«Всякая стадность – прибежище неодаренности»

Обсуждение фильма «Эксперимент 2: Волна» в МПГУ

26.05. 2015

10 апреля в Московском педагогическом государственном университете состоялся просмотр и обсуждение фильма «Эксперимент 2: Волна» в рамках образовательного проекта РАМТа к спектаклю «Нюрнберг». Аудитория будущих педагогов, их преподавателей и рамтовских зрителей обсуждала историю, случившуюся в одной из американских школ в 1960-х, беллетризированную Тодом Штрассером  в 1981-м и экранизированную Денисом Ганзелем в 2008-м. В центре нее – учитель истории, предложивший своим ученикам ролевую игру в попытке объяснить причины массового подчинения людей нацизму. Созданная им внутришкольная организация «Волна» стала страшным уроком и для всех ее членов, и для самого педагога. Предлагаем вам фрагменты стенограммы встречи.

Участники:

Галина Сергеевна Климова, доцент кафедры новой и новейшей истории МПГУ;
Александр Витальевич Пашков, доцент кафедры русской литературы МПГУ;
Марина Цыбиковна Цыренова, доцент кафедры контрастивной лингвистики МПГУ;
члены Пресс-клуба РАМТа;
студенты МПГУ и других вузов, зрители РАМТа.

Ведущая встречи – Ольга Бигильдинская, руководитель Экспериментального центра по работе со зрителями РАМТа, Пресс-клуба РАМТа, образовательного проекта «Нюрнберг».

Фрагменты стенограммы

Ольга Бигильдинская: После такого фильма хочется помолчать и подумать. Это кино лучше смотреть в одиночестве. Но поскольку мы все-таки собрались на разговор, то он должен быть эффективным. Мы должны сделать для себя какие-то выводы. Поэтому первый вопрос: что вас потрясло в этом эксперименте?

Екатерина Галичева, сотрудник отдела кинопроката, компания «Артхаус.ру»: Скоротечность эксперимента. Поражает скорость, с которой люди погрузились в эту атмосферу. В книге не так ярко выражено время, шли уроки – дети учились, а в фильме четко показано – 5 дней.

Ольга Бигильдинская: За эти 5 дней ситуация еще и успела выйти из-под контроля.
Александр Пашков: Мне показалось, что в фильме эксперимент показан более убедительно, чем в книге. Когда я читал книгу, то ловил себя на мысли, что не верю. Это неправдоподобно, чтобы школьники за такой короткий срок пошли за преподавателем и стали участниками этого движения. А когда я смотрел фильм, то сразу поверил, что такое возможно.

Ольга Бигильдинская: Хочу заметить для тех, кто книгу не читал, что реальная история происходила в Америке в 60-е годы в абсолютно другом обществе со своими нормами морали и нравственности. Режиссер картины Деннис Ганзель переместил события в современную Германию. Как, вы считаете, это повлияло на восприятие?

Екатерина Галичева: Это жестоко. Германия настояла на том, чтобы не было больше таких перекосов в истории, а тут опять Германия, да еще и нашего времени.

Галина Климова: В начале фильма была фраза, что для Германии больной вопрос – это вопрос вины. И один из мальчиков говорит, что все уже надоели с этим, «я понял, что нацисты – это плохо. Сколько можно брать на себя вину за то, чего я не делал?» Для Германии это действительно очень характерно, поэтому ощущения от просмотренного только усиливаются.

Александр Пашков: А немецкая речь еще и усиливает художественное впечатление.

Ольга Бигильдинская: Как вам показалось, о чем этот фильм?

