Владимир Богатырев: «Мы должны бороться за мир не банально»

Разговор с режиссером спектакля «Жизнь одна» накануне Дня Победы

8.05.2015

Одним весенним днем в РАМТе состоялась встреча давних и постоянных зрителей нашего театра с режиссером Владимиром Богатыревым. Поводом к ней стал просмотренный спектакль, только-только выпущенный в самостоятельную жизнь. «Жизнь одна» как-то очень удачно вышел ко Дню Победы, одновременно не являясь спектаклем датским, помпезным. Скорее наоборот – той правдой о военных годах, которую в дни праздничных торжеств захотят затереть, замолчать, чем дать ей быть высказанной. А спектакль попал в души и ребят, и их учителей, и разговор им был необходим. Так небольшая компания одиннадцатиклассников Земской гимназии Балашихи и их неизменные театральные спутники – историк Наталья Пашко и филолог Ольга Ладохина – оказались в стенах любимого театра.

В разговоре приняли участие:
Богатырев Владимир Александрович, режиссер РАМТа;
Бигильдинская Ольга Викторовна, руководитель Экспериментального центра по работе со зрителями РАМТа;
Лисицина Алла Евгеньевна, режиссер-педагог РАМТа;
Ладохина Ольга Фоминична, педагог-филолог;
Пашко Наталья Викторовна, учитель истории;
а также ученики 11 класса Земской гимназии г. Балашиха:
Акаемов Иван;
Нестеров Андрей;
Сергеев Артем;
Тараненко Данила;
Цудзинович Яна;
Юдицкая Алена.

Фрагменты стенограммы

Ладохина О.Ф.: Когда мы готовились к просмотру спектакля, читали Кондратьева, чтобы видеть, что это аллюзия на его произведение. И чтобы ребята поняли, зачем нужно читать литературу. И поэтому мы читали «Асиного капитана». Для меня эта повесть Кондратьева кажется самой лейтенантской прозой про поколение. Каждому поколению достается – времена не выбирают – но вот тому поколению, про которое спектакль, досталось очень много. Наступает 1937-й. Они надеются – молоденькие лейтенанты, – а потом наступает 1941-й, и все на выдох происходит. Спектакль – про поколение, которому надо жить по девизам, по законам, а жизнь – одна. И мой первый вопрос: почему спектакль называется «Жизнь одна»?

Богатырев В.А.: Инсценировка называлась «Как же ты воевать-то будешь, сынок?» Это фраза из первого рассказа «На станции Свободной». От этой фразы у меня родилась инсценировка, и я понял, что можно объединить Шаламова с Кондратьевым, потому что у Кондратьева в рассказе есть враги народа. Но это название слишком конкретное, оно сужает тему, дает очень ясную подоплеку. И мы стали думать с Алексеем Владимировичем (А.В.Бородин, художественный руководитель РАМТа – прим. ред.), что надо назвать как-то по-другому, чтобы был более расширенный диапазон, чтобы это было не только про войну и лагерь, а про жизнь. И фраза женщины, которую она говорит в конце рассказа: «Жизнь-то, ведь жизнь-то одна», – была одним из названий. В итоге мы на ней и остановились, потому что мне показалось, она говорит очень важную фразу, расширяя смысл и перекладывая его с поколения того на поколение наше, и вообще на нас. Она и о том, как мы живем, и зачем мы живем, и как противостоять или не противостоять, и как нам быть в похожих ситуациях, и как себя вести, когда вот такое случается. И тогда получается не про то, что вдруг война или людей забирают в лагеря. А про то, как нам быть в экстремальных ситуациях, как же быть – жизнь-то ведь одна? Чтобы в итоге я как зритель задумался о себе на основе этого чужого.

Бигильдинская О.В.: У меня вопрос ребятам. После просмотра этого спектакля возникла ли у вас какая-то аналогия, связанная с вашей личной жизнью, что вы подумали: это же может коснуться меня, а как я себя в этой ситуации поведу?

Богатырев В.А.: Любовная, наверное.

Ребята: Да.

Богатырев В.А.: А как же? Мы же выбирали рассказы, связанные с нашей жизнью. И куда же тут деваться-то от любви?

Юдицкая Алена: Первая сцена, когда девушка говорила, что она не хочет воевать, но они уже ожидали эту войну.

