Мольер на новый лад

Премьера спектакля «Мизантроп и я» на Маленькой сцене РАМТа

26.11.2023

Современная интерпретация противостояния эксцентрика Альцеста лицемерному светскому обществу приобретает новую форму на Маленькой сцене РАМТа. Режиссер Екатерина Половцева переносит действие «Мизантропа» на киноплощадку, где смешиваются прошлое и настоящее, обнажаются страхи и переживания человека играющего, а взаимоотношения артистов друг с другом повторяют сюжет оригинальной пьесы.

Кто бы мог подумать, что в XVII веке парижский буржуа и несостоявшийся юрист из семьи обойщиков-драпировщиков сможет сделать Людовика XIV главным поклонником своих постановок, бросить вызов церковной цензуре, повздорить с аристократами-любителями претенциозной литературы и впервые заговорить со сцены о театральном искусстве как таковом? Жан-Батисту Поклену был 21 год, когда он взял псевдоним Мольер и возглавил новую труппу из десяти актеров, которую назвал «Блистательным театром». В 1666 году драматург написал пьесу «Мизантроп». Она была высоко оценена французской публикой и с тех пор начала свой блистательный путь сквозь годы до наших дней. Пьеса попала в руки режиссера Екатерины Половцевой и актеров РАМТа, а затем...

Зрительный зал стихает, гаснет свет. Перед черным занавесом на сцене одиноко стоит покрытая ржавыми пятнами, абсолютно современная офисная металлическая скамейка, какую можно встретить в любом МФЦ, а под потолком висит пыльная панель, на которой чьей-то рукой выведено «Le Misanthrope 2023». Вдруг со стороны входа раздается стук каблуков, и в проходе возникает их хозяйка с мобильником: «Да, алло! Не слышу – тут связь плохая!». Она спускается на сцену, не обращая внимания на возмущенные комментарии из зала, и скрывается за кулисой. В этот самый момент первозданный мольеровский сюжет, а вместе с ним и текст растворяются в воздухе. Но не исчезают.

Композиция спектакля строится на принципе смешения. В нем есть и драма, и комедия, и интерактив со зрителем. Имеют место быть даже платическо-хорегорафические элементы. Воедино переплетаются и реальности: историческая основа пьесы – век XVII, театральная сцена и закулисье съемок фильма «Мизантроп». Соединение пространств видно главным образом в декорациях и костюмах. На сцене соседствуют антикварный диван с высокой спинкой и гримерный столик, подсвеченный десятками лампочек; на актерах платья, панталоны, камзолы времен короля-Солнца, которые, однако, сменяются современными футболками, джинсами и комбинезонами. Обрамляет двойственную материальную картину спектакля смесь оригинальных мольеровских реплик и современной речи, в которой порой слышны и откровенные ругательства. Актеры РАМТа, играющие самих себя, называют друг друга как собственными именами, так и именами персонажей. От прыжков между прошлым и настоящим, литературно-образным и бытовым плавится сознание, но со временем зритель свыкается с этим режиссерским решением и погружается в атмосферу постановки.

Действие начинается с того, что Максим (Максим Керин) встречает своего друга Володю (Владимир Зомерфельд), и они задают тон спектаклю, ведя спор о том, как же относиться к этим весьма несовершенным созданиям – людям. Первый решительно отвергает всякую терпимость к недостаткам человечества, не хочет никого ни щадить, ни прощать. Второй же не хочет ненавидеть весь мир без исключения, ведь есть в нем люди, достойные уважения и любви. Как оказывается, товарищи репетируют сцену идеологического столкновения своих героев – Альцеста и Филинта – к предстоящим съемкам, но все же среди заученных реплик слышится и их личное радикальное мнение. От разговора артистов постоянно отвлекают пришедшие на площадку люди: гримеры Мамуля (Алексей Гладков) и Эля (Антонина Писарева), ассистент режиссера Антон (Антон Савватимов), звуковик Андрей (Андрей Лаптев).