Марина Цыренова: Я думаю, что фильм об ответственности учителя. Меня поразил видеоряд. Фильм начинается с того, что мы видим сильных молодых людей. Культ здорового физического тела – школьников и их педагога – проходит через весь фильм. Этот физический ряд придает силу «Волне». Учитель закладывает культурные коды в своих учеников, и даже самый невинный эксперимент может их изменить. Процент разумности и конструктивного тяготения к истинным антитоталитарным ценностям обнаруживается только у двух девочек. То есть здоровое начало оказывается только в двух детях в этом огромном классном коллективе, остальные все сдаются. В любом классе всегда есть группа риска, например, тот мальчик, который оказался самым уязвимым и покончил жизнь самоубийством. Ему была необходима группа для того, чтобы чувствовать себя самодостаточным. Он ущербен и слаб не только психологически, но и физически. Он более хрупкий, чем остальные мальчики. У таких молодых людей есть огромная потребность в объединении какой-то общей идеей. Когда возникает и существует идеологический вакуум – это очень опасно для любого, даже самого здорового общества, ведь эту свободную нишу может занять всякая чудовищная идея, среди самых нормальных и хороших детей. Поэтому необходимо задуматься о заполнении этих свободных идеологических ниш. Нацизм, фашизм и любой тоталитаризм – это очевидное зло. И даже в форме игры он не приносит добра. Каждый человек в какой-то момент делает свой выбор, и каким бы он ни был, за него надо отвечать.

Галина Климова: Я немножко не соглашусь с Вами в плане идеологического вакуума. В этом фильме его нет – в этом и парадокс. В самом начале фильма учитель говорит, что школьники должны поверить в демократию, то есть, на самом деле, это общество, которое мотивирует демократические ценности. И в этом еще больший парадокс. И если мы сравним с Третим Рейхом, то нельзя сказать, что там был полный идеологический вакуум, в отличие от послевоенной Германии. Мне кажется, что опасность фашизма не в том, что он замещает идеологический вакуум, а в том, что он на самом деле является оборотной стороной фактически любой идеологии.

Марина Цыренова: Я не считаю, что оборотная сторона любой идеологии – обязательно фашизм. Идеология, на самом деле, вещь хорошая. Гуманизм тоже может быть идеологией, но это не значит, что он – фашизм. Поэтому я, как педагог и как человек со своим мировоззрением, за идеологию. Каждый день я рассказываю своим студентам о том, по какую сторону баррикад мы находимся. Кто такой Достоевский и кто такой Родион Раскольников, чем чреваты эти идеи. В конце наших обсуждений мы приходим к тому, что то, что задумывал Родион Раскольников – это и есть фашизм. Достоевский – самый востребованный писатель 20 века, потому что он предугадал все трагедии человечества. Все это находится в одном идеологическом поле. Сама идеология, как одна из форм существования цивилизации, необходима. А разве общество без идеологии не обречено?

Галина Климова: Очевидно, что идеология, как любой культурный код или часть культурной системы, не может быть исключена из общества. Но у любого идеологического потенциала, у любой прекрасной идеи, в том числе гуманистической и той же демократии, есть обратная сторона. Уинстон Черчилль говорил в свое время –правда, он говорил про политический режим, а не про форму правления, – что это самая худшая из всех форм, которые могут существовать. Когда мы говорим о фашизме, то мы не совсем корректно, как правило, имеем в виду Третий Рейх, а там все-таки национал-социализм, а не фашизм. Это самое демократическое государство на тот период времени с чисто конституционной точки зрения. Соответственно, эта форма очень быстро превращается в прямо противоположную систему, если у нее нет личностных границ. В частности, чувства личной ответственности, о которой мы говорили. Любые благие цели потенциально опасны: «Мы несем добро, хотим справедливости, человеческого единства, почему вы нас не слушаете?!». Если почитать запрещенные экстремистские работы, они как раз апеллируют к таким гуманистическим ценностям, только конец у них обычно бывает совсем другой.

Александр Пашков: Идеология хороша до тех пор, пока она допускает право на существование другой идеологии. В тот момент, когда в рамках этой идеологии начинают звучать настроения, что если ты не разделяешь это мировоззрение, то тебя надо бить, – она поворачивается обратной стороной. Я хотел бы поддержать слова Марины Цыбиковны, фильм действительно об ответственности учителя. Мне кажется, что главный герой фильма – плохой педагог. Во-первых, он не чувствует границы. Мы допускаем право на эксперименты, введение новых методов обучения в школе, но необходимо понимать, когда пора остановиться. Во-вторых, его эксперимент оборачивается как раз обратной стороной, он добивается противоположного эффекта.

