Спектакль как взросление

На Маленькой сцене – премьера спектакля по Шаламову и Кондратьеву «Жизнь одна»

28.02.2015

Семьдесят четыре года назад произошло событие, перевернувшее судьбы миллионов людей. Война нагло и бесцеремонно тяжелой поступью вошла в жизнь каждого человека, словно проверяя всех на выносливость. Нам, молодому поколению XXI века, сложно понять чувства и мысли людей, ставших свидетелями той жестокости и несправедливости. Но как только мы становимся зрителями спектакля о войне или читателями военной прозы, то погружаемся в эту накаленную атмосферу, где на место мечтаний и надежд юности встают вопросы чести и долга перед Родиной и самим собой.

На спектакле «Жизнь одна» словно забываешь о времени. Кажется, не было этих семидесяти лет, и каждый из нас живет в одно время с героями спектакля, вместе с ними встречая страшную весть о войне. Эти ребята такие же, как и мы – молодые, амбициозные, думающие о любви и покорении вершин. Но вдруг в одночасье они сталкиваются с ужасающей действительностью, и рядом с человеческим подвигом во имя Родины, любви и победы мы видим разрушенные судьбы совсем молодых людей, не успевших воплотить в реальность свои мечты.

Режиссер Владимир Богатырев соединил в своей постановке прозу Вячеслава Кондратьева и Варлама Шаламова, показав разные повороты людских судеб в военное время. Потому что параллельно с нелегкими фронтовыми буднями, описанными Кондратьевым, так же тяжело и мучительно тянулась жизнь заключенных ГУЛАГа, приоткрытая шаламовскими «Колымскими рассказами». И это соединение в одном спектакле двух граней существования человека в одно и то же время в одной и той же стране делает спектакль и темы, поднятые в нем, еще более острыми и глубокими.

На Маленькой сцене РАМТа, где происходит действие, нет занавеса, нет тайных перемен обстановки, быстрых закулисных смен костюмов. Потому здесь можно видеть каждую мелочь, происходящую в пространстве сцены – артисты играют по нескольку ролей, мгновенно переходя из одного сюжета в другой. Режиссер, используя этот ход, будто боится сделать паузу, дать хоть на минуту замолчать своим героям. А показывая «изнанку» спектакля, словно стремится показать внутреннюю сторону человеческой души, испившей трагедию до дна, вывернуть наизнанку все чувства, оголить правду, избежать замалчивания и недосказанности.

Четверо из шестерых актеров спектакля – молодые артисты, совсем недавно пришедшие в Молодежный. Для них работа с таким серьезным материалом – не только профессиональное, но и личное взросление. О том, как оно происходило, рассказывает исполнитель трех главных героев спектакля Юрий Трубин.

– Юрий, помните свои ощущения, когда Вам предложили работать над этим материалом?

– Очень хорошо помню, потому что это не было для меня неожиданностью. Еще со студенческих лет я очень хотел попробовать военный материал. Моя позиция была в том, что мы, молодое поколение, все-таки должны помнить определенные исторические факты, которые, мне кажется, за айфонами и айпэдами немножко забываются. И так как я работал и общался с Владимиром Александровичем Богатыревым еще в институте, рождение этой работы был некий совместный путь.
Все шесть человек, занятые в спектакле – это команда. Во время репетиций мы были тесно связаны, и эта психология отношений друг с другом заметно сказалась на том, что получилось.

– Как проходил процесс репетиций?

– В споре рождалась истина. Так или иначе, столкновение режиссера с актером происходит, и это необходимо. Если мы ни о чем не спорим, тогда о чем мы ставим, зачем мы это делаем? Владимир Александрович – один из тех режиссеров, который нас очень хорошо знает. И мы знаем его очень хорошо – и характер, и метод. Он всегда серьезно подходит к материалу и пытается даже самую обычную на первый взгляд фразу или сцену копать глубже. Чем это полезно? Тем, что он работает не только над материалом, но и над нами, что-то пытается донести до нас лично, подтолкнуть что-то узнать, что-то прочитать. Поэтому после репетиций осадок у меня только приятный, я бы желал себе и другим занятым в спектакле актерам таких работ еще и еще.

– Вы говорили о спорах. Каков был их предмет – подача материала, его понимание?

