вам тоже могу сказать. Берегитесь, потому что чтение очень сильно вредит глазам. Вот видите, сколько вас уже в очках тут. Я тоже всю жизнь в очках. Не надо читать много. Надо читать только шедевры. Они стоят всего другого. Не читайте новых книг, не стоит.  Пусть кто-то проверит. Если книжка осталась в памяти три года, тогда стоит ее перечитать, не раньше.
Также не смотрите телевидение и кинокартины – только такие, про которые вы имеете надежду сказать, что они хорошие. А если нет надежных, пусть другие проверят.

- Вы открыто говорите о своей вере, Вы снимали фильм о Папе, Вы участвовали в замечательном цикле об истории христианства, который был показан три или четыре года назад на российском телевидении. Вы часто выступаете против постмодернизма, тем не менее, большая часть европейских и американских режиссеров левых убеждений скептически относятся к религии, особенно к христианству. Вам трудно иметь такой образ как современному художнику, современному творцу, как человеку?

- Трудно. Так и должно быть, никто мне не обещал, что будет легко. Конечно, удобно быть модным. Я с этой опасностью уже давно не встречался. Я модным не считаю себя. И с этим можно жить. Знаете, все перевороты в истории делало всегда меньшинство. Вместе с «большевиками», которые были в меньшинстве, несмотря на название. Конечно, у меня есть много противников.

- Приходится вступать в открытую конфронтацию?

- К сожалению, да. Представьте себе я, который ненавидит постмодернизм, читал лекции в том же самом американском университете, где рядом со мной читал лекции Деррида. Он великий философ, а я никакой не философ, но когда студенты приходили с его доклада на мой, я говорил с самого начала: «Он врет. Ему не верьте. Верьте мне». И некоторые мне поверили, кстати сказать.

ИЗ ЗАЛА: Кто Ваш любимый писатель и поэт?

– Часто спрашивают, что одно я взял бы на остров, если я буду там как Робинзон Крузо. Что касается поэта, я хотел бы такого, который оставил много произведений. Я не знаю, сколько мне придется жить на этом острове, пока какой-то вертолет не прилетит меня спасать. Вы знаете, этот вопрос тоже не имеет объема. Сколько могу.
Есть поэты, которые мне близки, есть, которые далеки. Безусловно, я возьму Данте. Это банально, но Данте можно читать два года первый раз. Значит, займет меня долго. Я половины не понимаю, это уже интересно. А из современных... Скажем, из русских поэтов Арсений Тарковский мне близкий. Пастернак тоже для меня великий поэт. И много других. Очень неудобно назвать одного. Другие, хоть они и в могилах, обидятся на меня.

- А прозаиков?

- Пожалуй, Томаса Манна. Он один из моих любимых, хотя мало его произведений: один роман и несколько кратких высказываний. Альберт Камю безусловно один из моих самых близких писателей. У него есть чувство трагичности, и поэтому он мне близок.

ИЗ ЗАЛА: Работа с кем из актеров запомнилась Вам больше всего?

– Я сейчас горжусь, что у меня была хорошая интуиция, с кем «сесть в купе поезда». Я 20 лет тому назад снимал картину немецкого производства, и нашел себе актера в театре, который мне казался очень надежным, взял его в первый раз на главную роль, а неделю тому назад он получил Оскар. Это австрийский актер Кристоф Вальц. Он потом у меня второй раз снимался и несколько раз в интервью отметил, что только один режиссер его считал достойным главных ролей. Но Тарантино тоже дел ему роль второго плана. Сейчас ему за 50. А я его заметил, когда ему было 30. Значит, я проявил интуицию.
Надеюсь, моя актриса госпожа Беккер, которая здесь присутствует, получив Оскара, которого, я думаю, она достойна, не забудет, что у меня снималась в главной роли одна из первых.

ИЗ ЗАЛА: Здесь довольно молодая аудитория. А у Вас есть опыт, это чувствуется. Возможно, у Вас есть совет для молодежи. Вообще, совет для людей.

- То есть Вам требуется смс, краткая мудрость. Я в том не силен. Я вам процитирую, может и ошибочно, похожий разговор с публикой, в котором я был модератором. Это было в Америке, и участвовал в этом Андрей Тарковский. Возник вопрос, что самое главное в жизни. Тарковский ответил сразу: «Дурацкий вопрос». Я спросил: «Почему дурацкий?» «Потому что все должны знать!» «Представь себе, что есть такие, которые не знают».
Я скажу его идею своими словами. Наше существование – это благо. Нас могло бы не быть. Так что, если я призван из несуществования, где меня нет, в существование, я должен догадаться, почему я призван. И выдумать это призвание. И все. А о счастье не надо заботиться, добавил Тарковский. И американцы совсем сошли с ума и ничего уже не поняли. У них в конституции есть право искать счастье. А он говорит не заботиться о такой глупости. Придет, не придет – не важно. Важно, к чему вы призваны и выполнить ваше призвание. Это красиво сказано. Так что скажу это вам. 

Стенограмму подготовили
Ольга Курскова
Ангесса Кутасова