Бигильдинская О.В.: Вы думали о том, что тоже, может быть, придется на этот вопрос ответить?

Ладохина О.Ф.: Мне кажется, сегодня многие отмечают, что мы живем в военное время.

Акаемов Иван: Я, в принципе, на этот вопрос уже давно ответил – лет в девять.

Богатырев В.А.: На какой?

Акаемов Иван: Буду ли я участвовать в войне.

Бигильдинская О.В.: Как?

Акаемов Иван: Положительно.

Богатырев В.А.: Если придется.

Акаемов Иван: Ну, даже если не придется.

Богатырев В.А.: То что?

Акаемов Иван: То все равно. Война же идет не всегда на глазах у людей. Есть такие люди, которых мы не замечаем, но они в мирное время делают то, чтобы мы жили.

Лисицина А.Е.: То есть ты хочешь военным стать?

Акаемов Иван: Почти стал уже. В этом году поступаю в институт Министерства обороны.

Лисицина А.Е.: Если Вы выбрали себе такую профессию, Вы же думаете о том, что Вам, может быть, придется рисковать своей жизнью даже за пределами своей страны.

Акаемов Иван: Вообще это была часть контракта, который подписывали мои родители. Я ничего не вижу плохого в том, чтобы рисковать своей жизнью. Жертвовать своей жизнью, чтобы жил кто-то другой.

Сергеев Артем: После спектакля у нас был разговор о том, что мы видели, и о том, что девочка с лентами и девочка с тарелками олицетворяют мирное время, которое военного не касается. И мы сейчас живем в такое время, что кажется, война где-то, а не у нас. Мы в ней не участвуем, живем себе спокойно и не знаем, что где-то там погибают люди.

Богатырев В.А.: Но война же это вообще плохо. Любая.

Акаемов Иван: Ну, знаете, если хочешь мира, готовься к войне. Сейчас такое время, как вам объяснить, война – она постоянно идет. У нас знакомый есть, который работает в спецзназе. Допустим, у них позавчера погибло 2 человека при задержании группы, у которой было оружие. Понимаете, если бы эти два человека, которые обезвредили оружие, не погибли, то это оружие, а там было несколько сотен единиц, могло бы быть использовано против нас. И все эти истории со знакомыми ты знаешь не по каким-то книжкам, рассказам. Ты видишь их жизни, и это более глубоко проникает, влияет на твое мировоззрение.

Ладохина О.Ф.: А если говорить о нашем поколении, то люди говорили, а ты понимал, что это фальшь. И ты приходил домой, брал текст, и самое глубокое понимание происходящего было с тобой постфактум, когда ты прочел. А сегодня более глубокое понимание, это когда ты сел и тебе факты сказали. Для кого-то это зомбирование телевизором, для кого-то «кто-то рассказал, и ты поверил» – вот почему искусство так важно.
Перед спектаклем я старалась ничего не читать. Я пришла, села, и началась музыка. Я не могу сказать, что она со мной сделала. Это была не гармония и не какофония, это были ниточки к тому, что сейчас будет происходить. Я сидела в первом ряду и все время боялась участвовать в действии, потому что актеры играли на расстоянии моей маленькой вытянутой руки. И мне кажется, Вы так построили спектакль, что вот-вот скажут: «А теперь и ты скажи». И только иногда я отвлекалась от этой мысли по той причине, что думала о происходящем.
У меня тяжело болеет мама, с которой мы часто говорим о войне. Ей 88 лет, я стараюсь ей многое успеть сказать. И самое главное сказать, что ее «враги» – там, за кордоном – они в человеческих условиях живут. Но ее поколение настолько верит, что все делало правильно! Она в 15 лет пришла в военкомат и сказала, что ей не 15. И она этим так гордится! Она не сумела получить образования, но сделала все, чтобы я его получила. И гордится. Но жизнь одна!

Богатырев В.А.: Да. И либо мы воюем, и уже другого не будет, либо мы идем на что-то иное.

Ладохина О.Ф.: А у того поколения так и получилось.

Богатырев В.А.: Да, и все ушло.

