«Затейник». История любви

В РАМТе готовится премьера спектакля по Виктору Розову

13.02.2014

Интересный виток в развитии театра произошел в год 100-летнего юбилея Виктора Розова. К драматургии автора обратились молодые режиссеры и углядели в ней нечто, созвучное современности и им самим. Принявший участие в ноябрьской режиссерской лаборатории эскиз розовского «Затейника» получил возможность быть поставленным в РАМТе. О репетициях спектакля, премьера которого запланирована на апрель 2014 года, рассказывает его режиссер Александр Баркар.

– Александр, в Вашем режиссерском багаже 17 театральных постановок. Приходилось ли Вам когда-нибудь сталкиваться с драматургией Виктора Розова?

– До того, как приехать работать в Москву, я почти всегда ставил современную драматургию или прозу. Современные тексты были мне гораздо более интересны, потому что, на мой взгляд, ярче отражали действительность. А в Москве первое, что мне предложили сделать – это поставить на радио «Культура» спектакль «Человек со стороны» по пьесе Игнатия Дворецкого, написанной в 1970-х годах – производственной пьесе про завод. Я был к этому не совсем готов. Такой материал был для меня очень непривычным. Но возможности привередничать не было, и я стал придумывать, как сегодня могла бы звучать эта производственная советская пьеса. В итоге получился очень необычный спектакль.

Следующей профессиональной работой стал Розов – еще один советский автор. Думал ли я, что когда приеду в Москву, буду ставить советскую драматургию? Конечно, нет. Я до юбилея Розова даже не читал его пьес. И когда Алексей Владимирович (А.В.Бородин, художественный руководитель РАМТа, – прим. ред.) предложил мне работать помощником режиссера розовского вечера (Александр также выступил помощником режиссера вечера к 100-летнему юбилею В.С.Розова – прим. ред.), я посчитал за должное сесть и прочесть всю драматургию Розова.

– Каким было Ваше первое впечатление?

– У меня так устроены мозги, что когда я читаю любой текст, то думаю о том, как его можно было бы поставить на сцене. Поэтому, естественно, когда я читал драматургию, у меня возникали какие-то мысли и идеи. Особенно интересной показалась пьеса «В поисках радости», потому что она о молодых людях, которые должны определяться, кем они будут всю оставшуюся жизнь. Так получается, что в нашей стране человек в 17-18 лет должен решить, кем он будет всю оставшуюся жизнь. А что он может понимать о жизни, о призвании в 18 лет? Я не понаслышке знаю, как люди поступают в ВУЗы, как сильно они переживают, какие это дикие страдания и метания. Со временем ничего не поменялось, и «В добрый час!» сегодня можно ставить практически так, как она написана, ничего не изобретая.

Остальные пьесы на меня произвели чуть меньшее впечатление, потому что они очень насыщены деталями, имеющими привязку к определенному временному периоду. Если говорить о самой главной проблеме постановке Розова сейчас – режиссер должен, «скрестить коня и трепетную лань»: и поставить про современное, про то, что будет интересно сегодня, и раскрыть мысли и идеи автора, не исказив их.

– А чем руководствовались Вы, когда выбирали «Затейника» – непривязкой ко времени?

– В том числе. Эта пьеса по моим ощущениям чуть менее розовская и гораздо более володинская, в ней ставший классическим мотив розовского мальчика практически не всплывает. Она больше похожа на «Пять вечеров». Но выбрал я «Затейника» даже не поэтому. Для меня основным был вопрос – как сейчас ставить Розова. Нужно было придумать такую режиссерскую форму, которая не спорила бы с автором и была бы интересна современному зрителю. Вообще, когда я читаю пьесу, у меня должно возникнуть ощущение «я знаю, как это делать!» или «у меня есть идея!».

Когда я читал предложенные для лаборатории пьесы, у меня не было никаких идей. И я уже, честно говоря, был близок к отчаянию. «Затейника» я прочел последним. И когда читал первый акт, то понимал, что, скорее всего, буду писать заявку на постановку «Четырех капель». А когда прочел второй акт и увидел в нем почти дословно повторяющиеся реплики из первого действия, сразу возникла идея, как это делать, возникла картинка в голове, стало ясно, как перестроить пьесу и написать композицию.

