«Людям на потешение, миру на удивление»

Премьера-возвращение пьесы Евгения Замятина «Блоха»

30.11.2021

В 1925 году в Первой студии МХАТ состоялось представление совершенно новаторской для того времени пьесы «Блоха», написанной Евгением Замятиным по заказу театра. В ее основу лег сказ о Левше, подковавшем блоху. Правда, этот текст Николая Лескова явился лишь поводом к балаганному представлению, жанр которого автор пьесы определил как «игра», а саму пьесу – как «опыт воссоздания русской народной комедии». Сегодня «Блоха» обрела новую жизнь в постановке Александра Пономарева – все в том же месте, на Театральной площади, д. 2 – но уже в совершенно ином пространстве.

Спектакль «зачинается» еще в фойе Маленькой сцены. Зрители словно оказываются на ярмарочном представлении, где в лучших традициях площадного театра скоморохи разыгрывают шуточные сценки для раззадоривания публики. В центре зала стоит небольшой ящик на колесах. Это – раек, скрывающий внутри увлекательные картинки. Его охраняет специально поставленный часовой. От важного поручения его отвлекают случайные прохожие: кокетливая девица, «сурьезный» император и даже добродушный граф Лев Николаевич Толстой. Закручивается казусный сюжет, погружающий публику в незнакомый современному человеку мир народного театра. Эта смеховая прелюдия «ни о чем» с помощью так называемого «ярмарочного слова» является основным приемом балагана, поднимающим настроение зрителей. Затем они перемещаются в сценическое пространство.

На Маленькой сцене разворачивается уже известная всем фантастическая история тульского умельца Левши, сумевшего подковать микроскопическую блоху. Замятинский текст хоть и «следует» за лесковским, но и дает ключ к его сценическому воплощению, обращаясь к традициям скоморошества и русского площадного театра. Актеры играют с широтой русской души, запевают песни и частушки, устраивают пляски и акробатические представления, заводя игровой механизм спектакля.

Спектакль открывает старинная казачья песня «Со балтийского со взморья» в исполнении ряженых. Входит граф Кисельвроде (Константин Юрченко), в фамилии которого угадывается ирония над гурманскими замашками его исторического прототипа, графа Карла Нессельроде, и рапортует о неважном настроении царя. «Уж вы, миленькие, чего-нибудь ему такое-эдакое придумайте, а не то нам всем тут капут», – обращается он то ли к картонным фигурам генералов, то ли к скоморохам. Нарастающий шум, сменяющийся гимном «Боже, царя храни», а затем плясовой «Яблочко», предвосхищает появление невеселого императора Николая (Данила Богачев). Тут удивительные люди халдеи (Анна Ковалева и Полина Лашкевич) – именно так указаны все роли в спектакле – начинают свое представление для царской персоны: первый с помощью очков и цилиндра перевоплощается в лекаря-аптекаря, второй– в придворную старуху Малафевну. По задумке режиссера почти каждый артист за время спектакля примеряет несколько ролей, иногда абсолютно противоположных (да и сам царь-то «ненастоящий» – прямо тут же, на сцене, переодевшийся в царя из скомороха). Но ничто не веселит Николая, а новости о «неизвестной нимфозории» в казне, оказавшейся заводной танцующей блохой тончайшей работы заморских мастеров, еще больше огорчают его. Надежда остается лишь на талант тульского уникума Левши (Андрей Гальченко), способного смастерить отечественный «ответ» англичанам.

Настроение спектакля задает живое музыкальное сопровождение. Александр Пономарев многие годы сотрудничает с ансамблем Дмитрия Покровского, который пригласил в постановку и на этот раз. Созвучие кларнета, скрипки, баяна и тубы удачно передает народные мотивы. А старинные песни в исполнении артистов дополняют музыкальный пазл спектакля.

Режиссер признается, что в пространстве Маленькой сцены русской душе тесновато. Однако спектаклю РАМТа такая камерность только на пользу – зрелище охватывает каждый сантиметр пространства. Мы будто оказываемся внутри того самого райка, а прямо перед нами прокручивают картинки с изображением царского двора в Петербурге, мастерской тульских оружейников, Лондона. Эти локации представлены символическими декорациями, которые не перегружают сценическое пространство. Наряды персонажей (художник по костюмам Анастасия Кислицина) – лишь стилизованы под народный костюм. К тому же всем нам видна «игра в переодевание»: из-под рубах и камзолов выглядывают джинсы, кеды и мокасины.