Ладохина О.Ф.: Хочется, чтобы вы подумали: она одна – ваша жизнь. И спектакль заставляет задуматься об этом. Почему-то я думала о маме.
Мне показалось, что у мамы должно было быть такое же платье, как у Аси. Мне очень понравилось платьице на героине. Сначала оно кажется кружевным и необыкновенным. А в военное время – там у вас подсветка совсем другая – оно перестало быть кружевным. Мне кажется, у моей мамы было такое же. Она всегда говорила, у них все было просто, в семье было пятеро детей, и ей доставался самый простой наряд, но ее всегда все замечали. Поэтому спектакль он не о войне, а о том, как относиться к жизни, как могло было сложиться у этих ребят, об их ценностях.
Вот есть добродетели – вера, надежда, любовь, – без которых жить нельзя. А ведь есть еще и другие. Но мы о них не говорим. В Москве на Болотной площади стоит памятник: ребенок с закрытыми глазами, а вокруг пороки. А вот в Европе стоят памятники добродетелям. То есть людям с детства напоминают, что такое добродетели. А у нас об этом могут знать единицы – в воцерковленной семье, в духовной, в интеллигентной; а в школе вообще некогда поговорить, какие главные добродетели в жизни. А вот спектакль как раз об этом.
А еще после спектакля захотелось читать. Я приехала домой и стала искать Кондратьева. У нас в Балашихе мы нашли одну единственную книгу, старую советского времени, где есть «Асин капитан». Мы все про Асю говорим, а спектакль-то про капитана. Потому что поступок капитан какой совершил – он понял, что жизнь одна. Эти люди вообще-то должны быть вместе, они любят друг друга. Но они уже никогда не будут вместе, и он это, как военный человек, понимает. Осталось еще чуть-чуть – у них «мотыльковая жизнь» – и больше ничего не будет. И он, который живет с Асей, который ее никому не отдаст, который готов был его убить до знакомства, пообщавшись, за несколько минут все понял… Вот какое было поколение. Из них все чувства мясорубкой вырубили. Я по своей маме чувствую. Ей совсем не интересно то, чем я живу, несмотря на то, что это моя мама. Ей не понятны мои добродетели. И она в этом совсем не виновата. Это трагедия ее времени, что она так верит в тот режим, который сегодня. И во многое, что происходит. Вот эти люди, о которых спектакль, если бы дожили, тоже радовались бы каждой медали на груди. Знаете, о чем думают участники войны в моем подъезде в Балашихе? Что «на 70-летие войны нам Путин такие деньги даст! Он нам такую очередную медаль даст за то, что мы дожили!» Но это же трагедия!

Богатырев В.А.: Трагедия. Ужас.

Ладохина О.Ф.: Они ждут этого: дожить бы. А когда хоронят того, который не дожил, говорят: «Эх, не дожил до 9 мая, а получил бы…» И вот в «Асином капитане» капитан понял, что жизнь еще из чего-то состоит. У человека есть тело, но, помимо этого, есть интеллект, есть сердце, есть душа.

Сергеев Артем: Я читал о том, что один ветеран даже не хочет идти на парад и не гордится медалями, потому что на самом деле после успешных операций эти медали привозили мешками, а давать их было некому. Тех, кому их надо было давать, уже не было в живых, и их раздавали всем подряд. И они обесценивались.

Акаемов Иван: Ольга Фоминична свою точку зрения озвучила, почему спектакль называется «Жизнь одна». Мне, когда я посмотрел, показалось, что это потому, что жизнь одна и за эту жизнь надо все успеть – и повоевать, и полюбить, и пожить…

Бигильдинская О.В.: … в лагере посидеть…

Богатырев В.А.: Это ужасно.

Акаемов Иван: Да. Ужасно. И, вы знаете, много таких историй.

Богатырев В.А.: Понимаете, ведь если ты будешь сидеть в лагере, ты тогда не успеешь…

Бигильдинская О.В.: … люди выходили из лагеря годам к 50-ти…

Богатырев В.А.: …да, а жизнь прошла, они ничего – не полюбили, нигде не побывали…

Акаемов Иван: А вот надо это все стараться успеть.

Богатырев В.А.: А как ты успеешь?