– Конечно, последнее. Мы, молодые, видим ситуацию под своей призмой. А я вообще люблю поспорить, мне кажется, что я всегда прав. И если вопросы Колымы шли гладко: понятно было, что мне сложно прожить то, что человек пережил в лагере – и здесь я полностью полагался на режиссера; то когда пошла любовная тема, в которой у меня уже есть собственный опыт, мы начинали спорить. И все равно режиссер оказывался прав. Этот спор был необходим даже больше мне, чтобы понять что-то про себя.

– Присваивание материала происходило в процессе разбора текста или еще каких-то разговоров, чтения книг, просмотра фильмов?

– И того, и другого. В работе над текстами Кондратьева использовался в основном опыт чувственный, потому что он больше не о войне, а о взаимоотношениях. А к Шаламову нужно было подходить совершенно иначе: много читать, понимать. Ведь как он писал «Колымские рассказы»? Ходил по комнате, наговаривал текст и плакал. И когда ты знаешь, чей текст ты говоришь, как этот текст рождался, то вкладываешься намного больше. Очень тяжело, будучи в тепле, с мамой и папой, сытым, закончившим институт, работающим в хорошем театре, отдавать себе отчет, как жили люди тогда. И осознанность, которая со временем приходит, помогает тебе расти. Чем ты больше узнаешь, тем игра становится глубже.
Вообще, Владимир Александрович – это глыба, огромная глыба души, глыба знаний. Для меня очень важно в работе доверие и человеческий контакт. С Владимиром Александровичем они есть. Для него нет разделения жизни и театра. Он учит постоянно. Даже сейчас, после премьеры, когда прихожу домой, читаю какие-то вещи, присланные мне режиссером. Для меня это человек, который воспитывает мою молодую душу.

– У вас три роли в спектакле. Вам лично какая история наиболее близка и почему?

– По-человечески – история Виктора: история любви, вины, человека, который стоит перед определенным выбором. А в творческом плане мне намного интереснее арестант: это куда глубже, это необъятное. Мне будет 25, 30, 35 лет и арестант, если будет идти спектакль, также будет расти и взрослеть. В этом смысле другие роли проигрывают: Андрей и Виктор все-таки молодые ребята.

– На Ваш взгляд, какова основная мысль спектакля?

– По моему мнению, этот спектакль – энергетическая атака. Не все молодые зрители, к сожалению, понимают, о чем в нем идет речь: какая Колыма, какие репрессии, какой Сталин, какие 60 миллионов? Но когда ты говоришь об этом осознанно, когда зритель видит, что ты пытаешься что-то серьезное ему сказать, он меняется. Я видел, как в какой-то момент зрителей охватывали эмоции – и это было для меня самым важным.
Какую главную мысль несу я? Неравнодушие и протест. Потому что мы не можем быть в сегодняшнее время конформистами. Мы не можем оставаться равнодушными к тому, что происходит в мире. Наш век немного циничный: «У меня все хорошо, и слава богу». Но все идет от незнания. И от того, что люди не хотят знать. И потому этот спектакль – мой протест такому отношению к жизни. Жизнь – одна!

– Кому адресован этот спектакль? Кажется, он все же для молодого зрителя.

– Да, конечно. Очень хочется, чтобы мы, молодые, взрослели вместе с ним, узнавали историю своей страны. Стыдно не знать истории. Леша Мишаков в конце спектакля говорит потрясающие слова Кондратьева: «Прошлый опыт нас ничему не научил». И это очень печально и хочется, чтобы молодые люди, которые придут смотреть этот спектакль, после него что-то почитали, что-то новое узнали для себя.

– А что Вы читали во время репетиций и что читаете после выпуска спектакля?

– Мои предпочтения не поменялись. Сейчас это «Окаянные дни» Бунина, «Театральная история» Соломонова. Постоянно хожу с книжкой Довлатова, он мой кумир. Во время репетиций читал Астафьева, Гранина, хронику, и, конечно, Шаламова и Кондратьева. Читал многое, связанное с войной и лагерем. Потрясающую книгу Никулина «Воспоминания о войне». Когда начинаешь во все это углубляться, читать настоящих авторов, понимаешь, какой ценой досталась великая победа: 60 миллионов погибло, половина интеллигенции уничтожена, – и от этого становится не по себе.

Алена Глушкова

Фотографии Сергея Петрова