«В этой профессии нельзя сказать «нет» – я могу все, скажите, что сделать»

Разговор со студентами и педагогами актерского курса Алексея Бородина в ГИТИСе о том, как стать артистом

28.11. 2012

11 ноября на Маленькой сцене РАМТа состоялась встреча «Хочу стать артистом» в рамках Молодежного образовательного проекта «ТЕАТР+». Педагоги и студенты 4 курса мастерской Алексея Бородина в ГИТИСе рассказали зрителям о том, как получить актерскую профессию.

Ведущие встречи Ольга Бигильдинская и Николай Азовцев.

Участники: студенты 4 курса мастерской Алексея Бородина в ГИТИСе Изнаур Орцуев, Екатерина Демахина, Константин Юрченко, Виктория Тиханская, Артем Штепура, Ольга Ефимова, Маргарита Волкова, Денис Фомин, Майя Горбань, Иван Забелин, Ксения Самодурова, Виталий Круглик, Анастасия Прокофьева, Александра Аронс, Кирилл Комаров, Игорь Скрипко и их педагоги артист Алексей Блохин и режиссер Владимир Богатырев.

Ведущий: Позвольте вначале поздравить Вас с выпуском дипломного спектакля «Ромео и Джульетта», премьера состоялась позавчера, 9 ноября. Режиссер – Владимир Богатырев. Поздравляем от души всю вашу команду.

Ведущая: Разговор у нас задуман достаточно прагматичный: мы хотим узнать, как поступить в театральный вуз, как в нем учиться, как выучиться, чтобы потом себя реализовать в профессии артиста. Хочется начать с главного вопроса: чем вы руководствовались, когда выбирали эту профессию? Незадолго до встречи в интернет-журнале «Театрон» вышел материал, в котором староста вашего курса Иван Забелин говорил о том, что педагоги постоянно твердят вам, что актер – это самая малооплачиваемая, самая ненужная, самая неблагодарная профессия. Почему все-таки в эту профессию вы пошли, почему сделали такой выбор?

Денис Фомин: Хотел бы начать с вопроса о «самой малооплачиваемой». Мне кажется, что в нашей стране есть учителя, есть врачи, которые тоже получают удивительные суммы. Почему пошли? У каждого из этих прекрасных ребят своя история. У Гарри Гаррисона есть произведение «Другой прекрасный мир». Считайте, что мы были в каком-то другом мире, и каждый из нас хотел найти свой «другой прекрасный мир». Пусть мы и не знали до конца, куда мы идем, что нас ожидает, но каждый хотел, наверное, остаться собой. И если бы мы остались сидеть в офисах, нам пришлось бы превратиться в каких-то других людей. Были мечты, иллюзии, мы были счастливы, и до сих пор счастливы. Я надеюсь, хотя бы многие из нас. Считайте, что мы идем по пути поиска своего другого прекрасного мира.

Изнаур Орцуев: Трудный вопрос. Я поступил случайно. Я из Грозного, мое первое образование – психология. Я учился на 4 курсе, когда приехали какие-то люди из Москвы, из ГИТИСа, и я пошел на встречу с ними в поддержку своего друга, который хотел поступить. Он не поступил, а я поступил. Можно это назвать случайностью, можно – судьбой. Так получилось, что я тут.

Денис Фомин: Я хотел бы добавить. Я закончил Воронежскую Государственную технологическую академию по специальности «Мясные продукты». Честно проработал на мясокомбинате, но теперь я здесь.

Иван Забелин: Моя история более банальная. Я, как и многие ребята, пришел сюда, уже имея опыт художественной самодеятельности. Я занимался в местном театре с 10 класса, решил учиться на артиста, не понимая, зачем я это делаю. Я до сих пор не понимаю, зачем, но упорно три года поступал в Москву. В итоге, поступил в ГИТИС, чему очень рад. Я довольно рано понял, что хочу именно этого.

 

Маргарита Волкова: Я первый раз поступила в Щепкинское театральное училище в 15 лет. У меня не было аттестата, но я знала, что хочу быть актрисой. Как получится в будущем, я не знаю, но я занимаюсь этой профессией, я хочу ею заниматься, хочу ради нее что-то сделать, поэтому я очень рада, что я поступила на этот курс в этот вуз.
Екатерина Демакова: У меня не было начинаний, но была мечта, я хотела быть актрисой, поэтому поехала в Москву поступать. Я с Урала. Поступала 6 лет, и с каждым годом все больше и больше понимала, что хочу этим заниматься. У каждого есть мечта, каждый к чему-то стремится, поэтому я рада, что у меня хватило упорства, и я добилась своего.

Кирилл Комаров: Я с начальных классов занимался вокалом и пел постоянно в компании двух-трех девочек на сцене на публику. Не думал, что стану артистом; учился в Минском Суворовском училище, думал, что стану моряком. Ушел оттуда, и в школе попал в новый коллектив. Понял, что надо как-то себя реализовывать, стал играть в новогодних сказках, играл Снегурочек. На самом деле, я шел к актерству осознанно, это можно назвать самодеятельностью, можно – бесценным опытом. Лично для меня весь мой путь очень ценен. Я оказался в Москве, потому что очень сильно этого хотел. Поступил с первого раза, мне очень повезло, что мои педагоги мне помогли.

Анастасия Прокофьева: Я совершенно недавно задумывалась на эту тему, зачем мне эта профессия, зачем я поступила. И я себе честно ответила: помимо славы и каких-то других вещей, которые очень нужны, эта профессия предполагает любовь к людям. А я очень люблю людей, и актер – это такая профессия, где ты можешь что-то дать. Вообще, в жизни, мне кажется, самое важное – что-то давать людям. Есть какое-то внутреннее желание помогать, дарить, отвечать на взаимность. Наверное, в этой профессии это и можно сделать.

Из зала: Пусть педагоги тоже скажут о том, как поступали в свое время.

Алексей Блохин: Поступил, потому что у меня не было никаких сомнений в том, что я поступлю. Это раз. Во-вторых, потому, что я больше ничего другого не умею. Один артист много дестяков лет назад сказал: «Если ты можешь быть не артистом, ты не можешь быть артистом». А как Вы поступили, Владимир Александрович?

Владимир Богатырев: Очень хотел и поступил.

Виталий Круглик: Ну, я не педагог, просто поступил поздно, в 24 года. Я учился в нескольких театральных институтах. Мне просто не хотелось заниматься скучной профессией, хотелось чего-то веселого. Мне кажется, наша профессия именно такая. И вот уже в третьем театральном институте я задержался до 4 курса.

Майя Горбань: Я поступила с первого раза, как ни странно. Приехала я из Киева. Перед тем, как поступить, я посещала разные сайты, читала разные книжки: как, что готовить, какая программа должна быть. У меня программа была очень «разнообразная»: одно стихотворение, одна проза и одна басня. Первым моим вузом, куда я поступала, был ВГИК. Когда меня оттуда скинули, я поняла, что я все-таки должна. В принципе, если я ставлю себе цель, очень редко, когда отказываюсь от ее достижения. Сейчас я понимаю, что это очень сложно, но очень интересно. Ты должен находить в себе силы, падая – а падения будут, и они есть – подниматься, не расстраиваться, говорить себе: «Я все смогу».

Ольга Ефимова: Я согласна с тем, что сказала Настя Прокофьева. Когда в профессии ты что-то отдаешь и даришь счастье – это очень приятно. Когда человек пришел одним на спектакль, а уходит другим, становится очень тепло на душе. Занимаюсь я этим, потому что считаю, что человек должен быть счастлив. Я не представляю себя занимающейся чем-то другим. Мне нравится эта профессия со всеми ее сложностями. А надо заниматься тем, что ты любишь. Если ты это не любишь, ты не счастлив.

