«Мы здесь родились, нам так суждено»

Премьера документального спектакля о современных деревенских подростках

23.02.2021

Русская деревня умирает. Это было понятно еще в середине прошлого века, однако агония продолжается. А в деревне до сих пор живут люди, и главное – рождаются дети, существующие в реалиях, которые невозможно представить городскому человеку. О жизни современных деревенских подростков рассказывает спектакль Дмитрия Крестьянкина «Деревня и я». Его премьера состоялась 26 января в Черной комнате.

Для РАМТа это первый спектакль в жанре вербатим: документальный театр, где артисты читают монологи реальных людей, записанных в интервью. Эскиз спектакля «Деревня и я» был поставлен в рамках Лаборатории по поиску новых форм коммуникации театра с современными детьми и подростками, которая состоялась в РАМТе в декабре 2019-го. Затронувший острую тему взаимодействия деревенского подростка с окружающим миром, он оказался очень актуальным для столицы и к тому же интересен целевой аудитории Молодежного театра.

Режиссер Дмитрий Крестьянкин вместе с драматургом Элиной Петровой совершили экспедицию по деревням Калужской, Новгородской, Тверской, Тамбовской и Нижегородской областей и пообщались с местными подростками. В интервью ребят не ограничивали: говорить можно было о чем угодно. Наверное, именно поэтому удалось собрать искренний и живой материал, а, может, еще и потому, что сами ребята оказались открытыми и небезразличными. Их боль за свое будущее и будущее свое малой родины не смогли оставить равнодушными ни одного из авторов проекта.

Об особенностях работы над спектаклем рассказал его режиссер Дмитрий Крестьянкин:

– Создателями лаборатории была поставлена сложная задача: сделать в театре то, чего еще не было. Тогда я начал думать, какая тема мне интересна, и понял, что не могу вспомнить ни одного документального спектакля про нынешнего школьника из деревни. В детстве я много времени проводил в деревне, и мне было понятно, как он жил тогда, и стало интересно, как живет сейчас, когда у него есть интернет и он знает про весь мир. Форма спектакля возникла из идеи дать услышать текст зрителям без шелухи, потому что истории здесь играют главенствующую роль.

– Когда Вы собирали материал, что для Вас стало в нем открытием?

– Многое, и все это вошло в спектакль. История про то, что мальчик в каком-то селе слушает Муслима Магомаева, или парень-хулиган, который читает Библию и говорит, что «надо любить друг друга всей душой» – это просто переворачивающие мое сознание вещи, поэтому я поделился ими с артистами, а они уже делятся со зрителями.

– Скажите, как Вы считаете, что может театр сделать в отношении сохранения деревни? Может ли этот спектакль на что-то повлиять?

– Я верю в то, что театр меняет мир, иначе я бы этим не занимался. Но наивно полагать, что театр может спасти деревню. Промышленные и социальные революции, вымирание аграрного слоя – большие геополитические процессы. Они – гигантский поток, в котором так или иначе появляются города-миллионники, а деревня исчезает. При помощи театра это изменить невозможно, но, может быть, из десяти зрителей один или два иначе посмотрят на ситуацию деревни и свою жизнь. Живя в большом городе, часто думаешь: «У меня проблемы, все сложно», а потом встречаешь парня, который отвечая на вопрос о мечте, говорит: «Поймать сома! Большого, на 42 килограмма, как папа». То, что для городских является чем-то пошлым, там, наоборот, настолько настоящее. Пошлыми вдруг оказываемся мы, городские, в какой-то брендовой одежде. Поэтому мне было важно познакомить людей столицы, которые даже не были в деревне с тем, что в ней есть.

– Насколько было сложно противостоять людям, которые хотели вам показать другую сторону действительности – приукрасить положение, показать победителей олимпиад и вообще красивую картинку вместо реальности?

– У меня не было задачи показать самую жесть, то, что деревня разваливается. Как раз нет. Поэтому противодействия не было, был просто большой объем разных потоков информации, и уже на монтаже мы выбирали, что наиболее важно. Например, историю хулигана, который все ломает, крушит, но при этом он еще и человек, пытающийся быть светлее, чем он есть. Такую сторону его личности никто не знает, потому что на него повесили ярлык хулигана. Я надеюсь, что зрители почувствуют тонкую грань, что это не про противодействие городских и деревенских или школьника и учителя, а про нас и про то, какие мы разные и сколько в нас всего намешано.

– Для какого возраста, как Вы считаете, этот спектакль и на кого он рассчитан?

– Мне изначально хотелось бы, чтобы это были 13-15-летние подростки и старше, потому что это возраст наших ребят. Мне кажется, полезно было бы московским ребятам познакомиться с ними. Здесь есть темы для семейного просмотра, которые родителям потом можно обсудить с ребенком. Но я думаю, что у тех, кто любит театр-праздник, могут возникнуть сложности с этим спектаклем: тут нет костюмов и декораций, только истории.

– А как Вы выбирали артистов? Почему в Вашем спектакле участвуют именно Нелли Уварова и Сергей Печенкин?