Ольга Бигильдинская: Он стал жертвой своего эксперимента.

Марина Цыренова: Учитель пошел по пути этого эксперимента, не отдавая себе отчета в том, что это дети еще формирующиеся, юноши и девушки, у которых нет жизненного опыта. Но есть такая вещь, как доверие своему учителю, потому что культ учителя есть почти во всех культурах. Они очень наивны и идут за ним. И потом им – любимое слово нашей молодежи – «прикольно», что они все в одинаковых рубашках... Вообще, тоталитаризм – это шанс слабых, потому что уравниловка. И этот уязвимый слабый мальчик, у которого в результате оказалось оружие, ему было комфортнее всех в этой тоталитарной маленькой секте, потому что только там он чувствует, что стал равным среди равных. И даже эту девочку, которая пишет листовку, самую думающую и глубокую интеллектуально, они хотят под эту гребенку. Всех выровняли под одно, поэтому такие мысли вот и приходят о том, что такое тоталитаризм.

Галина Климова: Можно ли говорить, что это свойство именно этого человека? Не показывает ли нам фильм, что это свойство вообще любого человека при определенных исторических и социальных условиях? До какого-то момента учитель искренне верит, что он мотивирует своих учеников. Он закрывает глаза на потенциальные проблемы, но мы не всегда до конца просчитываем все возможные ходы. Мне кажется, этот фильм не столько про то, что это плохой учитель, сколько про то, что любой учитель, да и вообще любой человек может в определенной ситуации стать плохим. Очень хорошо эта тема раскрывается в книге Ханны Арендт, в которой она освещает процесс над одним из организаторов Холокоста АдольфомЭйхманом.

Марина Цыренова: Я полностью солидарна с Александром, Райнер Венгер – плохой педагог. Профессия учителя очень сложная, потому что мы работаем с формирующимися личностями. И есть всегда очень большой соблазн пойти самым дешевым путем, завоевать дешевый авторитет, быть любимым детьми и идти на поводу их желаний. Хотят они поиграть, значит, поиграем. Но учитель не ведомый, учитель – ведущий. Учитель не должен забывать о своей воспитывающей и развивающей миссии.

Александр Пашков: Я не думаю, что для каждого человека существует опасность возглавить такое движение, скорее, для каждого человека существует опасность попасть под влияние таких людей и стать ведомым.

Мария Рузина, координатор образовательного проекта «Нюрнберг» в РАМТе: У меня к вам вопрос как к педагогам. Рассмотрим ситуацию: выпускник педагогического института приходит в школу. Одна из первых проблем, с которой он сталкивается – это проблема дисциплины. Есть несколько вариантов поведения в данной ситуации. Либо ты становишься очень жестким человеком, авторитарным, что подрывает доверие учеников к тебе как к учителю. Либо ты пытаешься быть популистом, – отчасти эта история показана сегодня в фильме, – которого любят ученики. Но это вредит учебному процессу, потому что очень сложно в такой ситуации поддерживать уровень образования. И третий путь самый сложный – это планомерная работа с родителями и детьми, проведение классных часов и так далее. Учительница, которая меня поддержала, когда я начинала работать в школе, говорила, что на это уходит как минимум три года целенаправленной работы. Какой путь выбрали бы вы?

Марина Цыренова: Когда я пришла на практику, мои дети все время шумели. Потом я поняла одну вещь – нужно давать очень высокую мотивацию своим учащимся, отчетливо объяснять им, ради обретения каких смыслов они пришли. Тогда наступает долгожданная тишина. Но всегда есть вероятность того, что будет кто-то шуметь. Проблема дисциплины всегда есть, потому что разные люди приходят в аудиторию: кому-то интересно, кому-то нет.

Ольга Бигильдинская: Мы с вами увидели в фильме, как была построена модель фашистского общества, но проявления фашизма и вообще ксенофобии встречаются и сегодня. Готовы ли будущие учителя разговаривать на такие темы со своими учениками?