Александра Аронс: Да, это правда, надо любить свое дело. Абсолютно любое. Так как мы студенты театрального вуза, если бы мы это дело не любили, мы бы здесь не учились. А поступила я сюда, потому что безумно этого хотела, и хочу до сих пор развиваться и расти. А по поводу того, стану или нет я актрисой, у меня есть ответы, но пока озвучивать их я не имею права, потому что еще очень малого мы достигли. Главное – это всегда идти вверх, расти и развиваться в этой профессии.

Ксения Самодурова: Я начну с того, что в 9 классе мой папа пришел ко мне и сказал: «Доченька, я думаю, что тебе нужно пойти в Институт благородных девиц». Видимо, я не очень захотела быть благородной девицей, и сказала: «Нет, папа, я доучусь в школе и выберу другую профессию». И когда в начале 11 класса я сказала родителям, что хочу поступить в театральный, они на меня косо посмотрели и сказали: «Ладно, ты у нас второй ребенок, сына мы уже обучили, а ты делай, что хочешь». В меня не верил ни один член моей семьи, все относились к этому скептически. Видимо, это мне и дало какую-то силу. Я с детства не думала становиться актрисой. Это желание возникло не оттого, что я хотела сниматься в кино или играть на сцене, мне захотелось проявить себя. Раз уж я не пошла в Институт благородных девиц, не стала педагогом или кем-то там еще, я решила, что это моя судьба, раз у меня получается. Раз меня не выгнали с первого курса, со второго, мне нельзя сдаваться, это мой путь, и надо идти по нему, быть сильной.

Игорь Скрипко: И моя судьба тоже. Меня никто не приглашал никогда в Институт благородных девиц, я из Сызрани – есть такой город на Волге. В Сызрани показывают только «Золотой Граммофон», всякую попсу – вот я хотел быть «в телевизоре», хотел песни петь, выходить на сцену, чтобы на меня смотрели. Очень хотел быть знаменитым, ужасно хотел, чтобы меня любили, чтобы у меня было много денег, ну честно.

Ведущая: Наконец, хоть кто-то правду сказал.

Игорь Скрипко: И вот на этой волне я «дошел» до Москвы. Проблема была в том, что меня никто не отпускал. Я уехал сам от родителей, папа со мной полгода не разговаривал… Как раз сегодня я его проводил его в Сызрань. Когда я приехал с этой мечтой, я понял, куда я попал. Я понял, что все тут немного по-другому и надо меняться, и выходить на сцену не для того, чтобы на меня смотрели и радовались, а для того, чтобы что-то сказать. И сейчас я перестраиваюсь, хочу не просто выходить на сцену, а что-то доказать. Поэтому мы все и учимся здесь.

Константин Юрченко: «Зачем?» – это, наверное, самый сложный вопрос для артиста. Смешно вспомнить нас, когда мы стояли во дворе института, о чем мы думали, чего мы ждали, зачем шли. Тогда это было одно, сейчас – другое, через 10-12 лет будет иначе. Пока мы здесь живем, что-то происходит, меняется сознание, цели. Я вообще юрист по образованию, у меня было все хорошо, нормальная работа была, я ездил на машине, был толстый, весил 100 килограммов, собирался жениться – все было хорошо. Просто это такая штука… хуже наркотика. Если ты один раз попробовал – все, ты просто влюбляешься в это, отдаешься целиком, тебе становится не важно что-то другое. Мир остальной где-то там, а ты здесь, и нет ничего важнее этого круга. Видите, я увиливаю, как и все. Я не могу сказать, почему. Может, я хотел быть известным, может, зарабатывать деньги – не знаю, не могу сказать. Надо попробовать, чтобы понять, и вы не сможете остановиться, а если сможете, вы никогда к этому не вернетесь, тут нет середины: либо да, либо нет.

Виктория Тиханская: Я выросла у берега моря, в городе Одесса. Вода – это движение. Так вот, я постоянно в движении. После окончания школы пять лет мучились мои родители вместе со мной, потому что я не знала, куда. Поступала в разные институты, пыталась изучить разные профессии, но, в конце концов, остановилась на юридическом факультете. И не смогла – это депрессия, когда ты не знаешь, куда себя деть, потому что неинтересно. Я поехала в Москву. Поступила с первого раза, мне был 21 год, почти 22. Затянуло, теперь я хочу двигаться дальше. Этот институт, эта профессия – все это меняет людей в лучшую сторону. Поступить – это одно, а сделать так, чтобы тебя оставили – это дорогого стоит. Печально, но мы сейчас заканчиваем институт и не знаем, что будет. Будем ли мы артистами? Будем ли мы хорошими артистами? Но мы хотим ими быть.

Артем Штепура: У меня все сложилось очень просто. Я сразу знал, что буду актером. Как бабушка мне потом сказала: «Когда тебя из роддома выносили, на тебя упала книжка про Станиславского». Я потом уже понял, как все произошло, как выстроился мой жизненный путь. Все время, сколько себя помню, постоянно участвовал во всякого рода самодеятельности, в институте в КВН играл. Когда закончил институт по специальности инженер-механик, успел поработать и понял, что без ритма не могу, закисаю. И так сложилось, в 2009 году мне кто-то сказал: «Попробуй». Я поехал и попробовал. Поступил с первого раза.

Ведущая: Все знают, что поступление в театральное училище - это иное, чем поступление в какой-то другой вуз. Конечно, приходится сдавать и общеобразовательные предметы, но главное, надо пройти творческий конкурс. Какие у вас были представления, когда вы поступали? Что, по вашему мнению, нужно было сделать, чтобы поступить? Может, программу какую-то особую подобрать? Может, есть какой-то набор басен, стихов и прозы, которые надо брать? Может быть, выглядеть ярко, или наоборот? В общем, что нужно было, как вы думали, чтобы поступить?

Игорь Скрипко: Я повторю - я из Сызрани. Там не знают много басен и стихотворений. У меня была одна басня, две прозы – веселая и грустная, одно стихотворение. И песню пел. Никогда не спрашивали ничего больше. Я просто знал, что по-другому быть не может. Взял, сам выучил «Свинью под дубом» так, какой, мне казалось, должна быть свинья, – агрессивно… Мне кажется, надо быть искренним и с любовью относиться к тому, что ты говоришь и читаешь.

Ксения Самодурова: А мне кажется, когда мы поступали, мы просто хотели что-то о себе рассказать, себя показать. Нам было сложно, потому что мы в действительности ничего не знали. Мы могли выучить стихотворение с паузами, с мыслью. Но для чего мы это делали, я думаю, никто не понимал. Просто всем очень сильно хотелось поступить. И в ком-то что-то смогли разглядеть за безумным страхом и трясущимися руками и ногами.

Ольга Ефимова: Мне кажется, что совершенно не важно, что ты читаешь и как ты читаешь. Для поступления в институт надо брать то, что тебе нравится, то, что ты чувствуешь и понимаешь. Лично я получала от процесса поступления невероятное удовольствие: туда-сюда бегать, тут прошла, тут не прошла – для меня это было очень интересно. У меня была такая установка: не только тебя выбирают, но и ты, наверное, выбираешь. Зачем мне учиться у людей, с которыми я по своей внутренней организации, по своим мыслям не схожа. Получается, не будет никакого творческого процесса и понимания. Может, кто-нибудь не согласится...

Денис Фомин: Я не соглашусь.

Ольга Ефимова: Подожди. Я хочу сказать, что, поступив в мастерскую Алексея Владимировича Бородина, я счастлива, что попала именно сюда, потому что все ценности, которые проповедует наша мастерская, совпадают с моими, которые были в меня вложены еще в раннем детстве.