– В процессе работы с этим материалом произошло ли у Вас погружение в автора, открытие его?

– Это неизбежно. Я всегда становлюсь абсолютным фанатом того, чем занимаюсь. И когда возникла работа, связанная с Розовым, я пошел в библиотеку, начал читать о нем. И как же был удивлен, когда в книге, выпущенной МХАТом к 100-летию Розова, прочел о первоначальной идее «Затейника», где он сам рассказывал, что во 2 акте тоже должно было быть только двое действующих лиц, а не столько, сколько у него получилось в итоге. И я понял, что в своем решении пьесы абсолютно соответствую авторскому замыслу.

Параллельно мы репетировали вечер к юбилею Розова. Я смотрел интервью Виктора Сергеевича, читал ветхие подборки газетных вырезок, общался с людьми, которые когда-то общались с ним – в частности, с Николаем Лаврентьевичем Скориком (режиссер вечера – прим. ред.), смотрел в записи спектакли, поставленные по его пьесам. К примеру, увидел, как гениальный Евстигнеев играет в «Традиционном сборе» «Современника». Когда смотришь эти черно-белые кадры, то понимаешь, что этот спектакль, поставленный в 1960-х годах, сегодня звучит гораздо современнее, чем большинство нынешних премьер. И, конечно, происходит прозрение, ты перестаешь воспринимать Розова как автора, который жил когда-то давно, писал про Советский Союз и сейчас должен быть выброшен на свалку истории. Ты вдруг понимаешь, что его мораль, его идеи, его чувство чести, достоинства – все это близко тебе сегодняшнему. Возможно, они не столь популярны в современном театре и в современной жизни, но мне лично очень сильно этого не хватает, и об этом хочется рассказывать. Хотя бы для того, чтобы, создать иллюзию существования этих идеалов, чтобы найти единомышленников в зрительном зале и среди актеров, с которыми работаешь.

К примеру, был чудный момент, когда мы делали к юбилейному вечеру сцену, в которой молодые актеры произносят реплики розовских героев. Нельзя сказать, что для артистов 20-25 лет Розов – автор номер один. И вот когда мы обсуждали их реплики, стараясь говорить не просто о словах, вырванных из контекста, а о пьесах и героях в целом, я вдруг увидел, что ребята по-настоящему слушают, в их глазах понимание, ощущение чего-то, чего и им сейчас очень не хватает.

Мы привыкли прятать себя в латы цинизма, снобизма. Но эта броня, которую мы иногда надеваем, чтобы защититься от агрессии и грубости окружающего мира, вдруг становится привычной и прирастает к нам даже в те моменты, когда нам не нужна. Я попытался в процессе репетиций под эту броню пролезть, и, к счастью, это получилось. У девчонок появились слезы на глазах, а ребята вдруг стали очень серьезными – без тени юмора, без тени стеба по отношению к тому, что говорил Розов 40 лет назад. Им вдруг по-настоящему очень сильно захотелось произнести слова Виктора Сергеевича о том, что в театре «надо идти бескорыстно».

– Молодец Розов, он оттуда, где он сейчас, смахнул всю нашу шелуху, которая могла бы быть.

– Да, так и есть. И надо настойчиво нам напоминать, что мы люди. И драматургия Розова – это драматургия о людях, написанная именно для того, чтобы люди об этом помнили.

– После показа на лаборатории было обсуждение, на котором зрители высказывали свое мнение о Вашей работе. Вам оказались полезными их замечания, и думаете ли Вы о них, продолжая работу над спектаклем?

– На обсуждении меня спрашивали о том, что же будет дальше, как я собираюсь развивать эту историю. Ведь в эскизе мы не раскрыли основной поворот сюжета и постарались поставить точку, чтобы эскиз выглядел завершенным. Теперь моя задача – так композиционно продолжить работу над постановкой, чтобы она не закончилась в том месте, где был условный финал. И это сложно. Я сейчас думаю, как переставить акценты, как актерам дать другие задачи, чтобы они не играли финал в середине спектакля.