Галина Климова: У меня было несколько случаев со студентами. Мы читали текст про арабов во Франции. И студенты в какой-то момент критически высказались относительно присутствия французов арабского происхождения во Франции. Я начала с ними говорить на эту тему. Я сказала им, что любое разграничение по какому-либо признаку обычно все равно оборачивается против тех, кто его вводит. Если вы сейчас хотите ввести какие-то гетто, то где гарантия, что вы не окажетесь там? Ответ был абсолютно гениальным: «Мы готовы». Я не знала, что на это ответить, поэтому собрала вещи и ушла. Я ушла подумать на неделю, но это «подумать» растянулось на несколько лет. Обычно люди, которые занимают эту позицию, зачастую не очень образованные. Если грамотно построить разговор, выбрать правильную аргументацию на научном языке, то их легко переспорить. Очень тяжело спорить с людьми, которые хорошо образованы, но при этом занимают такую позицию. Этот опыт у меня тоже был. В этом диалоге, как правило, они сами начинают понимать, откуда у них уверенность, что определенные этнические группы представляют опасность. Но объективно это обычно всего лишь ощущение опасности.

Александр Пашков: Я хочу вернуться к обсуждению идеи фильма. Мне показалось, что фильм не столько о проявлении ксенофобии и национализма, сколько о стадном инстинкте. Я вспоминаю слова Бориса Пастернака в романе «Доктор Живаго» о том, что всякая стадность – это прибежище неодаренности. Здесь об этом и идет речь. Ксенофобия и национализм – следствие того, что дети поддались стадному инстинкту. Конечно, на эти темы всегда сложно говорить, но задача идеального учителя – воспитывать личность, индивидуальность, а не стадность. И тогда, наверное, проблема национализма и ксенофобии не так остро будет стоять. А в этом фильме моделируется определенная ситуация: есть группа людей; появляется кто-то, кто говорит этим людям, что надо идти в ногу. Люди по какой-то загадочной причине верят ему и начинают идти строем. Потом они приходят к тому, что тех, кто не шагает в ногу, надо бить. Это проблема актуальна во все времена. Проблема в фильме заключается в том, что окружающие вовремя не осознали всю серьезность и опасность тех вещей, которые происходят в школе.

Евгений Попов, филологический факультет, 1 курс: Вы правда считаете, что то, что показали на экране, действительно бывает?

Галина Климова: Единственное, что может сделать эту ситуацию правдоподобной, когда за 5 дней все выходит из-под контроля – это подростковая психология. В любом другом социуме, который был бы другого демографического состава, это бы шло в ином ключе. Поэтому вполне возможно, что Вам действительно сложно поверить в происходящее. С самого начала  было отмечено, что часть зрителей поразила скорость эксперимента.

Ольга Бигильдинская: На самом деле реальная история не закончилась несчастным случаем. Учитель сумел вовремя остановить движение. Этот фильм в русском переводе назван «Эксперимент 2: Волна». Дело в том, что в 2000 году вышел немецкий фильм под названием «Эксперимент», рассказывающий тоже об эксперименте, который происходил в реальной жизни в Стэндфордском университете, где добровольцам было предложено испробовать себя в роли надзирателей тюрьмы и заключенных. И, как и в этом случае с «Волной», эксперимент в очень краткие сроки вышел из-под контроля. Разумеется, режиссеры этих экранизаций усилили воздействие фильмов, придумав трагический конец, которого не было в реальности. Но режиссеры хотели этим показать только то, что если бы организаторы проглядели тот момент, когда нужно было остановиться, эти несчастные случаи обязательно бы случились.

Александр Пашков: Конечно, не факт, что такой учитель завтра появится в российской школе, проведет эксперимент и ситуация повторится. Вот мы все время говорим «5 дней», а какая разница, если бы эксперимент длился не 5 дней, а 50 дней, от этого ситуация стала бы более гуманной? Я думаю, что это частный пример всякой стадности.