Денис Фомин: Я полностью с Олей не соглашусь по поводу поступления. У меня поступление отняло столько нервов, сколько не может отнять никакое другое занятие. Это был ужас, дискомфорт, когда ты не понимаешь, что ты должен сделать, как и кому ты должен сказать. Есть у тебя какая-то программа, тебя смотрят, причем ты не понимаешь, сурово на тебя смотрят или нет, нравишься ты, не нравишься. Сквозь все, что ты сам на себя налепил, пытаются увидеть тебя настоящим. Я не один день стоял под дождем, к вечеру попадал на какие-то туры. Чтобы поступить, мне нужно было на работе врать, что тетя в Москве находится в какой-то катастрофической ситуации, что я еду спасать ее от цыган. Родителям я говорил, что еду в командировку и меня, скорее всего, повысят.
Однажды я вернулся, начальник мне говорит: «Иди, получай зарплату». Мне выписали 2 тысячи рублей, и я подумал, что на билет до Москвы хватит. Потом приехал к маме и говорю: «Мама, мне надо тебе кое-что сказать». «Женишься?» – «Нет» – «Слава Богу!» – «Я поступил в театральное, я уезжаю». Мама первый раз в жизни так сильно обрадовалась.
А поступление – это, правда, очень сложно. Ты находишься в такой ситуации некомфортной. Ты становишься сам не хозяин себе, тебя могу развернуть в одну, в другую сторону. А программа у меня была черти-что, по-другому не скажешь. Черти-что читал и пел. Я искренне завидую людям, которые умеют петь, я очень ценю пение. Когда меня спросили, могу ли я спеть, я соврал, сказал: сейчас. Потом я спел песню про зайцев. На одном из туров педагог попросил спеть какую-нибудь грустную песню про несчастную любовь. Этот чудовищное состояние, когда ты понимаешь, что сейчас все может решиться, что сейчас надо что-то сделать, чего ты не умеешь делать. Я начал думать, какую песню. Понимал, что хотя бы какую-то песню вспомнить надо. Маленький дьявол у меня в голове начал твердить: «Лепс, Лепс, Лепс». За педагогом сидели выпускники, которые уже поняли, что за «мастер» перед ними стоит. Я вышел: «Григорий Лепс. «Лабиринт». Ребята поняли, что вот оно, цирковое выступление начинается. Сейчас весело все вспоминать. Тогда было сложно.
 
Иван Забелин: Я поступал три года. На третий было, наверное, уже легче поступать. Самое главное, чтобы поступить в театральный, надо безумно этого хотеть, хотеть по-настоящему, всей душой, и делать для этого все. Я сам не москвич – я из маленького города Узловая в Тульской области, и хотя мне близко довольно ехать – 2,5 часа, но в процессе поступления это – каторга. Потому что ты должен приехать в 5 утра в Москву, подойти к вузу, встать в очередь, записаться в 6 утра каким-нибудь 270-м, подождать до 12:00, когда все начнется. В 5 вечера ты только зайдешь, уже никакой, не думаешь ни о любви, ни о своем внутреннем мире. Думаешь только о том, чтобы в таком вот зажиме прочитать свой материал, глядя на педагога, и услышать потом либо да, либо нет. Это очень сложно.
Никакой программы особой нет. Ни в коем случае не надо ни у кого спрашивать, что любит этот мастер, а что другой, потому что в закутках перед вузами эти разговоры вскрывают мозг. Их не надо слушать, надо брать материал так: читаете, нравится – берете. Мне было в каком-то плане легче, потому что у меня были педагоги в моем театре. Я готовился не сам. Мне помогали, объясняли. Но тут проблема другая: я уже был заштампованный, у меня уже были какие-то представления об этой профессии, от которых я также очень долго и тяжело избавлялся. Поэтому все дело за тобой одним, если ты хочешь поступать.
Я ездил каждый день: в 11 вечера выезжал из Москвы, в 3 был дома, спал час, садился в автобус, спал в автобусе, приезжал в Москву. И так каждый день, потому что поступать надо во все 5 вузов. Когда ты проходишь на второй тур во МХАТе, ГИТИСе и Щуке – как было у меня на второй год поступления – а потом везде планомерно слетаешь, не опустить руки очень тяжело, поэтому надо очень сильно этого хотеть и к этому стремиться, и никого не слушать никогда. Только себя.

Виталий Круглик: Хотел бы добавить. У многих в зале есть дети? Когда ваш ребенок ошибается, вы же никогда от него не окажетесь. Поймете, что это ребенок, что он растет, что ему надо воспитываться, может, читать другие книжки. Мне кажется, что наши педагоги очень смело попытались соединить нас и просто поверили, и потом не отказывались, потому что их выбор пал на нас. Считайте, что они как родители.

Майя Горбань: Я присоединяюсь к Денису, к Ване, что это было ужасно трудно. У меня не было абсолютно никакой подготовки. Да, я играла в школьных спектаклях, но там не учили, как играть. Я считаю, что когда вы после школы в 17-18 лет приходите в театральный вуз, заходите в аудиторию, видите этих людей, главное – это искренность. Потому что, если вы будете абсолютно искренними, то велика вероятность того, что именно вас заметят. Никакие маски, образы, ничего не изображать из себя – будьте таким, какой вы есть.

Ведущий: В продолжение вопроса мы хотели бы попросить педагогов немного раскрыть карты и рассказать, как проходят вступительные экзамены, на что действительно обращают внимание. Говорят, что при наборе курса происходит формирование маленькой труппы, в которой были бы артисты разных амплуа. Правда ли это? Есть ли какая-то пьеса или спектакль, на состав которой вы ориентируетесь?

Алексей Блохин: Сейчас я попробую на первую часть ответить. Как поступить? Значит так, записывайте. Первое – избавиться от иллюзий по поводу профессии: слава, деньги, – понятно? Напрочь избавиться. Вот ребята потихоньку избавляются. Второе – узнать правду об этой профессии, почитать книжки какие-нибудь, актерские: мемуары, воспоминания. Можно и режиссерские, но лучше актерские, чтобы узнать правду, что это такое, что это за сказка, что это за прекрасная профессия. И вместе с тем ужасная профессия, жестокая. После этого нужно сесть на подоконник поздно вечером, желательно, в дождливую погоду и попытаться заглянуть в себя, попробовать услышать себя, расслабиться и услышать. Если ваш внутренний голос скажет вам, что вы без этого не можете жить, тогда можно пойти попробовать поступить.
Секретов по поводу поступления, мне кажется, никаких нет. Есть индивидуальность мастера, его собственный вкус, но все равно набираются разные люди. Комиссия, сидящая за столом, которой вы читаете все ваши стихотворения, смотрит на одну единственную вещь – вашу способность к игре. Не то, как вы грамотно или неграмотно читаете, не на репертуар, хотя, конечно, желательно репертуар хороший. Они смотрят ваши способности, горит ли в вашем глазу божественная искра, поджигает ли это, зажигает ли вас то, что вы читаете, уходите ли вы в тот мир, насколько вы туда уходите. Короче, вашу способность к игре. Все. Конечно, и внешность имеет какое-то значение, и ваши музыкальные способности, но, прежде всего, способность к игре.
А насчет формирования маленькой труппы, это было давно, были какие-то штампы наборов. Какое-то десятилетие набирали под «Горе от ума», потом стали набирать под «Три сестры». Я думаю, что сейчас такого нет, потому что само понятие амплуа, к сожалению, нивелируется. Понятно, что существует какой-то расклад: нужны герои, героини, антигерои, комики, трагики. Но точного количества нет, просто набирается группа талантливых людей, способных к игре и способных к тому, чтобы учиться. Все при этом разные: не должно быть частокола, когда одни красавцы и красотки. Хотя бывает, что набирают и так. Но нужны разные: и маленькие, и большие, и толстые, и худые, со смешным лицом и с красивым лицом. Просто очень способные люди, которых Бог поцеловал. А как определить, кого он там поцеловал – это от людей зависит, которые набирают. То есть мы очень много на себя берем, потому что это большая ответственность – выбрать среди большого количества юношей и девушек тех, кто на самом деле способен. Редко случается, что мы ошибаемся, но процент попадания в нашей мастерской очень большой.