Акаемов Иван: Многих посадили в 1930-х годах, а когда началась война, многих офицеров реабилитировали и отправляли на фронт, и заключенных так же много. И получается, они за одну жизнь успевали и посидеть, и повоевать…

Богатырев В.А.: Ну это, знаете, из области фантастики. Я тут обнаружил ролик на Фейсбуке – диалог Жженова с Астафьевым. Великий писатель Виктор Астафьев и артист Георгий Жженов, который сидел. Боже, что они говорят. Они об ужасном говорят. Про народ наш, между прочим. Астафьев говорит: ну что наш народ, убогий народ, куда поведет стадо хозяин, туда мы и идем. Он так круто говорит. И это все зафиксировано официально. Но это так. И сегодня мы сталкиваемся с этим же, понимаете, ребята?

Акаемов Иван: А если большинство идет за тем, что, действительно, правда?

Богатырев В.А.: Дело не просто в том, что правда или неправда. Дело в том, что, прежде всего, все-таки жизнь моя – одна. Это больной вопрос – распалась, раскололась страна. Это очень спорный вопрос, очень трудный, можно как-то его обойти, пусть каждый в нем и должен иметь свое мнение. Но в связи с этим, или вне этого существует вопрос: что есть моя жизнь? Вы 11 класс заканчиваете, вы выходите. Что дальше вы будете делать, какую жизнь проживете, ради чего вы ее проживете, что вы сумеете успеть, что сумеете не успеть – меня это волновало с 5 класса, если не раньше. Я все время думаю до сих пор, что есть наша жизнь. А, собственно, когда открыли квантовую физику и теорию относительности, и когда ты понимаешь, что все относительно и мы существуем в измерении Ньютона, когда все заканчивается, а на самом деле где-то наверху существует измерение, где ничего не заканчивается, пересекается и так далее... И этот закон Шредингера, и черная кошка – это все вы, наверное, сейчас изучаете, да? Это же потрясающе!

Ладохина О.Ф.: Нет, у них физики даже нет в школе. Они – гуманитарный класс.

Богатырев В.А.: Как? Я в свое время не очень любил физику. Мы просто проходили ее и проходили. Это сейчас я понимаю, что так все переплетено, что физика нужна не для того, чтобы быть физиком, а для того, чтобы понимать законы жизни вообще, которые не могут быть вне законов вселенной. Нет конца нигде – ни внизу, ни вверху, ни справа, ни слева. Макромир и микромир существуют. А мы существуем в каких-то ограниченных пределах. Вы понимаете, мир такой безумный, глубокий и интересный. Их столько, этих миров, и каждый художник еще свой мир предлагает. А мы ограничиваем свою жизнь какими-то рамками того, что мы должны выполнить, что нам там партия диктует или еще чего-то. Нет, жизнь гораздо глубже и больше, обширнее, прекраснее, потрясающее, чем мы ее сужаем какими-то своими рамками. Я уже к другой теме перешел, но мне это интересно.

Ладохина О.Ф.: Я теперь жалею, что у них физики нет.

Сергеев Артем: А я не жалею, потому что нам там такого говорить точно не будут. По крайней мере, за 9 лет нам ничего такого не говорили.

Богатырев В.А.: Ну а как? И математика связана с физикой. А математик Перельман который знает какой-то главный закон и поэтому ему не нужны ни деньги, ничего? Вот «жизнь одна». Кстати, у Гранина есть «Эта странная жизнь» про профессора, который сокращал количество часов сна для того, чтобы хватало времени на то, чем он занимался. И когда его спросили: «Вам уже 70 лет, почему Вы все червяка изучаете и ничего более?», – он говорит: «Ну, извините меня, червяк такой длинный, а жизнь такая короткая». Потому что там и кровеносная система, и всякие кольца – и только это изучить жизни не хватит. В связи с этим начинаешь думать, что же такое жизнь. Я не говорю про то, что нужно, как этот профессор, который сон сокращал и изучал только червяка. Я вообще не говорю, что надо только так или только так. Я говорю, что жизнь одна, и мы должны прислушиваться к себе и понять, что мы есть, и открыть себя. И себя изучать. Это Тарковский говорил, что наша жизнь состоит в том, чтобы познать себя и что мы умрем, и может быть, так и не познаем, и что – я вообще недавно эту фразу обнаружил у Тарковского – «тот, кто не задумывается о величии души, ничтожество». Это так меня хлестнуло, что тот, кто не задумывается о величии души и ничего не делает для этого, он –  ничтожество.

Акаемов Иван: Вы не могли бы перечислить фильмы, которые Тарковский снял?

