Сведения о спектакле:

В статье рассматривается Спектакль «Так-то да» фрагменты города. Премьера состоялась 25 июня 2011 года в Театре на Спасской (Кировский государственный театр юного зрителя).

Постановка – Борис Павлович
Сценография, костюмы, проекция – Елена Авинова
Музыка – Роман Цепелев («Illuminated Faces»)
Анимация – Михаил Ведерников
Ассистент режиссера – Ана Агапова

Исполнители:
арт. Александр ТРЯСЦИН
арт. Яна САВИЦКАЯ
арт. Наталья СИДОРОВА
арт. Анастасия ЕГОРОВА
арт. Алексей ХОРЕВ
арт. Алексей КУСАКИН
арт. Ольга ЧАУЗОВА
арт. Арина СОЛОВЬЁВА
арт. Антонина ИВАНОВА
арт. Елена ВАСИЛЬЕВА
арт. Наталия КРАСИЛЬНИКОВА
арт. Марина НАУМОВА
арт. Константин БОЯРИНЦЕВ
арт. Наталья СИДОРОВА
арт. Александр КОРОЛЕВСКИЙ
арт. Михаил АНДРИАНОВ
арт. Дарья СОСНОВСКАЯ
худ. Елена АВИНОВА

Просмотры: премьера (25 июня 2011 года) и несколько раз в течение театрального сезона.

«Так-то да»

В июне 2010 года в рамках проекта «Живому театру – живого автора» в Кирове проходила драматическая лаборатория, в ходе которой современные драматурги (как знаменитые, так и начинающие), работая в технике «verbatim», создавали пьесы о городе и его жителях. А через год (25 июня 2011 года) в Театре на Спасской состоялась премьера спектакля «Так-то да» в постановке Бориса Павловича.
«Так-то да» - это спектакль в жанре документального театра, художественное произведение, основанное на реальных фактах и социальном анализе, это открытый разговор со зрителем, разговор о наболевшем.
Но «Так-то да» - это и мифотворчество, создание образа города. «Так-то да» - это попытка осознать, где мы и зачем мы здесь.
Спектакль «Так-то да» стал уникальным опытом не только для кировского зрителя, впервые столкнувшегося с современным документальным театром и техникой «verbatim», но и для самого Театра.doc.: впервые спектакль подобного жанра был вынесен на большую сцену. Более того – «Так-то да» стал самым кассовым спектаклем Театра на Спасской. Неожиданный успех спектакля «с натуры» вдохновил Бориса Павловича на дальнейшую работу и с документальным театром и с местным материалом. Через некоторое время Павлович заявил о своем желании продолжить историю спектаклем «Я (не) уеду из Кирова», в котором со зрителем (в первую очередь – со школьниками) поговорят о бегстве молодежи из провинции, о самоидентификации во взрослом мире, о целях в жизни. «Так-то да» подтолкнул Бориса Павловича и к изучению творчества А.Грина и через некоторое время в репертуаре театра появился спектакль «Алые паруса»…
Сегодня, накануне премьеры спектакля «Я (не) уеду из Кирова» стоит вспомнить о «Так-то да», вернуться к нему, подумать над вопросами, которые задают нам со сцены и постараться ответить на них.

Что это за улица и куда она ведет?

В ломаном пространстве улочек и улиц нет ни симметрии, ни логики. Пространство сцены представляет собой схематичную карту города: черным по белому – кружочки, линии, корявые печатные буквы… Такие условные схемы рисуют на первом попавшемся клочке бумаги, разъясняя маршрут: «смотри, с Карла Маркса поворачиваешь налево, на Воровского, вот, я пишу «Во-ров-ско-го…»». Черно-белые декорации дополнены видеопроекцией, картинки для которой рисуются прямо на сцене, в реальном времени (сценография, проекция - Елена Авинова).
Но импровизированная карта не помогает сориентироваться в городе. В Кирове нет центра - центром может считаться любая точка города, преимущественно та, в которой находится человек, рассуждающий о центре. Центр там, куда падает случайный взгляд, куда светит прожектор. Улицы начинаются «где-то там, у реки» и ведут «куда-то туда, на окраины». И бесцветным монотонным голосом Вам повествуют о том, как кого-то били, кто-то болел и умирал, кто-то уже выздоравливает. Вы становитесь случайным зрителем чьих-то жизней, то ли реальных, то ли выдуманных, жутковато-призрачных. Где-то здесь, на улицах Герцена и Энгельса, впервые начинает звучать мотив ненастоящей жизни. Пока еще ненавязчиво, тихо и по-житейски просто.
В начале пьесы вопрос «что это за улица и куда она ведет?» задавался из праздного любопытства, потом в нем начали сквозить нотки беспокойства, теперь нам слышится надвигающаяся истерика.
Киров это хаос. А, как известно, человек с древнейших времен отождествлял с хаосом чужое пространство. Киров всеми воспринимается как чужое пространство. Здесь даже коренные жители не чувствуют себя местными. В ответ на простые, казалось бы, вопросы они беспомощно пожимают плечами и бормочут: «Надо историю города полистать…»

Это вообще не тот дом!