Владимир Богатырев: Я хотел бы только уточнить. Способность к игре – имеется в виду игра не как изображение, а как способность быть живым. Что-то делать естественно, но не то, что спонтанно возникает в жизни, а что требует драматург, вымысел. Когда читаешь стихотворение - это же вымысел чужой. Если я читаю что-то чужое и остаюсь живым, и это чтение волнует тех, кто слушает, значит, что-то есть в этом человеке. А бывает, что всей его энергии хватает только на экзамен. Потом в процессе обучения оказывается, что той энергии, которая мобилизовала его на вступительные, только на них и хватило. Так может произойти ошибка, потому что это вообще сложная штука – актерская профессия. В том плане, что можно плохо себя проявить в 25, в 30, а в 50 можно начать, потому что это все внутренние данные, резервы, внутренний огонь, который то горит, то гаснет, то покрывается какой-то пленкой штампов. Поэтому при наборе пытаешься разгадать, есть ли искра и насколько есть.

Ведущая: Вот вы поступили, сформировался коллектив. Вы помните свою первую встречу с мастером курса? Какие первые наставления Алексей Владимирович вам дал, и следуете ли вы им сейчас?

Константин Юрченко: Первое, что было Алексеем Владимировичем сказано: «Помните, ребята, у нас очень мало времени, всего 8 семестров». И каждый полгода мы говорили: «Осталось 7, 6...» Теперь остался 1. И, правда, это очень мало. Все, наверное, помнят наше 1 сентября, когда мы пришли. Это вообще было забавное ощущение, такое впечатление, что тебя принимают в семью. С тобой знакомятся так, будто тебе нужно не учиться, а жить с этими людьми. Мы начали рассказывать, кто откуда, какие-то истории невероятные, про детство. Фактически, задача первой встречи была просто объединить нас, связать. С этого все началось. Факт в том, что мы начинаем друг друга знать чуть больше, чем просто однокурсники. Мы становимся с каждым семестром, все больше связаны.

Ведущий: Предлагаю перейти к разговору о процессе обучения, который очень сильно отличается от процесса обучения другим профессиям. Главный предмет, которому посвящено все ваше время и все ваше я – это актерское мастерство. В чем заключается этот предмет, какие тренинги предлагают вам педагоги, чему научились вы на каждом из курсов, чтобы прийти к дипломному спектаклю? Давайте педагоги скажут некий эпиграф, а студенты продолжат.

Алексей Блохин: Мне очень нравится одна история. Не помню, набор какого это был года. Поступила одна девочка, сама, на бесплатное отделение. Откуда-то из Сибири она приехала, все у нее было, что называется, Бог поцеловал. Но какие-то у нее были странные представления о профессии, потому что на первое занятие ко мне она пришла в бальном платье, на шпильках, с макияжем, прической. Села. Я начал тренинг, поговорил пять минут, объяснил, что я хочу и попросил всех лечь на пол и поползти по отвесным скалам, по козьей тропе. Она две недели так сидела, потому что отказалась ползать в бальном платье. Потом забрала документы и уехала. Сама. Наверное, она думала, что она поступила, и все, сейчас дадут ей роль, текст. Роль не меньше, как Офелии, Дездемоны.

Кирилл Комаров: На первом курсе у нас был большой объем тренингов, упражнений, проходя через которые, мы должны были приобрести ряд навыков, которыми потом будем пользоваться в профессии. 1 курс – самый важный курс. И если кто-то захочет поступать, максимум усилий на первый курс. В этот период мы занимаемся тренингами, выполняем упражнения на внимание, на партнерство, на ощущение себя в пространстве, начиная буквально с детских игр.. И не дай Бог вам брезговать этими упражнениями!

Ведущая: Можете показать одно из них?

Студенты садятся на пол и собираются показать тренинг на внимание.

Ведущая: А если зрители присоединятся, они поймут, что делать?

Зрители с легкостью влились в круг. Для выполнения упражнения надо было запомнить имена друг друга. Затем по очереди каждый из участников игры хлопком посылал «привет» одному из ребят, называя его имя. Тот должен был быстро среагировать, кому переслать полученный «привет».

Ведущая: И такие тренинги проходят все четыре года? На втором курсе вы делаете такие же упражнения?

Кирилл Комаров: Тренинги на первом курсе в основном. Потом эти игры превращаются в этюды, в упражнения на одиночное существование на площадке. Начиная от «любимых дел». Если говорят: «Принесите завтра каждый по «любимому делу», – это значит, что каждый приносит что-то; кто любит заклеивать разбитые кружки - разбитую кружку; или мамины сапоги – кто любит их чистить. Каждый выходит на площадку, мы садимся и наблюдаем, как человек 40 минут клеит кружку. Таким способом нас постепенно пододвигают к этюдам, потом ко второму семестру мы начинаем заниматься этюдами на событие, играем кусочки своей жизни. Например, как я воспринял событие «выборы президента России». Я должен это показать на площадке. Потом мы занимаемся парными этюдами. Там мы более свободно себя чувствуем, потому что если есть партнер, становится намного интереснее. Ко всему этому добавляются упражнения на фантазию. Помимо событий реальной жизни, мы можем играть фантастику: сны, предметы. Также мы занимаемся наблюдением за людьми, животными – это тоже очень интересно.

Ведущая: Я знаю, что многие профессиональные артисты не любят этюды, никогда не понимали, как это делать и что это такое. Зачем нужен этюд, как это может пригодиться в профессии? Предлагаю сначала дать слово ребятам, а Владимир Александрович резюмирует. И мы попросим что-нибудь показать.

Константин Юрченко: Этюд по сути своей это разведка, проба. Проба в первую очередь себя. Если речь идет о каком-то этюде бытовом, это разведка роли, текста, пьесы. Это может быть проверка предлагаемых обстоятельств, сопоставимости тебя и того героя, которого тебе нужно будет играть. Тебе же придется в этом жить, там все за нас написали, а тебе придется сделать так, чтобы это было по-настоящему. Этюд – это попытка сделать то, что там, твоим, проверить, как бы это делал ты.

Анастасия Прокофьева: Этюд – это наше существование до события и после события. Например, я, Настя, пришла в магазин купить подарок другу. У меня есть предлагаемые обстоятельства: я пришла из дома, из парикмахерской, откуда-то еще. Потом я сталкиваюсь с какой-то ситуацией. Например, у меня украли кошелек. И я меняюсь, и уже действую по-другому.

Иван Забелин: Костя рассказал о том, что такое этюд на самом деле, каким он был изначально. А этюды, которые требуются от нас в театральном вузе, и которые потом выносятся на показ – это, действительно, маленькая зарисовка, в которой есть исходное событие, есть центральное и финальное. И ты в предлагаемых обстоятельствах должен просуществовать, потому что весь первый курс направлен только на тебя самого. За первый курс ты должен понять себя, открыть себя, прислушаться к себе, поэтому, когда во втором семестре мы подходим к этюдам – парным или одиночным, со словами или без слов – это такие маленькие зарисовочки, где ты должен быть живым, органичным, где должна быть твоя реакция, твой живой ответ на то, что происходит, твоя вера в предлагаемые обстоятельства. Этюд включает в себя всю основу нашей профессии: и физическое самочувствие, и состояние твоей души, то, как ты можешь действовать, понимаешь ли ты, что такое действие на площадке: физическое, психическое, психо-физическое. Первый курс - это основа всей нашей профессии, которой мы должны учиться всю жизнь.

