Новый русский миф

О спектакле РАМТа «Северная одиссея»

20.12.2015

Девяностые входят в моду. Перестройка и последовавшее за ней десятилетие, вблизи казавшееся не просто своеобразным, а страшным и диким, на расстоянии в пятнадцать лет, прошедших с его окончания, обнаруживает моменты светлые, дающие повод для ностальгии и чуть ли не умиления. Техника с мизерным для нас сегодняшних функционалом, уродующая человека одежда, бандитская романтика, первый массовый импорт вещей и диснеевских мультиков наряду с другими проявлениями этого яркого и противоречивого времени ушли в пространство с нежностью вспоминаемого прошлого того поколения людей, которое сейчас на своем пике, руками которого творятся современные бизнес, политика, наука, искусство.

Опыт искусства девяностых, от которого современность отчасти отталкивается, только-только стал находить свое осмысление. Понятно, что он явился реакцией на исчезновение гласных и негласных запретов системы соцреализма, принятого официально одобряемым стилем во всех видах и родах творчества, когда чиновники от искусства поддерживали в основном художников, подчеркивающих мажорную составляющую бытия советского гражданина и деликатно, а когда и ханжески, скрывающих теневые стороны жизни. Реакцией на особую мораль той эпохи, основанную на гипертрофированной стыдливости, когда дети у мужчин и женщин появляются непосредственно вследствие процесса государственной регистрации брака, а не какого-то другого. Искусство девяностых – это отказ от следования любым правилам, гимн страстям и низменным проявлениям человеческой природы, разорвавшим путы общественного и нравственного контроля, зачастую это сплав мистики, чернухи, милитаризма, эротики и едкого юмора.

И в то же время, художники этого десятилетия полностью унаследовали от русских классиков стремление понять природу человека, его чувств и движений ума. Путы догм советского искусства падали, в воздухе было разлито предощущение свободы, за обломками железного занавеса стал проглядывать волнующий своим благополучием мир. И вдруг стало возможным говорить о глобальных вещах на каком угодно художественном языке. Русский характер, отношения с властью,  поиски Бога – вот новые темы, появившиеся в искусстве этого времени.

Петр Луцык и Алексей Саморядов, авторы поставленной в РАМТе «Северной одиссеи», были одними из самых ярких и талантливых киносценаристов тех лет. Их герои – русские мужики, в мышцах которых гуляет силушка богатырская, а в голове – архаическое, мифологическое сознание. Они погружены в ирреальные ситуации, вынуждены проходить через обстоятельства, похожие на мистическую инициацию, поставлены в условия экзистенциального сдвига. Внешние обстоятельства для своих историй Луцык и Саморядов черпают из действительности девяностых – передела земли и власти, бандитских разборок, падения железного занавеса и открытия заграницы. На страницах их сценариев возникает новый миф о русском человеке, сотканный не из реалий былинной древности, а современности.

Интересно, что мифы свои Луцык и Саморядов пишут по канонам американских блокбастеров. «Северная одиссея» – яркий тому пример. По жанру это роуд-муви, история, происходящая в путешествии. Несколько крепких парней, нанятых новым русским мафиози, отправляются на Чукотку, чтобы выменять у местных на спирт алмазы. Это история приключений на бескрайних просторах русского Востока, и режиссер рамтовского спектакля Екатерина Гранитова совершенно справедливо, точно и остроумно обозначает ее жанр, как «истерн» в подражание голливудскому «вестерну», рассказывающему о похождениях ковбоев в прериях Дикого Запада. Но в этом сценарии, в нарушение всех правил драматургии, изначальная цель похода деактуализируется, пункт назначения случайно меняется, появляется новая цель, которая так же обесценивается в финале. История в какой-то момент выходит из берегов классической структуры – это необходимая поправка на национальный характер. Ну не может русский человек двигаться к цели прямым путем, да еще так, чтобы ничего не случилось.