В  спектакле настойчиво звучит тема копии, фальшивки: и дом, в котором находится музей,  не тот (Гриневские в нем никогда не проживали), и экспонаты заменены копиями, и раздерихинский овраг, похоже, никакого отношения к знаменитой битве не имеет, да и сама  битва только недоразумение и ничего больше, если она вообще была…
А еще на каждом шагу, в каждой фразе звучит тема страха перед реальностью. Она приобретает самые разные формы. Смотрительница музея (Марина Наумова) признается: боюсь заходить в воду босиком, даже купаюсь в босоножках. Директор (Елена Васильева) мечтает о воротах, как в музее Салтыкова-Щедрина: тут и любовь к показной красоте, и зависть к более удачливым коллегам, и желание спрятаться. Музей – маленький мирок, он фиктивен сам по себе, но если мы вспомним о том, что при выборе дома была допущена ошибка, мы поймем: мир музея Грина дважды фиктивен. Мечты о воротах и заборах на самом деле следствие желания спрятать от окружающего враждебного мира и защитить хотя бы то, что есть.
Но скрываются герои спектакля не только за зелеными воротами и заборами, которые им красят кандидаты наук. Люди бегут в себя, создавая себе придуманные миры, своё собственное фэнтези: готы (Ольга Чаузова, Арина Соловьева) существуют в своем субкультурном пространстве (солнца нет и одни кладбища); музейные дамы пропадают где-то в XIX веке (сидят в музее да по архивам ходят); про то, что краеведы живут прошлым и говорить нечего (от них только и слышишь: утраченный дом, современного адреса не имеющий и т.д.)…
В этом, по словам Курочкина, «чего-то нет»… Киров это место, где чего-то нет. «Ни моря, ни мечты, ни хрена». И вместо карты на навигаторе белое поле с желтой дезориентированной полосой.
Герой Максима Курочкина драматург-краевед Макс (Михаил Андрианов) в первозданном хаосе существовать не хочет. Именно его герой пытается увидеть структуру пространства, надеясь обнаружить карту города Кирова на своем GPS навигаторе. Попытка, правда, успехом не увенчивается. Однако для Курочкина отсутствие положительной программы (читай: карты города) становится не поводом к уходу в придуманный мир, а как раз наоборот – импульсом к выходу в мир реальный.
Именно в этот момент появляется симпатичная девушка (Арина Соловьева), которая и становится своего рода компасом для заплутавшего драматурга, она произносит замечательный по своей искренности монолог о городе Кирове. В пьесе появляется честный, открытый и непосредственный герой. Она, конечно, пытается припомнить, чем знаменита Вятка и куда можно сводить заезжих гостей, но в то же время она иронизирует и над городом, и над его жителями, и над собой, причем делает это легко. Начиная с отрицания «там у нас ничего нет, там тоже ничего нет», она уходит от перечисления местных достопримечательностей, как бы стирает ненужные линии никуда не ведущих улиц и удаляет тонны ненужной информации, полученной нами от болтливых персонажей. Она в нескольких словах рассказывает о том, чем на самом деле гордится город, чем живет, чем дышит. На последнем вопросе останавливается особо: «буквально в 12 километрах отсюда находится Кирово-Чепецкий химкомбинат»… Краткая, но содержательная экскурсия (то, чего собственно мы безуспешно ждали на протяжении пьесы от краеведов, гриноведов и простых жителей) сама собой выходит за пределы города и стрелка компаса указывает на Кирово-Чепецк.