Владимир Богатырев: Дело в том, что этюд – это импровизация во всех отношениях. Художник, который пишет картину, сначала пишет этюды – у него идет поиск. Он пишет руку, палец, лицо зарисовывает. То есть это такие эскизы, импровизации, которые в конечном итоге приводят к чему-то, что является спектаклем или зафиксированным этюдом, который выносится на экзамен. В принципе, этюды должны научить студента импровизировать. Сиюминутно, здесь и сейчас сыграть, прожить отрезок жизни. Этюд на предлагаемые обстоятельства, этюд на событие, этюд на отрывок из пьесы и так далее.

Ведущий: Мы попросим вас показать какой-нибудь этюд.

Владимир Богатырев: Вы знаете, почему артисты в репетициях не любят делать этюды? Это все они лукавят, что не любили, никогда не делали. Потому что это требует личностного начала и проявления себя в этих предлагаемых обстоятельствах. А они уже приобрели какие-то штампы. И вообще, хорошо скрыться за текстом, спрятаться за ним, за ситуацию, за чужое, «а меня нету».
Актерское обучение сложно еще и тем, что школы разные, системы, подходы, методология. Мейерхольд, Гротовский, Бородин – это одно, еще кто-то – другое, Станиславский – третье. Все это трансформируется. Если бы был жив сейчас Константин Сергеевич Станиславский, то, наверное, он бы сказал: «Все ужасно, что вы тут делаете, все не нужно, все по-другому, все забыть и начать сначала». Он же на протяжении всей жизни все менял и двигался дальше. Только те, кто в него верил, достаточно часто останавливались на том открытии, которое он сделал последним. Театр – живое искусство, которое должно двигаться и развиваться, но, к сожалению, человеку свойственно оседать и вообще сидеть на привычном. Это я объясняю, почему вдруг господа студенты могут чего-то не сделать. Потому что привычно, выучено что-то, вот это и вот это выучили и все. А снова каждый раз выходить и быть живым – это не всем артистам свойственно, потому что они тоже костенеют жутко, и студенты тоже, начинают бояться: мы все хотим опоры, не хотим неожиданности.
Но если придумать этюд, то предположим, что господа студенты попали сейчас впервые в некое помещение, в котором они никогда не были. Где есть 4 странных черных стенки и их закрыли в этом помещении, и они хотят выбраться из него, ищут этот выход. Попробуйте сыграть это: вас пустили и закрыли, лучик света где-то на потолке. Пожалуйста, выйдите и зайдите обратно. Я задание, может, буду менять.

Студенты выполняют указания режиссера. Выходят из зала и входят в предлагаемые режиссером обстоятельства.

Владимир Богатырев: Заходите. Только было бы хорошо, если бы, заходя, вы знали, зачем сюда пришли. Вы заходите в это помещение с четырьмя черными стенами, почему-то и зачем-то. Пока дверь открыта. Вы осваиваетесь. Смотрите, что и почему. Осознаете, что вас привело сюда, каждого из вас, какие желания. Свет пока еще в открытую дверь и наверху на потолке. Там где-то лучик. Дверь закрыли, остался только лучик и темнота.

Кто-то из ребят подходит к двери, пытается ее открыть.

А дверь закрыли и что-то надо делать. При этом вы не можете разговаривать друг с другом громко, потому что... Сами отвечайте, почему. С потолка начала медленно капать вода.

Некоторые трогают «мокрую» голову, что-то набрасывают на себя сверху.

Она стала литься на вас, пока медленно, маленькими каплями. Дверь закрыта намертво, ее закрыли, а вода обильно, как дождь, стала капать на вас. Она появилась и внизу, вода стала прибывать.

Ребята испугано залезают на стулья.

Представьте себе, что все стены упали, и вы оказались в этом зале при публике и все на вас смотрят, и все четвертые стены, и первые и третьи пропали.

Удивленные взгляды и возгласы студентов, они разглядывают зрителей, показывают на них друг другу, облегченно смеются.

Владимир Богатырев: Это, конечно, этюд-упражнение, а этюд -событие это немного другое. Хотя тут были и события, и предлагаемые обстоятельства, и отношения – чего только тут ни было. Вообще, на первом курсе тренаж – это закладывание всего, что потом нужно при работе над спектаклем и ролью. Все слышу, вижу, осязаю, обоняю, воспринимаю. Все эти тренажные упражнения, внимание – это то, что потом потребуется, чтобы играть роль. Просто там не говорится, что это для спектакля. К сожалению, некоторые студенты не очень улавливают и понимают, что это нужно, что эта опора, основа. Чтобы писать великое произведение «Война и мир», сначала надо научиться просто писать, знать алфавит, уметь складывать буквы в слова, слова в предложения, знать, где ставить запятые. То есть, эта азбука на первом курсе нужная, чтобы потом делать что-то похожее на «Ромео и Джульетту» и всякие другие произведения.

Анастасия Прокофьева: А можно мы покажем еще одно упражнение? Буквально несколько секунд. Мы его делали и на первом курсе, и на втором, и всегда его делаем. Все могут принимать участие.

Владимир Богатырев показывает разное количество пальцев на обеих руках, быстро меняя комбинации, студенты хором называют получающиеся числа.

Ведущая: Заметили, что в театральном училище учат еще и считать?

Ведущий: Давайте теперь перейдем к разговору об актерской технике. Наверняка, интереснее учиться, начиная уже что-то играть. Но этому предшествует освоение элементов актерской техники. Это речь и движение. Мы знаем, что ребята подготовили номера, иллюстрирующие это, но для начала мы хотим попросить их рассказать о процессе обучения. Сценическая речь, например. Слово в этюдах используется не с первого курса, при этом занятия сценической речью начинаются с самого начала. В чем они заключаются, как это происходит, были ли какие-то трудности у кого-то из вас? Как вы их преодолевали?

Иван Забелин: Сценическая речь – это 50% актерской профессии. И на первом курсе сценическая речь – это те же самые тренинги, только направленные на освобождение своего голоса, на развитие дыхания, на постановку речи, правильных звуков. У кого-то дефекты, у кого-то говор, у кого-то трудности с отдельными буквами алфавита. На первом курсе, используя также актерские тренинги, мы пытаемся освободить свое горло, свой настоящий голос, свой звук. Есть много интересных упражнений, которые хитростью выманивают у человека его настоящий звук. Мы учимся правильно дышать, разговаривать, ставить ударения; нам ставят произношение. Всем этим мы занимаемся два года. На третьем курсе остаются в основном чтецкие работы.

Ведущая: Тогда, наверное, мы попросим вас показать номер из класс-концерта «Новости».

Иван Забелин: Да. Этот номер соединяет в себе скороговорки и трудноговорки.

Студенты показывают номер.

Ведущая: Я бы хотела, чтобы мы сейчас перечислили список тех обязательных актерских предметов, которые вы проходите в театральном училище. Я буду называть, а вы дополните, если я что-то не назвала. Вокал, сцендвижение, фехтование, танец, сценречь…

Студенты: Ритмика, танец сценический и современный, степ, история зарубежного театра, история русского театра.

Ведущая: А теперь вопросы по отдельным предметам. Бывают ли непоющие артисты и что они делают на уроках вокала?

Денис Фомин: Есть, но их мало. Это какая-то другая эстетика вокала, не то, к чему мы привыкли.