Действие сценария «Северная одиссея», эпического по своему размаху, географически охватывает Сибирь, Дальний Восток и выходит за пределы России. Достаточно просто воплотить столь необходимое здесь ощущение огромного простора в кино, например, с помощью панорамной съемки. Пространство же театрального спектакля ограничено коробкой сцены. Екатерина Гранитова изобретает свой способ раздвинуть стены. Она приглашает для участия в спектакле Петра Налича, известного своей оригинальной, мелодичной и певучей музыкой, построенной из элементов, стилизованных под самые разные музыкальные жанры, состоящей из повторов коротких мотивов, почти ничего не значащих текстовых фраз. Именно композиции, которые он сам вместе с группой музыкантов, исполняет в спектакле вживую, рождают ощущение расстилающейся шири, по которой гуляют ветра и метели.

Много в спектакле света и пиротехники. С помощью софитов и фонарей изображены утренняя дымка, толща морской воды в бездонной проруби, городские огни, вспышки вертолетных прожекторов. Туманы и пороховой дым в некоторых сценах выливаются чуть ли не в первые ряды зрительного зала, включая в действие партер.

А вот пространство сцены заполнено плотно, куда ни глянешь – стена или лестница. В самом центре – светлая деревянная конструкция, напоминающая очертаниями огромную рыбу. Она словно перекликается с композицией «Белорыбица», написанной Наличем специально для спектакля, отражающей особый, созданный режиссером мир, где царят снег и ледяная вода, в глубине которой плавают рыбы и таятся клады. Эта конструкция – обобщенный образ страны – большой, белой от сугробов, продуваемой северными ветрами, населенной чистосердечными разбойниками и сумасшедшими.

Художник спектакля Росита Рауд признается в своей любви к кукольному театру. Вот и спектакль «Северная одиссея» оставляет впечатление кукольности. И впечатление это только усиливается, когда начинаешь разглядывать персонажей, условных и несколько типизированных. Некоторые из них, например, молодой action hero Николай Смагин (Дмитрий Бурукин), или бывалый, скрытный мудрец-наставник Филипп Ильич (Олег Зима), или трусливый и изворотливый контролер от власти Лазарь (Александр Пахомов) соответствуют голливудским клише. Но есть и совершенно русские типы: атаман, философ и самодур Митрофан Сковородников (Александр Гришин) – новый Емельян Пугачев, взявший на себя ответственность за сохранение Сибири в смутное перестроечное время; его личный патриарх, металлофизик по первой специальности отец Федор (Александр Рагулин); юродивый Игоряша Банников (Денис Баландин); руководитель экспедиции Александр Сафронов (Александр Доронин), который своей правильностью, всезнайством и честным командирством напоминает Тимура из повести Аркадия Гайдара.

Совсем уж игрушечным предстает в спектакле Сан-Диего, куда герои попадают случайно (прямо как в культовом фильме Эльдара Рязанова «С легким паром»), когда их, крепко выпивших, по ошибке сажают в военный вертолет еще менее трезвые американские собутыльники. По сравнению с белой Россией Америка – взрыв красок и какой-то показной радости: костюмы прохожих цвета изумруда, фуксии и баклажана, танцы с помпонами для чирлидинга, а также джоггинг, кока-кола, афроамериканцы, дорогие машины, тележки в супермаркетах и надувная барби-мебель в домах. В спектакле РАМТа США выглядят ненастоящими, чуть ли не карикатурными, детскими. И даже Нэнси (Рамиля Искандер), героиня любовной истории Николая Смагина, в своей коротенькой красной клетчатой юбочке походит скорее на девочку, чем на женщину.

«Северная одиссея» – рассказ о путешествии, которое вдруг пошло не по плану. Но, несмотря на это, его участники смогли выстоять, найти подобие рая, разочароваться в нем и вернуться домой – в собственную стихию огромных диких пространств и только русскому человеку понятных нравов.

Появление в РАМТе спектакля о мятежном постперестроечном времени – явление крайне любопытное. Видимо, мы ушли от него на достаточную дистанцию, позволяющую его анализировать и даже ностальгировать по нему. Это был период, когда внезапно обретенная свобода, граничащая со вседозволенностью, раскрепощала, опьяняла и доводила мятежную русскую душу до крайности, о чем искусство той поры свидетельствует напрямую. Сейчас о той степени свободы говорить не приходится. К добру ли это, к худу ли, возможно ли повторение похожей эпохи через какое-то время – вопрос дискуссионный. И новые мифы из девяностых, созданные русскими Гомерами – Луцыком и Саморядовым – заставляют об этом порассуждать.

 

Мария Рузина

Фотографии Сергея Петрова