Богатырев В.А.: «Сталкер», «Иваново детство», «Зеркало», «Андрей Рублев», «Ностальгия».

Акаемов Иван: Я некоторые фильмы несколько раз смотрел и все равно не мог понять, о чем они.

Ладохина О.Ф.: Это нормально для такого возраста.

Богатырев В.А.: Ну, во-первых, нормально. Во-вторых, я, например, «Петербург» Андрея Белого, наверное, раз десять начинал читать. Нам говорили, это так прекрасно! Начинаю читать – ну скучно. И в один прекрасный момент вдруг это на меня как обрушилось все, как вдруг это меня закрутило. Надо обязательно прочитать «Улисса» Джойса, обязательно прочитать «В поисках Свана». Что значит развивать душу? Ну, «душа обязана трудиться и день, и ночь, и день, и ночь». Понимаете? Мы тело развиваем, тренируем, а о душе почему-то не думаем.

Пашко Н.В.: Ольга Фоминична – учитель литературы, а я – истории. И у меня такая боль была во время спектакля. Другие чувства. Вот с Ваней мы много лет вместе, но оказались по разные стороны баррикад.

Богатырев В.А.: Ну, конечно, я понимаю, так же, как с артистами.

Пашко Н.В.: Я понимаю, в спорах рождается истина. Но это очень трудно. Я пацифист окончательный. Я в спектакле вижу, что война – такое зло страшное. Я вижу это зло и ценность жизни единственной. Я кричу и говорю об этом весь последний год, какое это зло и не дай бог, чтобы она была, а она пришла. И жить надо не к войне готовясь – «хочешь мира, готовься к войне», а «хочешь мира, живи для мира», потому что жизнь одна.

Акаемов Иван: Понимаете, есть людской выбор. Есть люди, которые хотят жить мирно, а кто-то должен делать так, чтобы эти люди жили мирно. И тут уже выбор самого человека, к какому лагерю он присоединится. Как показывает история, всегда находятся люди, которые и этот лагерь пополняют, и тот.

Пашко Н.В.: Нет, к тому, что была война и люди защищали родину, никаких нет вопросов. Есть другая сторона – лагеря, репрессии. Зачем это было? Недавно Марк Захаров выступал и говорил, что надо честно сказать: этот период истории у нас был – так же, как немцы честно сказали о фашизме.

Богатырев В.А.: До тех пор, пока у нас не будет своего «Нюрнберга», так у нас и будет.

Пашко Н.В.: Этот спектакль кого-то может коробить, потому что люди привыкли говорить о том, что у нас все хорошо.

Ладохина О.Ф.: Вы обнажили в спектакле такие вещи, которые люди не хотят слышать. Я не видела зрителей, потому что как будто сама играла в этом спектакле. А вот Наталья Викторовна говорит, что люди разные сидели и они по-разному реагировали. И когда мы предлагали, скажем, учителю литературы на спектакль поехать, то ее смутило сочетание авторов.

Богатырев В.А.: Я понимаю, да, от этого уж никуда не деться. Мы к этому были готовы. И в этом-то весь ужас. Это, знаете, как земля и в ней всего намешано. Есть в ней что-то плохое, но ее надо очистить от этого – ведь мы строим мирное хорошее на том дерьме, извините, которое закапываем, лишь бы только не видеть. Почему же? Немцы честно это очистили и стали строить новые отношения. А мы хотим закрыть глаза. Это же ужас. Нужно избавиться от боли, а как избавиться? Оно же распространяться будет, если там останется. А оно же осталось.

Акаемов Иван: Вот Вы предлагаете выговориться на эту тему? А почему бы, если кто-то не хочет выговариваться просто об этом не вспоминать? Ну, как бы было и было, прошло. Не говорить, что это было хорошо или плохо, раз большинство, как Вы говорите, не хотят признавать.