Кирилл Комаров: На нашем курсе все поющие. На самом деле, артист может до поступления не петь, имеет на это право, после поступления все выходят с багажом.

Анастасия Прокофьева: Умеют, не умеют – здесь заставят. Надо просто научиться этому и все. Не умеешь, ничего страшного. Главное – желание.

Ведущая: Скажите, пожалуйста, какие навыки вы приобретаете на курсе по сцендвижению?

Изнаур Орцуев: Как мы на мастерстве понимаем себя и свою душу, так же на движении мы понимаем себя и свое тело. Каждая мышца двигается. Люди есть разные: подготовленные, толстые, худые, «деревянные». У каждого есть своя пластика, человек способен сделать все, что угодно. Главное, найти и понять, как тебе это удобно с твоей физикой, твоим телом. Надо понять свое тело: как повернуться, лечь, упасть, чтобы это было удобно тебе.

Ведущая: Любой ли танец должен уметь станцевать артист? И если нет, то чему вас учат? Какие танцы вы можете сходу станцевать?

Студенты: Канкан, полонез, вальс, полька, рок-н-ролл, цыганочка, венская полька, танго, минуэт, русские народные.

Изнаур Орцуев: Мне кажется, артист не может сказать: «Я этого не могу». Не можешь – иди дальше. Это дрессировка. Если ты не дрессируешься, ты не подходишь для этого, уходи, на твое место в любом случае придет другой. Наверное, потому и учиться так трудно – есть в тебе это, нет, волей-неволей приходится делать. Это также касается и вокала. Ты не можешь сказать: «Я не умею петь». Ты в любом случае находишь свой способ. Это профессия, где нельзя сказать «нет» – я могу все, скажите, что сделать.

Ведущая: Понятно, что очень важно приобрести каждый из технических навыков. Но в один прекрасный момент нужно соединить это все вместе. Потому что драматический артист не может тут постоять попеть, там пойти потанцевать. Очень часто приходится в бою разговаривать или в танце. Я хочу попросить показать, как у вас получается соединять ваши навыки. Сейчас будет подготовленный вами номер стихотворение в движении. "Володя" Даниил Хармс.

Иван Забелин: Это на занятиях сценической речью у нас есть такое упражнение «стихотворение в движении», когда мы должны уметь соединить движение с правильным дыханием и произношением, чтобы не сбиваться. Самый высший пилотаж, когда при этом ты еще умеешь хорошо сыграть. Смысл в том, что если вы закроете глаза и будете слушать, вы должны не понять, что люди двигаются. Если вы слышите, что дыхание у них сбивается, что они что-то делают – значит, это неправильно. Можете себя проверить.

Ребята показывают подготовленный номер.

Ведущая: Лучшие упражнения, с которыми ребята сдавали экзамены по мастерству движения, речи, танцу, студенты показывают на своем класс-концерте, который регулярно играют в учебном театре ГИТИС.

Ведущий: Продолжая вопрос об актерской технике, мы бы хотели задать вопрос о том, какую роль в процессе обучения играет наблюдение за другими людьми. Ведь играем мы в театре, прежде всего, людей. Как наблюдать за людьми? Что вы отмечаете, может, что-то записываете? Делаете это постоянно или по необходимости? Как это происходит?

Денис Фомин: У каждого человека есть характерная особенность. У кого-то в коленке, у кого-то в плече, кто-то сутулится. Буквально сегодня я наблюдал картину. Когда выходишь из метро «Театральная» к служебному входу в РАМТ, там стоит заборчик металлический. Выходит барышня, лет 45-50. Может, она живет на улице. У нее какая-то полуразорванная куртка, штаны, она сама с собой разговаривает – такая у нее природа. Она подошла к этому забору и облокотилась, но прежде проверила, не грязный ли, хотя сама практически с земли поднялась. Интересно такие вещи наблюдать. А для чего? Мы же не можем только себя играть. В любой пьесе не мы же описаны, а другие люди. А с помощью такого упражнения мы пытаемся понять психологию, пластику другого человека, его поведение, логику его поступков. Понять физику: странную или, наоборот, очень правильную. И за счет этого ты начинаешь понимать, как в роли можно переходить к другому человеку с другим внутренним миром.

Ведущая: Наблюдение за людьми - это перманентный процесс? Вас научили постоянно следить за людьми, подмечать что-то или нет?

Константин Юрченко: Такое упражнение было на первом курсе. Сначала мы относились к этому как к заданию. Мы нечасто в итоге это используем, но к этому привыкаешь. Это становится своего рода увлечением. Театр, по сути, это изучение человека. На улице много странных людей, посмотрите внимательно. Все немножко смешные. Поэтому да, это перманентно.

Кирилл Комаров: Я считаю, что это упражнение существует для того, чтобы актер жил не только своей жизнью. Наблюдая за людьми и животными, мы пытаемся понять не только, почему, зачем он здесь, а для чего он сюда пришел. К примеру: нас здесь около сотни человек, каждый из нас индивидуальность. Если каждый из вас возьмет на вооружение одного и на протяжении двух часов попытается понять логику его поведения – пускай он придумает себе совершенно иное, что есть на самом деле – но он уже попытается постичь другого человека. И работая над ролью позже, чтобы прийти к какому-то образу, от себя отворачиваясь, мы должны брать логику других людей. И, наблюдая за людьми, мы пытаемся понять их. Это упражнение, как на внимание, так и на понимание человека: ближнего или совершенно незнакомого.

Владимир Богатырев: Дело в том, что когда студент начинает уже постигать роль, то, естественно, нужна другая логика, логика персонажа, которого он изучает. Для того чтобы более зримо понять и почувствовать, иногда приходится искать на улице этого человека, чтобы понять, почему его логика именно такая. Вот он часто смеется, часто странно реагирует на те или иные вещи, а мне нужно все это присвоить и найти это в себе. Чтобы найти это в себе, иногда помогает наблюдение за человеком, который напоминает то, что предлагает автор. Поэтому этот навык, конечно, нужен – наблюдения за людьми, за их логикой, за тем, как они себя ведут не только внешне, но и внутренне; понимания того, о чем же они думают в этот момент. А поскольку дело в том, что каждый человек – индивидуальность, каждый живет своей логикой, своим восприятием мира, тут можно наблюдать за кем угодно, и пытаться понять отличие этого человека от другого. И тогда ты лучше будешь понимать роль.

Ведущая: Задача актерского курса – научить людей играть. И понятно, что в конце учебы вы приходите к постановке спектакля. Каким образом выбирается материал? Как распределяются роли? С чего начинается работа над дипломным спектаклем? Или это очень индивидуально для каждого курса?

Владимир Богатырев: Помимо того, что педагог-режиссер должен найти пьесу, которая ему по душе, обязательно, чтобы она нравилась и была интересна актерам. Но ориентировка происходит, в первую очередь, на то, какой расклад на курсе. Есть ли возможность этот материал реализовать и нужно ли это делать именно с этими людьми? Полезно ли это для курса? В случае «Ромео и Джульетты», мне казалось, среди студентов существуют исполнители, которые могут реализовать этот материал.

Ведущая: То есть основных персонажей Вы видели?

Владимир Богатырев: Конечно, на курсе должны быть главные... А потом определенное решение требует определенных исполнителей. Для меня здесь произошло совпадение, поэтому материал подбирался по принципу существования студентов. В первую очередь, ищется материал, в котором те или иные студенты могут реализоваться. А поскольку педагогов у нас несколько, один ищет материал для одних, второй для других, чтобы у всех была какая-то работа, которая приносила бы пользу.

Ведущая: Роли не даются на сопротивление в дипломных спектаклях? Они, наверное, подбираются, чтобы человек мог продемонстрировать то, что он уже умеет?

