«Что останется, когда закончится этот фарс?»
Спектакль Алексея Бородина «Игра интересов» на Большой сцене РАМТа
21.11.2025
Спектакль Алексея Бородина объединяет испанский фарс «Игра интересов» Хасинто Бенавенте и английскую драму «Конец пути» Роберта Шерриффа. Первый текст – «кукольная комедия» о двух плутах, второй – эпизод из окопной жизни Первой мировой. Два абсолютно разных произведения существуют, чередуясь между собой, в одном сценическом пространстве.
Фарсу принадлежит основная часть сцены и зрительный зал – именно из него появляются главные герои Леандр (Андрей Лаптев) и Криспин (Иван Юров). Действие разворачивается в большой гостиной, отделанной желтым мрамором, с безжизненно симметрично расставленной мебелью, двумя дверьми по бокам и картиной «Крушение» Томаса Коула в центре. С обстановкой и атмосферой мирной роскоши контрастирует мир войны, который пока скрыт за картиной-занавесом. Появившись же перед зрителями, он останется ограничен ее рамой – почти до конца.
В пьесе Шерриффа сюжет помещен в блиндаж, который в пространстве спектакля вывернут наизнанку: вместо укрытия в земле, создающего ощущение безопасности – камни, разбросанные на манер античного амфитеатра, реализующие метафору «театра военных действий», за которым удобно наблюдать. Не случайно в сценах фарса военная история замирает и кажется лишь сюжетом картины.
Мир войны воспринимается зоной смерти, жизнь в которой кажется невозможной. Необработанные камни с идеально ровным верхним срезом похожи на надгробия. Им противопоставлен полированный мрамор гостиной, туману и пустоте – лоск комнат. Но по игре света, который здесь – накануне боя – удивительно чуток, мы понимаем, что этот мир более реален. Теплый луч света пробивается сквозь туман, когда в роту поступает новый офицер – Рали (Иван Канонеров). Он оказывается младшим товарищем командующего ротой Стенхоупа (Даниил Шперлинг), еще по-мальчишески сбивается, называя того не по уставу Денисом, и приносит с собой воспоминания о мирной жизни.
Здесь, в английских окопах, заметно обилие бытовых деталей, которые существуют в первую очередь в словах персонажей. Вынужденно попавшие сюда люди стремятся во что бы то ни стало утверждать жизнь, замечая на первый взгляд маленькие и незначительные вещи. Важность для них приобретает отдающий луком чай, недоперченный суп или услышанная Троттером (Вадим Пушкин) птица – это, кажется, единственное, на что они могут повлиять.
Серость пейзажа и серость формы оттеняют индивидуальность офицеров. Каждый – обладает подчеркнутым его словами и действиями характером. Например, ироничным, как у Троттера, что шутит про свою не сходящуюся на животе форму. Или по-отечески мудрым, как у Осборна (Тарас Епифанцев), который не пресекает детского восторга Рали, идущего вместе с ним на верную смерть, что «будет здорово, если мы оба получим по Военному Кресту!»
Мир фарса, наоборот, блестящий (пиджак доктора из Болоньи (Денис Баландин) сияет в прямом смысле слова благодаря гирлянде на его лацканах). Один костюм ярче и интереснее другого, и при этом кажется, что одежда говорит больше, чем сами люди – в наряде доньи Полишинель (Дарья Семенова) с роскошной меховой накидкой все кричит о богатстве ее мужа, а брюки Сильвии (Полина Каленова) показывают ее бунтарскую натуру. Но эти костюмы – все те же маски комедии дель арте, они прячут людей. В то время как герои мира войны готовы посмеяться над собой, персонажи фарса даже не осознают собственного комизма: Леандр, появившись на сцене уже в роли знатного господина, в косметической шапочке и халате выглядит всего лишь жалко и нелепо.