Мария Рузина: Хочу рассказать историю, в которой я участвовала, когда была школьницей. Я училась в хорошей школе, и в ней был культ нашей школы: мы учимся в хорошей школе, мы получаем хорошие знания. Мы были аккредитованы при определенном вузе, поэтому по окончании школы почти все в нашем классе поступили в этот вуз, за исключением 5 человек, которым было очень тяжело учиться, так как они держались в стороне от общего дела. А мы были все нацелены на результат и находились под авторитарным учителем. Это были счастливые годы, потому что я жила не своим умом, мне говорили, что я должна делать: хорошо учиться и быть активным общественным деятелем. Я реализовывалась в этом и чувствовала себя счастливым человеком. Просуществовав 2 года в условиях авторитарной школы, в условиях полнейшего счастья, я поступила в институт, но после его окончания поняла, что образование, которое получила, мне не подходит. Вот это очень опасно. Вы – будущие учителя, вы придете работать в школу, и есть большой соблазн получить хорошие результаты, которым способствует авторитарный стиль управления. Но когда школьники выходят из этой системы, они не умеют принимать самостоятельные решения. Мне кажется, что фильм, в частности, об этом. В большей степени об этом рассказывает книга. Может быть, это как раз тот пример, как не нужно действовать учителю. Авторитаризм в школе – это неправильно не только потому, что может привести к несчастным случаям, но также потому, что он приводит к формированию незрелой личности.

Александр Пашков: Мне кажется, что нельзя и не нужно давать какие-то готовые рецепты для учителей, какими им быть: авторитарными или демократичными. Хорошо, когда есть разные учителя. Бывают учителя демократичные хорошие и плохие, бывают учителя авторитарные хорошие и плохие. В фильме освещена не эта проблема, здесь показан особый тип учителя-харизматика, который стремится быть оригинальным. К таким учителям, как правило, относятся с уважением. Но всегда ли это хорошо? Тут есть и оборотная сторона, потому что мы видим, что этот человек самовлюбленный и тщеславный. Может быть, один из мотивов его эксперимента – достижение успеха не только среди своих учеников, но и в масштабах всей школы, всего города. Эта проблема тоже очень серьезная.

Галина Климова: Любой преподаватель тщеславен по своей натуре. Это заложено в социальном статусе и может очень ярко проявляться, если не определены границы дозволенного. Я думаю, что проблема харизматика в этом фильме вторична. Мне этот учитель не показался харизматичным. Во-первых, он изначально не очень понимал, что делает. Сегодня придумал одну фишку, завтра –  другую. В этом вся проблема. Этот эксперимент – хорошая педагогическая задумка, но он абсолютно провален изначально, поскольку не имеет границ. Педагог не знал, куда он шел, и не понимал последствий того, что делает. Он как раз и является ведомым сиюминутными моментами. Ему нравится, что его начали иначе воспринимать те же ученики, хотя, судя по его спортивным достижениям, у него и так был достаточный авторитет в школе, поэтому здесь был скорее вопрос отношений внутри педагогического коллектива.

Диана, участница дискуссии: У этих детей изначально были комплексы. А еще есть такое понятие, как нехватка. Ее очень видно по персонажу Марку, который занимается плаванием. Он говорит, что у него не было семьи – это нехватка. Потом самый незащищенный мальчик, который совершил самоубийство, его не принимает общество – тоже нехватка. Сам преподаватель испытывает комплексы. И выплеск этих комплексов – это и есть диктатура. Весь фильм – имитация восполнения нехватки. Мы понимаем, что это имитация, а они нет, потому что они под «Волной». Символ волны мне очень понравился.

Александр Пашков: Коллектив – это хорошо, когда он объединен разумной целью и деятельностью. А в фильме группу школьников объединяет пустышка. Правильно, Диана, вы говорите, на таких основаниях объединяются люди закомплексованные.

Ольга Бигильдинская: Насколько вас убедил этот фильм?