Владимир Богатырев: И то и другое. Важно, чтобы этот материал что-то дал. Не только показал то, чему научился, а чтобы студент еще что-то для себя приобрел. Для кого-то это сопротивление, для кого-то это поближе к его природе, но, во всяком случае, для всех – так мы это обсуждаем с педагогами и с Алексеем Владимировичем – выбирается то, что может что-то дать студенту, развить его в том направлении, в котором он должен развиваться для своей профессии, для будущего.
Бывает, что роль дается, но человек проявил себя в этом качестве не достаточно. И если он дальше в профессии будет работать, то лучше дать ему роль, которая как бы на сопротивление или такая, которая разовьет нужное качество.
Понимаете, есть внешние данные и есть внутренние. Они могут не совпадать. Иногда способность какая-то внутренняя совершенно не может реализоваться, потому что отсутствуют внешние данные. И вот это довольно трудно и всегда хочется, чтобы и то и другое реализовалось и применялось, но иногда это встречает какое-то сопротивление материала. И тогда какое-то изменение происходит, и человек в итоге не попадает в то, что предполагалось педагогом. Поэтому это тонкий процесс, и, естественно, четыре года обучения – это только начало, дальше учиться они будут в театрах, если им это дай Бог, позволят, сейчас такая ситуация сложная в театральной системе. Но все равно в институте закладывается какая-то азбука.

Ведущая: Ребята находятся на пороге, и скоро им предстоит «последний звонок». Мы знаем, что с января начнутся их показы в театрах. Как вы будете узнавать об этих показах, что вы будете показывать, куда будете ходить, что вообще ждет вас в ближайшее время?

Владимир Богатырев: Дело в том, что показ всегда готовится. Выбираются отрывки. И на основе самостоятельных отрывков и тех, которые они делали на втором, на третьем курсе. Отбираются такие, где они выгодно могут показаться.

Ведущая: Владимир Александрович, а Вы помогаете? Это не самостоятельная работа?

Владимир Богатырев: Все педагоги помогают, показ организовывается. В театрах сейчас их все меньше и меньше, бывает, некоторые театры вообще не смотрят, потому что очень много артистов. Но когда мы узнаем о показах, один из педагогов со студентами идет на показ. И художественный руководитель, или художественный совет, представители руководителя, отсматривают артистов, молодых студентов-выпускников, и отбирают, кто понравится.
Нам, во всяком случае, предстоит выпустить еще спектакль по Чехову, и потом будет готовиться программа для показа в театре. Будут отбираться небольшие отрывки, потому что больше 5 минут никто не смотрит, (бывает, что смотрят полторы минуты и говорят «спасибо»). Это очень страшно, мучительно. Хотя знаете, на Западе это в норме, там живут в таком режиме, что актриса, которая уже снимается, чуть ли не звезда, все равно проходит кастинг, и ее смотрят режиссеры при наборе в актерский состав. Поэтому они должны привыкать все время находиться в рабочем трудном боевом положении, чтобы быть готовыми. «Можете на меня посмотреть? Вот, я показываюсь». И тот, кто способен это проявить, что-то получит. Им сейчас это предстоит, они буквально через месяц начнут формировать свои программы.

Ведущий: Вопрос к ребятам. Все ли из вас хотят попасть в театр? Или у вас как-то изменились ориентиры, и вы по-другому видите свое будущее?

Кирилл Комаров: Каждому студенту, мне кажется, нужна театральная практика, поэтому каждый будет показываться. Каждый хочет оказаться в лучшем театре, более перспективном. Если будет возможность попасть не туда, куда бы ему хотелось, то эту возможность не стоит, мне кажется, терять, потому что театр – это практика после учебы. Если студент не попадает в театр сразу, то через год, к следующему показу ему будет сложнее, потому что считается, что человек, который пропускает какой-то период времени, уже не в процессе. И чем больше человек оказался без театра, то насколько я могу судить, тем сложнее в него попасть. Поэтому мне кажется, в театр – нужно, какие бы ни были представления студента о своем будущем, как бы он ни хотел стать действительно известным, театр – это практика, без нее нет будущего.

Ведущая: Очень серьезный у вас этап, очень ответственный, очень волнительный, хочется искренне пожелать вам удачи. Чтобы за те оставшиеся месяцы вы со своими педагогами успели еще каким-то вещам научиться, удачно составить программу для показов и чтобы все у вас в профессиональной жизни сложилось. Если вы позволите, я предложу зрителям задать вопросы, если у кого-то они есть.

Из зала: Я хотела спросить, как можно побороть боязнь задать вопрос? Вот я вижу людей авторитетных для меня, не своих подруг, которым я могу задать вопрос легко, и у меня внутри все переворачивается?

Иван Забелин: Хотеть, очень сильно хотеть задать вопрос.

Анастасия Прокофьева: Вы же перебороли. Какой смысл не задавать вопрос? Ты только хуже себе от этого сделаешь. Хочешь – задавай. Ты просто подумай, что ты хочешь и нужно ли тебе это сейчас.

Ксения Самодурова: Когда мы стоим на пороге того, что хотим совершить, мы думаем: а если мы это сделаем, и нас неправильно поймут? Это всегда в жизни так, не только в общении с людьми, это происходит и на пороге каких-то очень серьезных поступков. Всегда надо делать так: если хочется, ты делаешь, потому что дальше, если ты не сделал, ты будешь об этом жалеть. Надо быть уверенными в себе.

Александра Аронс: Хочу тоже ответить, потому что это моя проблема номер один. Сейчас задают вопрос, и я думаю: а я знаю, как ответить, но я не буду, потому что – зачем? Ребята и так скажут, я лучше промолчу. И это нормальное, естественное качество думать, как о тебе подумают другие?

Ведущая: Вам поэтому дали роль Джульетты, чтобы с помощью центрального персонажа вы перебороли себя?

Александра Аронс: Я не знаю…

Иван Забелин: Сашка просто талантливая очень.

Майя Горбань: Если отвечать на вопрос про страх в целом, то я могу сказать, что он есть всегда. Перед выходом на сцену меня начинает трясти! На первом курсе, когда мы делали этюды, у меня поначалу тряслись руки, сейчас, конечно, зажим и страх есть, но меньше. В данный момент, например, я не чувствую себя так зажато, как в начале нашего вечера. И думаю, что все так. Поэтому в нашей профессии важна практика, со временем вы сможете страх преодолеть.

Из зала: Я в жизни очень тихо говорю и мне очень сложно самовыражаться. Я хотел бы ответить на вопрос девушки, как побороть страх. Я чего только не делал, чтобы преодолеть его! Однажды прыгал с парашютом. А там очередность, и если кто-то не прыгнет, то все, кто за ним, тоже не прыгнут. Потом в армии за это просто побьют. И секрет в том, чтобы прыгнуть до того момента, как начнут разные мысли в голове появляться. Вот сейчас я поднял руку и обратного хода нет, придется что-то говорить. С детства я мечтал стать актером, но я неправильно понимал эту профессию. Я хочу сказать вам большое спасибо, что вы рассказали все, мне многое стало ясно. Я сейчас пошел на подготовительные курсы ГИТИСа, но я понимаю, что не буду поступать, но понял, что хочу от этих курсов. Сейчас у меня просто такой период в жизни: духовный голод, постоянное желание красоты. Я желаю вам всем удачи в вашей профессии, и я знаю, какие качества вашей профессии нужны мне.

Из зала: Добрый вечер. Ребята, я хотела бы спросить вас насчет оплачиваемой работы. Например, журналисты уже во время учебы имеют возможность работать, они устраиваются, у них есть трудовая книжка, они получают гонорары, а у вас есть такая возможность во время учебы в вузе где-то сниматься, где-то играть и получать за это деньги? Или у вас на это сил не остается, или вам мастера не разрешают?