В двух таких разных пространствах будто по-разному действуют даже законы физики, что видно по пластике актеров. В фарсе они передвигаются с огромной скоростью, как молекулы в броуновском движении, их жесты подчеркнуто театральны и гиперболизированы. Так, в сцене любовного объяснения между Леандром и Сильвией, девушка, падая в объятья, пролетает мимо протянутых к ней рук, и обнимает уже колени любимого. На войне же на людей будто давит что-то сверху: Стенхоуп идет по сцене медленно, со смертельной усталостью, широко расставляя ноги, словно на нем лежит вся тяжесть мира.
Разительно отличие и интонаций обеих пьес. Звучание фарса – чересчур громкое, эмоции гротескны, фраза «Только бы бал удался» произносится так, будто от этого зависит чья-то жизнь. Так же громко и много здесь говорят о любви. На этом фоне ощущается эмоциональная скупость персонажей Шеррифа, даже в рассказе Стенхоупа о возлюбленной. Но преувеличенные интонации вдруг появляются и на войне. И если у Бенавенте они объясняются законами жанра, то в английской военной драме – необходимостью играть по жестоким законам окружающей реальности, когда сказанное по уставу противоречит настоящим чувствам. Горький сарказм и невероятная боль слышатся в фразе Стенхоупа, посылающего часть своей роты на опасное задание, с которого – это он знает наверняка – мало кто вернется живым: «И все-таки здорово, что командующий бригадой будет доволен».
Интересно и важно сказать, что Бородин помещает фарс, написанный в 1907 году, во времена Первой мировой – мы понимаем это по костюмам и прическам персонажей. Так два противопоставленных друг другу мира оказываются частями одной реальности, и при погружении в спектакль зритель замечает, что даже их сюжеты идут почти параллельно: приезд новых лиц, обед/ужин, история любви… Но эта внешняя схожесть еще сильнее подчеркивает разницу смыслов. Так же, как мы уверены, что плутам удастся выпутаться из своих же интриг, нам предельно ясно, что счастливый финал в спектакле о войне нереален. И тем более картонными нам кажутся переживания страха за свою жизнь героев фарса, сочувствие которым оказывается невозможным. Отвлекая нас от того, что в этот момент за их спинами идет война, он воспринимается как нечто, не имеющее никакого смысла. Он – подчеркнуто театрален и фальшив, и именно поэтому должен быть ограничен рамой как картина, которую можно игнорировать – как что-то, что происходит не с нами.
«Есть в этой жизни то, что остается, когда заканчивается этот фарс», – говорит Криспин, после чего герои Бенавенте перемещаются внутрь картинной рамы и застывают на групповом портрете, отыграв свои роли. Авансцену заполняют военные персонажи с короткими сообщениями о происходящем на передовой, среди которых – весть о ранении Рали. Стенхоуп приказывает принести его... В этой сцене их прощания Денис и его младший товарищ с перебитым позвоночником стоят спиной друг к другу, переплетя руки. Это похоже на вывернутые объятия (кажется, только такие и возможны в вывернутом мире), что отражает одновременно и огромную близость, и невозможность посмотреть друг другу в глаза. Стенхоуп значительно выше Рали, одет в черный кожаный плащ, Рали же – бос, в белой рубахе и напоминает ангела с перебитыми крыльями, что почти правда. Но сейчас они будто слились в одного человека и, кажется, единственное их отличие – во времени, отданном войне. Они двигаются очень медленно, по солнцу, по очереди оказываясь лицом к зрителю, и наконец говорят. Большая часть их фраз – бытовые, но в пространстве, полностью лишенном быта, они приобретают метафизическое звучание. В мире не остается ничего кроме их диалога. Неловкое, медленное кружение – это и есть конец пути. Вдруг Рали перестает отвечать и уходит с авансцены…
В финале вместо занавеса на обезлюдевшее игровое пространство падают огромные камни – под обстрелом обвалился блиндаж. В этот момент кажется, что мир разрушен до самого конца. Гаснет свет. Зритель остается в темноте, по эту сторону обвала.
Ульяна Калинкина
Фото Марии Моисеевой