А что говорили мне после показа Алексей Владимирович, моя жена и мои друзья, я, конечно, принял к сведению. Что надо развить начало, чтобы оно не было слишком резким. Что хотелось бы в начале чуть-чуть обмануть зрителя, а уже потом продемонстрировать режиссерский ход. Сейчас я пытаюсь внести эти правки. А зрители, в основном, были, кажется, довольны тем, что мы с актерами придумали. Хотя, честно говоря, мы очень сильно переживали, как отнесутся к эскизу люди, которые знают текст, потому что все-таки пьеса очень сильно перестроена.

– И которые хотят второго акта с первоначальным количеством действующих лиц.

– Да, и которые хотят Розова в высшем его проявлении. Это как раз та проблема, о которой я говорю: сегодня сложно ставить розовский текст без современного решения. Если в 1960-70-х годах это была практически «новая драма», и герои, и места действия – все было для того театра ново и актуально, то сейчас все иначе. Можно, конечно, попытаться сделать «ретро» вариант – в тех же реалистических декорациях, костюмах того времени, но очень велик шанс, что ты проиграешь. Современные зрители могут его попросту не принять.

Другая проблема с активным переосмыслением Розова. Когда в Центре драматургии и режиссуры на Беговой была 7-я лаборатория, посвященная Розову, там в нескольких работах была предпринята кардинальная попытка его актуализации. Розов был поставлен приемами современного постмодернистского театра, и даже, моментами, довольно агрессивного театра. Тогда и возникло ощущение, что спектакль современными средствами можно сделать, а Розова – нет. Розова нельзя ставить кардинально – нельзя просто взять и поставить вместо Розова то, что тебе пришло в голову. И в этом была для меня самая большая проблема: как сохранить Розова и при этом сделать современный спектакль.

– Но у Вас получилось. И дай бог сейчас решить главную задачу – сделать спектакль таким же прелестным, какой была миниатюра.

– Дело в том, что он большим вряд ли будет. Сама пьеса «Затейник» очень короткая. Последняя редакция пьесы короче оригинала всего на 8 страниц. Спектакль будет идти не больше 1 часа 15 минут. И для меня самое главное создать такое действие, чтобы за эти час пятнадцать зритель получил ту массу эмоций, которую он бы получил от спектакля, длящегося три часа.

– Это будет камерный формат?

– В театре такой формат называют гастрольным. Его можно перевезти в одном чемодане и сыграть там, где есть пространство 4х4 метра.

– На какой возраст, как Вы считаете, он рассчитан?

– Судя по отзывам после показа эскиза, он был понятен и людям старшего поколения, и молодым. К тому же, я использую в нем элементы современной культуры. Например, в спектакле прозвучит песня популярного сегодня исполнителя Сергея Бабкина, созвучная тексту Розова спустя 50 лет с момента написания пьесы. И если ты знаешь историю жизни и творчества Бабкина, а большинство молодежи очень хорошо это знают, то прочтешь еще один смысл происходящего. Я также стараюсь максимально использовать возможности актеров, которых пригласил в эту работу. Степан Морозов, читает рэп, владеет навыками битбокса, Андрей Сипин отлично играет на ударных, а уж как поет Рамиля Искандер, думаю, известно всем. Все это будет в спектакле. Мы постараемся облечь это в такую форму, чтобы молодым постановка понравилась узнаванием, ритмом и современными приемами, а старших этим не раздражала.

«Затейник» – это история любви, которая будет понятна и молодым, и взрослым людям, потому что каждый человек любил, каждый сталкивался с трудностями любви, с тем, как отношения рождаются, как они переходят в другую фазу, как начинают остывать – все это в пьесе есть, и мы постараемся рассказать об этом так, чтобы все это услышали.

– Когда премьера?

– Запланирована на начало апреля. Не будем загадывать, но мне хочется, чтобы она состоялась немножко раньше. Все условия для работы у нас есть. Как я в шутку говорю: «Спектакль готов, осталось только его поставить».

Ольга Бигильдинская