На первый взгляд, жанр игры, предложенный автором пьесы, может показаться легким для постановки. Но режиссер отмечает, что развлекательный жанр, наоборот, самый тяжелый – ведь тонка грань между игрой и безвкусицей, «развесистой клюквой». Об особенностях работы над этим материалом рассказывает актер Юрий Григорьев:

– С одной стороны, привлекательно, когда внутри одной истории есть возможность перевоплощения. А с другой, поначалу было непонятно, что же это такое – русское скоморошество. Нужно было стать единым организмом, чтобы все друг друга понимали, чувствовали, подхватывали. В итоге это случилось, поэтому премьера для нас – настоящая радость.

Не теряется в спектакле и уникальное своеобразие замятинского языка. Его авторская речевая форма обогащает художественное содержание произведения, добавляя новые оттенки экспрессии. Писатель использует лингвистические особенности народных говоров, оригинально сочетает слова. В его тексте возникает «музыка слова», которую не упускают и в спектакле. «Неси! Зови!» – повторяют нараспев скоморохи в одной из сцен так, что создается эффект единого словосочетания. О трудностях работы над текстом пьесы рассказал исполнитель главной роли Андрей Гальченко:

– Два месяца наша команда пыталась его учить так, чтобы не запинаться и понимать, о чем мы говорим. Но, в то же время, такой язык очень помогает, когда выходишь на сцену. Стоит начать произносить слова, мыслить на этом языке, думать на нем – только дотошно, до запятой, – вдруг рождается что-то, что можно назвать театром. А еще у каждого из персонажей есть «речевая маска» – его собственный речевой стиль. У Левши, на мой взгляд, он самый интересный: его язык меняется от небогатого словарного запаса до связной речи.

Как бессмысленно сравнивать спектакль РАМТа и МХАТа-2, так и замятинскую пьесу – с повестью Лескова. Разве что отметить их отличие. Это и делает режиссер:

– Замятин вводит новых немаловажных героев: например, возлюбленную Левши, что обостряет драматическую ситуацию, совершенно по-другому выстраивает хронологию событий. По ходу пьесы соратники из Тульской артели превращаются в противников, а возлюбленная Машка – в свою противоположность. Эти игровые перевертыши очень театральны. Мы, в свою очередь, не занимались реконструкцией спектакля Дикого (постановки Первой студии МХАТ – прим. ред.). Заглядывали в источники скоморошьих текстов, немножко привносили в оригинальный текст, подсократили что-то не динамичное, например, часть «английских» сцен. А еще мы сговаривались уходить от сплошного площадного театра. Я даже в тексте убирал бесконечное заигрывание со зрителем. Мне кажется, сейчас это не работает.

Здесь важно отметить, что рамтовский спектакль сочетает в себе и «игру в двух действиях», и актуальную трагикомедию о пути «маленького» человека к утопической мечте. Героя Левши можно трактовать по-разному: и как олицетворение русского юродства – явления на стыке безумства и духовного подвига, и как вечного странника, который ищет правду и истинный смысл человеческой жизни. О своем герое рассуждает Андрей Гальченко:

– Если ты знаешь, кто такой Левша, значит, ты ничего про него не понимаешь. Он разный и может быть любым. Специалисты по Лескову до сих пор спорят, русская ли это душа. Ведь он абсолютно инаковый нежели все остальные. Поэтому, когда я понял, что Левша может быть любым, мне стало намного легче его играть. И знаете, почему он до самого конца не говорит, что сделал с блохой? Чтобы дойти с мечтой до самого финала!

Художник и искусствовед Александр Бенуа писал о своих впечатлениях от народного театра так: «...я вышел из балагана одурманенный, опьяненный, безумный». Сумеет ли рамтовский «опыт воссоздания русской народной комедии» вызвать в современной публике подобные чувства? Покажет время. Главное – продолжать каждый раз создавать живой театр, заражать его игровой природой не только зрителей, но и самих себя.

Полина Захаренко

Фото Марии Моисеевой