Богатырев В.А.: Лев Додин – есть такой великий режиссер – ставил спектакль «Жизнь и судьба». И они ездили в Норильск, там репетировали, потому что это место было основной из зон – как Колыма. И он говорил про то, что они столкнулись в Норильске, где очень много бывших заключенных, с тем, что их семьи сказали «не надо, не надо, мы не хотим, чтобы наши дети это знали». Они увидели страх за вас, за новое поколение. Но ведь так нельзя! Мы должны знать про это, иначе это все повторится. И это, кстати, может повториться. А мы уходим в песок с головой, как страусы.
Вот, кстати, про войну я все-таки еще хочу сказать. Понимаете, я не против защитников, я считаю, что должен кто-то защищать. Но есть другой момент. Мы должны бороться за мир не банально! Да, я пойду защищать, но я хочу, защищая, чтобы никогда нигде не было войны. Что это значит? Одни воют – другие мирно живут? Ее просто вообще не должно быть. Потому что в жизни столько разных жизней, столько разного интересного и прекрасного, столько стран, столько необыкновенного – бесконечное множество разных вариантов, что не до войны.

Акаемов Иван: А почему до сих пор воют? Вы можете привести любой пример из истории, когда люди действительно, как Вы сказали…

Пашко Н.В.: XXI век, человечество должно учиться.

Богатырев В.А.: Вот и Кондратьев говорит о том, что история ничему не учит, что мы не хотим учиться на чужих ошибках. Понятно, что это все не просто. А если брать дзен, а если брать инь-ян, черное и белое, то вообще никуда не деться, есть зло и добро и оно все время будет. Дело в том, что когда добро и зло объединяются, схлопываются, то тогда вообще исключаются понятия добра и зла, а появляется нечто. Зло исчезает. Поэтому в идеале мы должны стремиться – через душу – к тому, чтобы это схлопнулось. И инь-ян возникло как целое. Мы же – разрываем, и у нас все время происходит сопротивление. Одни хотят сражаться, а другие нет. А если вот это убрать, то не с кем сражаться.

Сергеев Артем: А как это убрать?

Богатырев В.А.: Ну в Индии, например, был пример, когда мирным путем они перешли к перемене строя или системы. Понимаете, у нас все в голове, в умонастроении. Если я умонастроен на это, и чем больше людей будет настроено на то, чтобы мирно жить, то меньше будет войн. Это в головах. Так, значит, чем мы должны быть озабочены? Тем, чтобы менять головы.

Акаемов Иван: Вот и говорят уже об этом 2015 лет и ничего не изменилось.

Богатырев В.А.: Потому что надо, чтобы меньшинство стало большинством. Когда большинство считает, что лучше припрятать и не устраивать «Нюрнберга», то это будет продолжаться. А когда большинство прозреет и решит, что все-таки лучше от этого избавиться, то мы какую-то проблему решим.

Акаемов Иван: Понимаете, все-таки теория и практика очень отличаются, очень.

Бигильдинская О.В.: Все дело в том, что любая теория все-таки может превратиться в практику. Мы ее превращаем, понимаете? Мы или присоединяемся к большинству, или к меньшинству. Мы лично не говорим: «Видите, все же воюют, вот и я…» Нет. Ты сейчас или с ними, или не с ними. И это выбор каждого человека. Здесь нельзя пальцем ни на кого показывать. Только твое собственное противостояние делает погоду и в обществе и вокруг тебя. И потом это переносится на твою семью, в твое окружение и в общество, в котором ты живешь. Это неправда, что ты один ничего не можешь.

Богатырев В.А.: Конечно. Вот это и есть личность. Кстати, в той видеозаписи Астафьев говорит, это же надо, этот Гитлер околпачил столько людей – целую нацию! Причем, они соображали, они же пошли за ним, пошли сражаться, а ведь у них были семьи, дети. Вот как, что это такое? Это отсутствие личности. Ты становишься стадом, начиная мыслить, как большинство. Мы становимся тем большинством, которые не ищут себе индивидуальное и не противостоят этому. Вот если бы каждый… Вообще, идеальная ситуация – это сообщество личностей. И тогда никакого Гитлера не будет. Сообщество личностей не выберет Гитлера или противостоит ему. Ведь Гитлер мог существовать, потому что это большинство народа решило. Это проблема конформизма. Но мы отвечаем за все. Я считаю, никакой Гитлер не виноват, хоть он был личностью неординарной. Но получается, что эта неординарная личность околпачила всех. А где остальные-то? Как это Довлатов говорит: да, были Сталин, Берия, а те 60 или 40 миллионов, которые доносы писали, которые поддерживали эти лагеря и вот эти все страдания других и ни за что сажания, они-то где? Они кто? Они и есть не личности или своеобразные личности, которые этому злу позволяли существовать. Поэтому обращение этого спектакля – к каждому индивидуально: ты выбираешь, потому что у тебя жизнь одна. Это попытка заставить задуматься. И те, кто открещиваются, они прибавляют то количество большинства, которое готово вот так сказать «Хайль» или пойти, за кем угодно.