«Спектакль несмотря на то, что [производит] впечатление легкости, очень сложный технически – это игра в игре, игра в игре и так далее. Это, конечно, требует большой концентрации, большого включения и высокого мастерства, [которое] я считаю, [есть] у артистов. Понятно, что сегодня Мольер невозможен в чистом виде. Поэтому перед тем, как браться за пьесу, нужно было придумать ход, который мог бы «сделать» содержание, [вскрыть] мысли, которые Мольер заложил очень давно, но, которые, тем не менее, очень современные. Это был достаточно мучительный процесс рождения. И когда ход родился, все как-то сразу сложилось, стало играть, звучать и наполняться еще дополнительными смыслами, связанными с сегодняшним днем, с нашей профессией. И он дал, конечно, много азарта», – рассказала режиссер.

«Мизантроп и я» – уникальный экспериментальный спектакль, насыщенный яркими визуальными и смысловыми метафорами. Пьеса родилась больше 300 лет назад, но так и не потеряла своей актуальности. Как выжить в современном обществе? Что говорить? О чем молчать? Как остаться собой в череде нескончаемых компромиссов? Симбиоз собранных воедино времен намекает зрителю: проблема «не такого как все» человека, чья жизнь – постоянная сознательная борьба с окружающим миром, кто порицаем, неудобен – вечна. Режиссер на пару с драматургом умышленно сталкивают Максима-Альцеста не с глобальным злом, разъедающим общественный организм, не с вредоносными пороками людей, а с их мелкими слабостями.

В стремлении показать несовершенство общества, Екатерина Половцева выбирает хронотоп съемочной площадки. «Театр внутри театра, искренность внутри фальшивого» – такова авторская формула. На поверхность выходит одна из центральных проблем спектакля. «Это же парадокс на самом деле, что Альцест, человек, который ненавидит фальшь, лицемерие, ненавидит вранье, оказывается артистом. А ведь в этом суть профессии. Но мы же занимаемся своим делом не ради лицедейства, а ради смыслов, драматургии, поиска ответов на вечные вопросы. Выходит сочетание несочетаемого», – рассуждает Максим Керин. Его герой ведет ожесточенный бой с нравами и требованиями общества, рубит правду с плеча, «глаголом жжет сердца людей», но всякий раз оказывается побежденным. Недаром режиссер вкладывает в образ современного Альцеста отголоски немольеровских литературных образов. В Максиме зритель замечает и жаждущего справедливости Гамлета, и противоречивого гения Фауста, и неугомонного Чацкого. Все они были повержены в попытке заполучить свое счастье.

Отдельное место в судьбе героя занимает его возлюбленная Мария (Мария Рыщенкова). Вновь парадокс: как человек, столь презирающий лицемерие светского общества, попадает в любовные сети светской львицы, актрисы с большими амбициями? Она, вместе с Максимом участвующая в съемках «Мизантропа», – воплощение своей героини Селимены: резка, ветрена, злоречива. Влюбленный требует от нее верности, искренности и правдивости, мучит ее своими сомнениями, подозрительностью. Она кажется ему лицемерной и лживой, но Максим готов идти на любые компромиссы, лишь бы не потерять возлюбленную. Однако Мария – одна из самых «настоящих» на сцене. Мольер написал Селимену легкомысленной обманщицей и изменницей, а актриса переиначила свою героиню, сделав ее искренне любящей, но рациональной, понимающей разницу между их с Максимом мирами.

По канону оригинальной пьесы Альцесту противопоставлен Оронт, он же Денис Сергеевич (Денис Баландин) – партнер Максима по кадру. Эпатажный длинноволосый красавец появляется на сцене в роскошной блузе, но без парадных панталон, замерев, как статуя, на диване – готовится к дублю. Он презрителен ко всем, любит и восхваляет одного себя. Остальные на площадке ему в этом потакают. Ненавидящий чванство и тщеславие, главный герой не желает поощрять несуразный сонет высокомерного актера и пытается открыть глаза окружающим на его бесталанность. Денис Сергеевич разозлен и угрожает Максиму судебным иском за оскорбление. Судьба «лишнего человека» печальна – он не может противостоять силе статуса и репутации сияющей звезды Оронта. Все почести – ему, остальным на площадке, пусть и не менее талантливым, – ни грамма внимания.