От Хаоса к Космосу

Дорога на Кирово-Чепецк. В отличие от аморфных кировских улиц здесь все четко. Названия населенных пунктов, над которыми подвыпившие молодые люди (Алексей Кусакин, Алексей Хореев, Александр Трясцин) привычно издеваются, не дают потерять ощущение пространства. Мы не просто движемся, а движемся по направлению. Движемся к Кирово-Чепецку.
До центра два километра: в Кирово-Чепецке он «как бы есть» и уже это дает надежду на лучшее. Кирово-Чепецк это, конечно, не центр - это только путь к центру. Но вектор уже правильный. Правильный, хотя бы потому, что мы перестали задаваться вопросом «где мы?» и впервые подумали «когда мы?». Еще на трассе, когда молодые люди рассказывают странному молчаливому спутнику (Михаил Андрианов) о населенных пунктах близ дороги (заметим, что это тоже своего рода экскурсия, но спонтанная, не вымученная и проводимая по собственной инициативе), то и дело звучит «сейчас приедем», «скоро Кирово-Чепецк». В Кирове мы думали об утраченных домах, запутанных улицах, несуществующих площадях. Но ни разу в кировском тексте не возник вопрос: а что сейчас, утро или вечер? Возможно потому, что в вымышленном мире время имеет совершенно иные свойства, оно способно застывать, или ускоряться, как этого желает автор мира, а Кирово-Чепецк – мир реальный и со временем здесь привыкли считаться. Изображение закусочной на видеопроекции постепенно темнеет, художник заштриховывает окрестные дома, выделяет прямоугольники светящихся окон. На Кирово-Чепецк спустился вечер и мы видим это. Время стало ощутимым.
Четко определенное пространство и ощущение времени не стесняет жителей Чепецка, «детей аммиака». В промышленном городе, где живут  веселые поддатые парни, есть отсутствие правил дорожного движения, местные словечки типа «мухоморы» и «шляпа», но самое главное, что есть в Кирово-Чепецке - это люди, способные к самоиронии. Здесь даже пьяненький у данарки, иронизируя по поводу потерянного здоровья и собственной бестолковости, резюмирует «это я так образно пошутил».
«Дети аммиака» далеко не глупы. Молодые работяги только на первый взгляд кажутся ребятами обыкновенными и недалекими, их косноязычие и обилие в речи непечатных слов еще не показатель ограниченности. На самом деле эта троица далеко не проста: у каждого есть своя философия, каждый способен на рефлексию и самоанализ, каждый не раз задумывался о жизни, о себе, о своем месте и предназначении. Задумывался сам, и не потому, что приезжий драматург подошел к нему на улице с диктофоном и задал вопрос о городе.
А еще эти трое отличаются своеобразным радушием и бескорыстием: пьяные парни ради незнакомого человека на ночь глядя едут в самое сердце огромного промышленного комплекса, где творится черт знает что. Шутки в сторону, пьяный смех сменился нервными смешками, однако они едут, даже не представляя, как будут выбираться отсюда.
Конечная. Приехали, мужик. Вот он, твой лазурный берег…
И когда незнакомец исчезает, исчезает необходимость рассказывать ему о том, где мы находимся, возникает странное ощущение. Напряжение, нагнетавшееся так долго, достигло предела. Мистика уже почти не удивляет. Утка, растворившаяся в озере минуту назад, вылетает из воды и уносится в звездное небо.
Мы прослеживаем траекторию ее движения и перед нами открывается огромное непознанное и непонятое пространство.
И тут до нас доходит, что нас все время целенаправленно вели за руку. Что нам только казалось, что мы идем сами и ведем других, а на самом деле все было подчинено одной идее и согласно ей мы сейчас стоим на пороге чего-то огромного и неопознанного и понимаем, что мы часть этого… Все происходящее очень похоже на пьяный бред или сон, но слишком уж это логично и стройно, чтоб быть сном или бредом и наступает понимание того, что это не «белочка»… Это галактика…

О перестановке слагаемых

Четыре отдельных самостоятельных пьесы Павлович интерпретировал не только как режиссер, но и как драматург, оригинально скомпоновав элементы и составив из них свою историю города. Результат в данном случае не равен простой сумме слагаемых. 
Пьесы выстраиваются так, что мы можем пронаблюдать эволюцию образа «персонажа извне», интервьюера, драматурга. В пьесе Родионова «Что это за улица и куда она ведет?» мы имеем дело только с кировчанами и их монологами. Драматург остается за кадром, не вмешивается в ход событий, мы только догадываемся о его существовании. Такая позиция драматурга наиболее естественна для Театра.doc., однако каждая последующая пьеса в спектакле будет стоять от документального театра все дальше и дальше, и образ драматурга будет претерпевать соответствующие изменения.
В «Женщинах капитана Грина» Саши Денисовой появляется приезжий (Константин Бояринцев), который ведет беседу с музейными дамами. Этот персонаж остается в тени, его история, судьба, характер обозначаются лишь в финале эпизода. В «Краеведах» Максима Курочкина роль «приезжего» исполняет краевед Макс (Михаил Андрианов) – персонаж близкий автору, однако не тождественный ему. И, наконец, в «Детях аммиака» Любы Мульменко фигура пришлого является ключевой: человек в черном не произносит ни слова, но само его молчаливое присутствие определяет ход событий и развитие действия.
От эпизода к эпизоду меняются и способы актерского существования, что характерно для режиссуры Бориса Павловича. Внутри спектакля «Так-то да» уживаются  несколько театров: от классического психологического (Наталия Красильникова, Антонина Иванова) – до театра абсурда (Михаил Андрианов). 
Пытаться проанализировать этот спектакль – все равно, что пытаться прозой пересказать стихотворные строки. Как повлиял спектакль «Так-то да» на жителей города Кирова и какую роль он сыграл в жизни Театра на Спасской, покажет время. Но уже сейчас можно сказать совершенно точно – «Так-то да» вызвал долгожданный резонанс и не одну сотню людей заставил задуматься над вопросом, что это за улица и куда она ведет.  

Наталья Панишева

Об авторе: Наталья Панишева родилась в 1987 году в г.Кирове (Вятка). В 2004 году окончила филологический факультет Вятского Государственного Гуманитарного Университета. С 2004 года аспирант кафедры русской литературы, филологического факультета, ВятГГУ.
Автор поэтических сборников «Как идёт ладья по Ладоге» (2008 г.), «Совершеннозимие» (2011 г.). Член Союза писателей России.