Сергеев Артем: Известна же фотография, когда среди толпы нацистов стоял человек со скрещенными руками. И потом он сказал, что пусть лучше меня забьют, чем я буду в толпе вскидывать руку в нацистском приветствии. Есть же такие люди.

Богатырев В.А.:  Есть, есть.

Акаемов Иван: А вот если посмотреть немножко с другой стороны... Вот Вы говорите, что каждый человек должен быть личностью и что один человек может изменить ход каких-то событий. Вот возьмем того же Гитлера. Он был неординарной личностью и изменил ход событий, он был не как стадо. Но понимаете, это же опять не привело ни к чему хорошему.

Бигильдинская О.В.: Мы говорим еще и о том, что из себя представляла эта личность. Ты можешь прийти к толпе с одной идеей и повести ее к черному, а можешь повести и к белому.

Акаемов Иван: Безусловно. Просто видите, к чему это привело…. Видимо, он так убедительно говорил…

Бигильдинская О.В.: Любой лидер говорит убедительно. Но в нас с вами дело, будем мы это слушать или нет. Будем ли мы понимать, что за этими словами стоит, и что когда мы идем за кем-то, то мы совершаем некоторый поступок, за который когда-то будем отвечать. Мы лично. Не за компанию с кем-то, а каждый из нас.

Акаемов Иван: Как сделать так, чтобы люди, прежде чем идти, думали?

Бигильдинская О.В.: А вот это вопрос. Многие говорят, что нужно изменить в нашей стране, кто что должен сделать, что президент должен сделать одно, а кто-то – другое. Но это же не значит, что президент пошел и это сделал. К сожалению, это очень просто понять и сложно сделать. Начни с себя.

Акаемов Иван: Но это очень сложно.

Бигильдинская О.В.: А никто не обещал легкой жизни.

Богатырев В.А.: Я виноват, я…

Акаемов Иван: А как вы считаете, как должна на практике реализовываться ваша теория, что все должны…

Бигильдинская О.В.: Теория малых дел существует.

Акаемов Иван: И будет всегда побеждать белая сторона?

Бигильдинская О.В.: Не будет никогда.

Акаемов Иван: Значит, в этой теории смысла нет?

Лисицина А.Е.: Да нет, почему? Мы опять возвращаемся к личности, возвращаемся к своей душе. Ваша душа должна четко понимать, что такое хорошо и что такое плохо. Для одного хорошо война, для другого хорошо мир. И опять это ваш выбор.

Бигильдинская О.В.: И опять вопрос: мы хотим мира или войны все-таки? Как сами мы хотим жить?

Юдицкая Алена: Мне кажется, зло всегда было и должно быть, потому что, если бы не было зла, мы бы не знали, что такое добро, мы бы не могли ценить то, что действительно стоит того. Мне так кажется. Я не могу представить того, чтобы всегда все было идеально и хорошо.

Бигильдинская О.В.: Не будет, это Вы можете себе не представлять.

Ладохина О.Ф.: Владимир Александрович, когда Вы задумывали спектакль, Вы так и думали, что он будет для маленького количества зрителей? Чтобы это услышать, эту миниатюру, ее надо разглядывать, как в кунтскамере. Или Вы предполагали, что это будет идти на большой сцене?

Богатырев В.А.:  Нет, нет, мы и предполагали, что это будет на маленькой сцене, потому что и форма, и ситуация выбраны довольно интимного общения. Публичное требует другого языка. Хотя один господин критик с радио российского сказал, это надо играть на большой сцене, надо перенести все на авансцену, и чтобы люди смотрели. Но я думаю, что это другая аура.

Пашко Н.В.: Знаете, в последней сцене, когда ушел капитан, ребята так сыграли, что что-то такое произошло со всеми, кто рядом сидел…

Ладохина О.Ф.: Все плакали – и актеры, и зрители… Я слушала интервью по радио, и девочки-актрисы рассказывали, что до встречи с Вами они не читали Кондратьева, не читали Шаламова. Хочется, чтобы спектакль к этому привел, раз школы не приводят – к литературным текстам настоящих людей. Я после спектакля Вашего прочла весь ход мыслей Кондратьева. Ведь он писал, а понимал, что это в России не опубликуют, и поехал за подтверждением к самому Некрасову в Париж. И они там встречались, он показывал свои рукописи. Он понимал, что о войне пишет не так, как все.