Складывается впечатление, что именно направленная на актеров кинокамера и сводит их с ума. Она неустанно наблюдает за ними. В ее объективе естественность, искренность исчезают. Увенчивает эту теорию сцена с Даней, так и не исполнившим роль Клитандра в фильме. Из дубля в дубль он играет так, что хочется по-станиславски крикнуть: «Не верю!». Критикующие унизительные комментарии из рации режиссера с символичным именем Всевышний (помощник режиссера Никита Субботкин) не тонизируют, не помогают, а вводят в ступор. Настойчивые требования существовать так, как угодно другому, превращают Даню в нечто кричащее, дергающееся – сумасшедшее. В этой ужасающей сцене наблюдается своеобразная синекдоха – замена общего частным. В актере-неудачнике можно увидеть любого героя спектакля или реального общества. Даже себя.

Эффект камеры, но иного действия, работает и с «персоналом площадки». «У нас есть такой персонаж – Костя Треплев, который играет Антона, который играет хлопушку, свет и так далее. Мне кажется, [его образ] сегодня очень откликается: когда ты чувствуешь в себе большой потенциал, очень много можешь сделать, но вынужден работать на побегушках», – рассказывает Екатерина о герое, который на протяжении всего спектакля носит на поясе чучело чайки. Не удивительно, что это одна из ключевых метафор, отсылающих нас к одноименной пьесе Чехова: изнанка искусства неразрывно связана с болью, разрушением принципов и идеалов.

Однако реакцией на изъяны актерской кухни является юмор. Несмотря на серьезный тон спектакля, именно он заставляет зрителей свободно вдыхать грудью и громко смеяться. «А судьи кто?», – вопрошает Максим, вспоминая свою роль в другом спектакле РАМТа – «Горе от ума». Не выходя из грибоедовского образа, он уговаривает Марию бежать с ним «В деревню. В глушь...», а после с ухмылкой добавляет: «В Саратов!». Перевоплощаясь на секунду в Гамлета, Максим вздыхает о Йорике. Часто слышны и шутки, звучащие обычно на репетициях и исключительно в кругу актеров. Апофеозом же иронии и возмущения становится совсем не риторический вопрос Максима, обращенный в зал: «Кто здесь без звания заслуженного артиста?». Ни одна рука не поднимается вверх. Комедийная составляющая спектакля спасает, отвлекает, но ее действие – только маскировка.

Душащее лицемерие общества, циничная подоплека любимой профессии, предательство Марии, так и не сумевшей пойти против требований социума вслед за возлюбленным, разъедают Максима изнутри. Границу его сознания олицетворяет тот самый черный занавес, который мы видели в начале. Символично, что он служит и кулисой киноплощадки, отдаляющей от сводящей с ума камеры и порочности существующих под ее наблюдением. Каждый раз, когда герой раскрывает свои искренние переживания в диалогах ли с другими актерами, монологах ли с самим собой, она ограждает его от суматохи съемочной площадки. Здесь он может дать слабину: выплакаться или напиться. Именно в сценах подобных откровений и видна истинная суть мизантропии Максима: он, в действительности, не ненавидит людей. Его ненависть – своего рода гуманный фанатизм. Герой хочет видеть общество правдивым, честным, добрым. Вместе с тем, он желает просто быть счастливым, свободным, любить и делать свое дело.

«Мизантроп и я» – спектакль о вечном выборе: уничтожить себя и свои принципы или переиначить мир вокруг ради того, чтобы остаться самим собой. Максим оказывается именно тем человеком, чья жизнь несовместима с компромиссами, которых требует жестокосердное общество. И в финале он словами Альцеста подводит черту: «Быть может на Земле такое место есть, где не мертвы слова любовь, надежда, честь», – а после переходит на язык жестов, дополняя текст автора списком своих жизненных ценностей. Но вот что это за ценности, придется погадать, перевода не последует – такая вот игра в игре.

 

Арина Дунаева

Фото Марии Моисеевой