Виталий Круглик: Такая возможность есть, но небольшая.

Ведущая: И не запрещают ли сейчас? Раньше во многих театральных училищах запрещали сниматься даже в хорошем кино. Сегодня что с этим?

Виталий Круглик: Снимаемся тайно. На самом деле, в кино нас стараются пускать, если у кого-то есть что-то действительно стоящее, но опять же с таким условием, чтобы это не мешало репетициям общих спектаклей. Если ты находишь такую возможность, то все в твоих руках. А возможность есть.

Из зала: Здравствуйте, меня зовут Янина. Я хотела спросить: вы поступили, и сразу на первом курсе поняли, что «я – актер». Не было такого, что приходишь в театр, сидишь, думаешь о том, что я хочу все-таки кашу варить и быть поваром, или что не свое место нашел?

Ольга Ефимова: Начинаешь иногда сомневаться в своих способностях, возможностях заниматься этой профессией. Но тогда ты встаешь и говоришь: стоп, я буду, я действительно этого хочу. Перебарываешь некий страх – а это тоже страх – что ничего у тебя не получится, ничего ты не достигнешь. И такие моменты бывают, моменты неуверенности в себе.

Кирилл Комаров: Сомнений много, на самом деле. Каждый раз сталкиваешься с тем, что, «действительно, стоит ли?» Но если ты хочешь оказаться в профессии, надо верить в себя. Если нет веры в себя, то трудности будут с первого курса. Ты оказываешься в коллективе, который тоже не сразу формируется, проходя через определенные стадии. Именно в этой профессии основное из качеств, которыми должен обладать человек – это вера в себя. Если ты засомневался, прости, забудь, скажи: «Мне это не нужно». Неуверенный актер – это плохой актер.

Александра Аронс: Случалось, что люди, которые на первом курсе не задумывались, стоит ли им оставаться или лучше заниматься чем-то другим, все равно потом уходили, сами, в этом нет ничего плохого. А наша профессия – это постоянно доказывать, постоянно, каждую минуту. В этом и заключается, наверное, сложность, но это так.

Иван Забелин: Причем доказывать надо себе в первую очередь. Не кому-то, а себе. У меня практически каждый вечер так: прихожу домой и думаю: «Нет, не оно, не мое». Но с утра просыпаюсь, иду в ГИТИС, на репетицию в театр, куда-то еще, работаю и понимаю, что оно, что мое, хочу. Вечером прихожу – опять нет. И вот так ты мучаешься каждый день. А что делать? Мне кажется, что задумывается каждый, у каждого возникают эти вопросы: мое? не мое? хочу? не хочу? могу? не могу? Без этого никуда и эти мысли помогают двигаться дальше. Как только ты будешь думать: «Да, я артист, это моя профессия. Все замечательно», – то тут ты сразу остановишься, перестанешь развиваться и перестанешь что-то из себя представлять.

Константин Юрченко: Я хочу добавить к рецептам Алексея Анатольевича. Купите актерскую книжку. Евгения Леонова «Письма к сыну» или Олега Борисова «Без знаков препинания». И если вы там найдете хотя бы одну строчку, где эти люди были в себе уверены и у них все получалось, я брошу этот институт. Мы все тут сомневаемся. А потом включите телевизор, посмотрите фильм с Леоновым – разве он не уверенный в себе человек? Вы не заподозрите вообще ничего, он полностью обманет вас. Полностью, хотя он сомневался всю жизнь.

Ирма Сафарова, руководитель педагогической части РАМТа: Вот вас приглашают сниматься в фильм заведомо неважный. Неважный сценарий, но предлагают деньги. Как вы поступаете? Идете вы на этот соблазн или нет?

Иван Забелин: Вопрос не в соблазне, а в необходимости, в определенности обстоятельств, потому что сейчас довольно тяжелое время и тяжелая жизнь. Есть ребята с действительно тяжелыми ситуациями, о которых просто не хочется рассказывать. У каждого из нас своя жизнь. Когда ты выходишь на площадку, никого не интересует, что у тебя дома. Это вопрос уже твой, личный. Если тебе нужны эти деньги, чтобы купить IPad4, IFone5 и так далее – это одно дело. А если тебе эти деньги нужны, чтобы помочь кому-то по-настоящему, то ... но опять-таки это вопрос лично каждого, для кого-то это правильно, для кого-то нет. Нельзя судить так строго, соблазн это или не соблазн.

Ирма Сафарова: А вы не разрушаетесь профессионально в этих случаях?

Кирилл Комаров: Бывает. Каждый раз сталкиваемся с этим. Три с половиной года разговариваем об этом с Владимиром Александровичем Богатыревым. Я согласен: хочется верить своему учителю, что каждый раз, мы будем перед выбором. Если мне предложат какой-то сериал на СТС, я действительно задумаюсь, потому что это не тот проект, в котором бы мне хотелось действительно участвовать, но этот проект мне принесет достаток на будущий год. И весь год я смогу не думать о том, есть ли моему будущему сыну что поесть. Но опять же, с этим вопросом мы будем сталкиваться всю жизнь. Ради чего Владимир Александрович каждый раз нам это повторяет? Мы будем сталкиваться каждый раз: благосостоятельно ли быть верным профессии. Нельзя однозначно говорить. Мы знаем какие-то основы: для чего мы сюда приходим, должны приходить в эту профессию. Для того чтобы говорить о чем-то людям, раскрывать какие-то темы, поднимать вечные вопросы. Но при этом мы приходим, чтобы реализовывать себя и строить свою жизнь. Если мы каждый раз будем отказываться или даже не ставить вопрос выбора, напрочь отказываться от каких-то соблазнов, как вы говорите, то, наверное, мы будем священнослужителями. И потом, в конце концов, придем к чему-то, а может быть по-другому

Анастасия Прокофьева: Когда у тебя нет еды, когда ты понимаешь, что все, сейчас умрешь, если у тебя не будет денег – иди, пускай это будет плохой сценарий, плохой режиссер, все самое ужасное. Если ты понимаешь, что умрешь, или твои родители умрут – что-то такое крайнее. Но если ты понимаешь, что ты можешь спать на вокзале, что все-таки где-то у тебя есть какое-то печенье, которым ты можешь перекусить, есть какая-то возможность жить, тогда не надо идти. Если это хороший сценарий и режиссер – тогда иди. Это сказала не я, это сказал тоже один артист, всем нам известный. Если плохо и нужны деньги, то они нужны, это, к сожалению, жизнь. А если деньги какие-то есть и возможность какая-то есть, то не надо, зачем? В этом нет смысла. Умрешь – иди. Если не умрешь – зачем?

Ведущая: В заключении можно маленькую историю расскажу? Мы как-то брали интервью у актрисы нашего театра Натальи Чернявской, в котором она рассказывала о том, как в те годы, далекие, голодные, перед ней стоял вопрос выбора: ей нужно было купить ребенку новые ботинки. И она положила трубку, отказавшись от предложения, которое она не могла в душе перешагнуть, и рыдала над телефоном. Тем не менее, вырос у нее сын, и ботинки есть у него. Я хочу вам пожелать, совершенно искренне, пройти через все эти перипетии и соблазны, который в вашей жизни, конечно, будут присутствовать, и остаться и хорошими артистами, и хорошими людьми. И педагогам вашим чтобы не было за вас стыдно. Вот такое пожелание будет в конце нашей встречи. Поблагодарить вас очень хочется за то, что уделили нам время, что так интересно, здорово и искренне рассказали о своей будущей профессии. И спасибо вашим педагогам!

Любовь Пухова