Юдицкая Алена: Почему именно эти произведения Вы решили воплотить?

Богатырев В.А.: Ну, это сложный вопрос, потому что отбираешь, что может реализовываться эквивалентно на сцене, и это не просто. Это отбирается очень долго. Мы с ребятами много всего читали, и артисты что-то присылали, и я им.

Юдицкая Алена: А как пришла идея, что мало актеров играет множество ролей, а не каждый играет отдельную роль?

Сергеев Артем: Знаете, мне казалось, что намного больше играло людей, чем вышло в конце спектакля. И очень понравилось как актер (Алексей Мишаков – прим. ред.) играл два противоположных образа – палача и старшину. Как будто вообще другой человек.

Богатырев В.А.: Я  даже не знаю, как на этот вопрос ответить. Ну, мы собирались именно с этими ребятами это ставить, и я решил, что будет лучше, если нас будет меньше. И что в этом тоже есть какая-то идея, что мы можем быть и теми, и теми. И что все зависит от того, какие мы. Это тоже какой-то ход. Хотелось, чтобы они были разные, и при этом один человек, играя разных, в итоге как бы один. То есть я могу и в лагере оказаться, могу быть своим же отцом. Там ведь Юра (Юрий Трубин – прим. ред.) сначала встречает пленных и среди них отца, а потом сам играет заключенного – становится как бы тем же отцом. Или это с ним могло случиться. То есть я прохожу разные пути. Ну, вот вы говорите: я воюю, я не воюю, у меня и то, и то, я разный. Эта идея тоже закладывалась тем, что они играют разное. Мы можем пройти судьбу и этого, и этого, и этого. Все зависит от того, как мы выберем. Мы можем быть старшиной Мачихиным, а можем попасть в лагерь и управлять. Тот же самый я. И тогда я становлюсь уже другим, и во мне все меняется, во мне мировоззрение меняется, а, в общем-то, я тот же человек. То есть насколько мы в 15, 19, 20, 25, 30 лет одни, а в 40 вдруг: боже, что с тобой случилось, почему? Знаете, есть песня «Одни уходят в палачи»? Человек меняется, человек сдает.
Есть такой роман «Обмен» у Трифонова – это надо прочитать обязательно – он про то, как незаметно происходит в нашей человеческой жизни обмен, как просто мы меняем квартиру, и все остальное, и как мы были такие хорошие, такие светлые и чистые, а потом становимся сволочами. А, в общем-то, люди те же самые. Понимаете, это все с нашим сознанием происходит. Опять возвращаемся к душе, ребята. Мы же выбираем. Каждый день мы выбираем. Вы выбираете, приехать на эту встречу или не приехать, туда пойти или не туда пойти. Мы за это отвечаем. Дальше через 10-15 лет мы живем ту жизнь, которую мы выбрали 15 лет назад – это тоже закон психологии, что мы собираем плоды того, что сегодня заложили. Поэтому, конечно, мы не можем решать за массы, которые пошли за Гитлером. И не можем решать за Гитлера, это его личная судьба. Но мы можем решать за себя.

Ладохина О.Ф.: Вы знаете, сейчас пройдет 9 мая, ребята сдадут свои экзамены, и, может быть, соберутся все вместе и сходят на спектакль «Жизнь одна» еще раз. Это же знаете, как на небо смотреть – можно разный узор увидеть. Может, тогда и разговор будет другой. Они увидят, что этот спектакль будит в тебе человеческое. Вы сказали, что у человека, помимо интеллекта, есть что-то другое. Эти все ЕГЭ, которые ребятам сейчас предстоят, занимаются IQ человеческим, но совершенно забывается, что человек 11 лет проживает в одном месте – в школе – и что-то с его душой тоже происходит, с сердечной составляющей.

Богатырев В.А.: Спасибо вам, я очень рад, что с вами встретился. И желаю вам, чтобы вы росли, развивались, и чтобы путь у вас был насыщенный, полноценный.

Подготовила Ольга Бигильдинская