Звук моего сердца

О спектакле Александры Толстошевой «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?»

21.04.2019

На деревянный настил, стулья, ящики и ступени медленно ложится пыль, кружась в лучах заходящего солнца. К стенам приставлены старые доски, давно забытые коробки и никому не нужные вещи – именно так в спектакле Александры Толстошевой по книге современного шведского писателя Ульфа Старка «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?» выглядит наша память. Она, как старый чердак, доверху забита ценными и случайными воспоминаниями. Мы относим туда все: беззаботные дни детства, когда бежали по необъятному полю с воздушным змеем в руках, выцветшие портреты и полузабытые имена. Иногда свет проникает сквозь отверстия в стене чердака, освещая самые удаленные уголки нашего сознания, где хранятся события, случившиеся много-много лет назад.

На сцене появляются два главных героя – мальчики Берра (Георгий Гайдучик) и Ульф (Владимир Зомерфельд). Они – полные противоположности: Берра – молчаливый и упертый, вечно краснеющий и стеснительный, а Ульф – взбалмошный и непоседливый, слушающий музыку в разбитых наушниках и постоянно мешающийся у взрослых под ногами. Они разбирают на чердаке мусор, пробираясь к началу старой и очень важной истории их детства.

Точкой отсчета, точнее, предметом, который запускает цепочку воспоминаний, разворачивая рассказ в рассказе, становится сигара – та самая, которую Ульф хотел подарить на день рождения дедушке.

– Вот бы у меня был дедушка! – вздохнул Берра. – Чем они вообще занимаются, дедушки?
– Ну, приглашают в гости, угощают кофе. Еще едят свиные ножки.
– Шутишь? – не поверил Берра.
– Да нет, точно. Заливное из свиных ножек – их любимая еда. А иногда они берут внуков на озеро порыбачить.
– Ну почему у меня нет дедушки!

Ульф решает помочь своему другу найти ему дедушку. Вместе они отправляются в дом престарелых, где знакомятся с Нильсом (Юрий Григорьев) – нелюдимым и немного сварливым одиноким стариком. Он наотрез отказывался проводить вечера вместе с другими жителями приюта (Татьяна Курьянова, Наталья Платонова, Владимир Василенко, Андрей Сорокин), вместо этого включая маленький красный телевизор. Красный – это сценический цвет Нильса. Он носит красный галстук, а в кармане пиджака прячет красный платок, из которого они потом с Ульфом и Берром сделают воздушного змея. Красный здесь – цвет страсти (Нильс обожает галстуки, ими до отказа забит его сундук), а также сердечности и привязанности: платок остался для него единственным напоминанием о его покойной жене – Йоханне.

У каждого человека есть история всей его жизни, которую можно бережно уместить в единственный предмет. Для одной из обитательниц дома престарелых это чемодан. В нем она хранит разговоры с отцом. Там лежит рассохшаяся рамка с фотографией, которую не показывают залу – это же не наше воспоминание. История жизни другой женщины поместилась в старом фортепиано, у которого покосились ножки и не хватает клавиш. Пианино – святыня, которая связывает ее с мамой. С годами все больше вещей напоминают нам нечто безвозвратно ускользнувшее. У Нильса же история исчезнувшего счастья связана не с предметом, а со звуком, с незамысловатой песенкой «Умеешь ли ты свистеть, Йоханна?», которую он насвистывал жене.

Звук особенно важен в этом спектакле, он становится почти полноценным героем, сопровождая действие: над головами гудят моторы самолетов, звон колокола запускает новый виток воспоминаний, а удары по клавишам сгнившего пианино не дают забыться сном. Композиция «Прощание с Родиной», известная как «Полонез Огинского», – один из главных мотивов спектакля. Грустная и одновременно торжественная музыка становится символом тоски по навсегда утраченному, она водит героев по лабиринту воспоминаний, возвращая к самым дорогим секундам жизни. Плеск волн, шум прибоя все чаще и чаще сопровождает героев в путешествиях в прошлое – будто символ бессознательного, проникающего в глубинные слои личности.

Песенка про Йоханну постоянно погружает Нильса в раздумья. Он часто насвистывает ее, рассеянно смотря вдаль, Ульф с радостью подыгрывает ему, и лишь Берра остается в стороне: он не умеет свистеть. Тогда они с дедушкой договариваются, что встретятся снова, только когда Берра овладеет этим непростым искусством.

После того вечера я долго не встречал Берру. Но как-то раз набрел на него: он сидел под деревом и старательно складывал губы трубочкой.
– Пошли, проведаем дедушку, – предложил я.
– Нет, сначала я должен научиться свистеть.
И он снова принялся надувать щеки. Я ушел – пусть себе упражняется.
Тренировки заняли несколько недель.

Днями напролет он учился издавать губами звуки, которые были дороги Нильсу. Мальчик хотел завоевать любовь дедушки, старался удивить его – и наконец у него получилось. Берра сразу прибежал в приют, чтобы показать, что теперь умеет свистеть, но нашел комнату опустевшей. Жители стали неловко объясняться, в воздухе повисла пауза, но мальчик все и так понял. Это был для него жестокий урок, что в жизни есть что-то, что уходит безвозвратно. Вам не удастся заново сложить пазл прожитой жизни, даже если вы вытащите со старых чердаков все аккуратно подписанные коробки с вашими воспоминаниями. Хотя Берра и научился свистеть, у него все равно не получилось извлечь из прошлого звук – тот, ради кого он старался, умер. Поэтому вместо долгожданной песенки про Йоханну в финале играют битловскую «Girl» – она на протяжении спектакля едва слышно звучала в наушниках Ульфа, а в конце вырвалась на сцену:

Is there anybody going to listen to my story
All about the girl who came to stay?
She's the kind of girl
You want so much it makes you sorry
Still you don't regret a single day
Ah, girl
Girl

Казалось бы, причем здесь The Beatles и их песня о девушке, разбивающей сердца? А дело в том, что Ульф весь спектакль просил Берру сыграть что-нибудь на гитаре и уговорил сделать это только сейчас, когда Берра узнал, что у него умер дедушка. Через эту песню достигается парадоксальный эффект упущенного момента, когда что-то случается в нашей жизни слишком поздно.

У меня было не так много потерь, поэтому чувство тоски по кому-то, с кем я уже никогда не заговорю, звучало во мне отдаленно, но, тем не менее, очень ясно. Я со странной завистью смотрела на зрителей, по чьим щекам бежали слезы – им была известна та тяжелая тайна расставания, с которой я пока не знакома. Они знают, что было в душе у Берры, когда он ворошил сундуки Нильса, надеясь там найти ответ на какой-то мучавший его вопрос, но натыкаясь лишь на сотни разноцветных галстуков.

В финале режиссер поднимает тему цикличности нашей жизни. Резиновая шина, которую ребята катали в начале истории, становится в конце спектакля игрушкой с грустным смыслом. У этой шины появляется своя история – в день рождения Нильса, незадолго до его смерти, он качается на качелях, сделанных из нее. Когда вас не станет, жизнь продолжится, как и продолжится жизнь ваших вещей. Возможно, какой-то дорогой вам предмет станет игрушкой для мальчишек. Точно так же, как платок жены Нильса – воздушным змеем. Режиссер дал старой вещи второй шанс и показал, как прошлое прорастает в нашей сегодняшней жизни. Как черно-белое кино воспоминаний возвращает нас сотни раз туда, где мы были счастливы, чтобы дать нам вновь прикоснуться к самому дорогому – к звуку своего сердца.

Анна Верещагина