– У совсем молодого артиста, вчерашнего студента, было бы больше шансов скатиться в пошлую игру в ребенка. Здесь ты видишь взрослых людей, которые тебе изначально говорят: «Мы тебе сейчас прочтем детский текст». И это самый правильный ход для такого спектакля.

Действительно, в «Деревня и я» нет ни декораций, ни костюмов. Черная комната, черные джинсы и толстовки, проекция видов тех самых сел и деревень и песни, которые слушают герои спектакля. В таких условиях все внимание зрителей сосредоточено только на актерах. Им слово.

– У вас не было сомнений, участвовать или нет в этом проекте? В РАМТЕ же ничего не шло в таком жанре.

Нелли Уварова: Я с интересом согласилась. Нам дали этот текст на лаборатории, мы его прочитали и сразу завелись, потому что это не может не трогать. Мы стали вспоминать свои опыты соприкосновения с деревней. В путешествии по России на машине много романтики: поля, озера, реки, леса. До того момента, пока у тебя не заболеет ребенок. Когда это случилось с нами, оказалось, что в деревне не просто нет аптеки, нет даже врача. Мы поехали до другого населенного пункта, который чуть крупнее. Там была аптека, но не было лекарств, даже но-шпы, и по-прежнему ни одного врача. Я стала говорить: «Подождите, вы же здесь живете, у вас есть дети и они болеют!» А мне отвечали: «Ну, мы ездим еще за 200 км». Двести километров! Для того чтобы получить медицинскую помощь! В результате наш врач сказала: «Гоните в Москву». Это оказалось лучшим решением. Такая страшная реальность.

Сергей Печенкин: Это история о том, как умирает деревня. Она действительно умирает на наших глазах. Просто очень живучая. Когда-то, больше ста лет назад, деревенские жители составляли 90 процентов жителей страны, и все держалось на крестьянах, на сельском хозяйстве, а потом деревня начала вымирать через раскулачивание, коллективизацию... Но все равно есть всплески и есть надежда. Я не знаю, у зрителей появляется надежда или безнадега?

– А вот у вас? У вас есть ощущение, что ваш спектакль – это капля воды, которая камень точит? Или это констатация факта?

Сергей: По большому счету, это утопия. Но мы, конечно, надеемся, что в жизни зрителей что-то изменится. Может, хотя бы отношение к тем людям, которые дают нам хлеб, гречку, рис, молоко, кефир.
Мне кажется, с одной стороны, миссия у этого спектакля конкретная: достучаться до кого-то, а с другой – космическая: чтобы просто люди ощутили, что, как у Гоголя в «Ревизоре»: живет в таком-то городе Петр Иванович Бобчинский, и если Вы встретите императора, скажите ему, что он там живет. Мы рассказываем об этих ребятах, которые просто живут, и ничем не хуже нас, лишь чуть-чуть другие.

Нелли: Мне бы очень хотелось, чтобы на спектакль пришли московские подростки, наши дети. У нас с вами есть еще какие-то воспоминания советского детства, разные картины мира, а у наших детей нет. Понятие «деревня» у них очень абстрактное, как и у деревенских – о городе. Но только ребята в деревне мечтают о городе, а городские не знают о деревне, не мечтают о ней и знать ничего не хотят. Мне бы хотелось, чтобы эти два мира соприкоснулись.

Сергей: Когда ты узнаешь другого человека, ты как личность становишься богаче. Если можешь принять боль другого, ему сострадать, сопереживать – твоя душа растет. Еще и поэтому эта встреча важна.

– Из тех историй, которые вы рассказываете, какая из них наиболее сильно в вас попадает?

Нелли: Год назад меня больше трогали одни истории, сейчас – другие. Тогда меня задела история девочки, которая потеряла веру и говорит: «Мы здесь родились, нам так суждено». Будто кто-то за них решил: здесь родился – значит, должен быть необразованным, работать на заводе, радоваться жизни и любить еще все это. А сейчас меня очень трогает финальная история, ее Сережа озвучивает. Про мальчика, у которого в семье адский ад, папа сидел, суды, мама инвалид, сестра инвалид с детства, вторая сестра на взводе, его самого уже поставили на учет…

Сергей: А он не теряет оптимизма!

Нелли: А у него «все нормально», только «смирение и самообладание». И я слушаю и думаю: как же так? Вот маленький человек, по сути, учит меня жить, потому что он – уже с внутренним стержнем. И еще: как ему в руки попала Библия? А главное, как она в него попала? И как все это сосуществует в человеке, который живет в бытовом аду?

Сергей: А мне еще Вовчик, который дерется и шаурму любит, понравился. Он говорит: «Я в Бога не верю, потому что он для меня ничего не сделал, но если что случится – тогда да». Об этом же вообще можно не говорить, а он сказал. Значит, в нем живут те же что и у Федора Михайловича Достоевского в «Братьях Карамазовых».

Нелли Уварова: И тяга к искусству. У одного желание петь, у другого рисовать.

Сергей Печенкин: У Вовчика – «снимать видосики»: «Для искусства надо!»

Нелли Уварова: Эта тяга к искусству, потребность в красоте есть во всех. «Что ты делаешь в свободное время?» – «Закрываюсь и слушаю музыку»…

Александра Ерошенко

Фотографии Сергея Петрова