Анастасия, факультет иностранных языков, 4 курс: Фильм, честно сказать, напугал. Эта ситуация мне представилась достаточно реальной. Мне тоже очень понравилась эта метафора – слово «волна». Что такое волна? Это молекулы воды, которые движутся в какую-то сторону все вместе и с определенной большой силой, не отцепляясь друг от друга. Они все движутся в одном направлении, которое задает сама волна. Вполне возможно, что именно поэтому этот эксперимент осуществился. Преподаватель не мог знать, к чему он приведет. И в связи с этим хотелось бы отметить, что очень важно, какие лингвистические средства выбирает педагог, когда общается с детьми, потому что, на мой взгляд, это название спрограммировало детей на такое поведение.

Евгений, исторический факультет, 4 курс: В фильме показали не национализм, не фашизм, это – корпоративизм. Как говорил мне прапорщик в армии, все должно быть безобразно, но единообразно. Считаю педагога неплохим, потому что эксперимент удался. Эти дети на всю жизнь запомнили, что есть некая черта, которую нельзя переходить. У них есть этот опыт – отрицательный, но он есть. Поэтому мне кажется, что Райнер – неплохой педагог, он просто переступил черту. А переступить черту может каждый.

Мария Семенова, Пресс-клуб РАМТа: Я не читала книгу, но немного знала сюжет по аннотациям к фильму. Видеоряд у меня не вызвал никакого отторжения, наоборот, мне он понравился и, конечно, заставил задуматься и ужаснуться тому, что такое может произойти. На прошлой лекции в рамках образовательной программы к спектаклю «Нюрнберг» мы говорили о неонацистских организациях в России. Еще тогда мне пришли мысли о том, что люди не учатся на ошибках, хотя перед глазами у них есть конкретные трагические примеры. Что с этим делать, как бороться? Это открытый вопрос.

Олеся Мойса, Пресс-клуб РАМТа: Меня удивило больше всего безразличие окружающих преподавателей и родителей, которые не пытались остановить этот эксперимент. Если со стороны было очевидно, что вся эта история не приведет к хорошему концу, почему только два подростка вовремя это осознали? Это еще и проблема ответственности общества.

Мария Четырина, Пресс-клуб РАМТа: Мы все считаем, что фашизм остался в прошлом. И эти дети сначала были горячо убеждены в этом, но, тем не менее, за короткий срок легко сгруппировались и пошли по неверному пути. Когда я смотрела фильм, то задумалась, а что, если бы мне учитель говорил такое, как бы я поступила? Мне кажется, я бы влилась в этот коллектив и стала бы творить какие-то страшные вещи. Это заразительно, от этого страшно.

Анна, филологический факультет, 5 курс: Честно говоря, я вообще не знала, на какой фильм иду. Но я сразу могу сказать, что с первых минут фильм меня зацепил, игра актеров мне показалась достаточно убедительной, и то, что он основан на документальных событиях – впечатляет. Меня очень поразил момент, когда та девочка, которая была главным редактором школьной газеты, распечатывала  листовки в школе. Это было поздним вечером, может быть, даже ночью, потому как никого не было на улице. И то, что ее родители не волновались, мне показалось странным.

Ольга Бигильдинская: Вы заметили, что все подростки в фильме в принципе ведут довольно свободную жизнь. Вспомним хотя бы ночную вечеринку на пляже. Кажется, что отношение к свободному времени детей у родителей очень спокойное. Возможно, это на самом деле так. А можно интерпретировать это как незаботой о своих детях.

Наталья Николаева, участница дискуссии: Меня фильм убедил. В связи с этим мне вспомнились еще два фильма с похожей тематикой: эстонский «Класс», где речь идет о неблагополучной школе и затравленном учителе, и американский «Общество мертвых поэтов», в котором влияние харизматичного учителя также приводит к трагическим последствиям.

Ольга Бигильдинская: Я хочу поблагодарить всех присутствующих за то, что разговор получился. Мне кажется, что все, кто сюда пришел, смотрел и высказывался – это люди, которые пытаются быть индивидуальностями и вырабатывать свое собственную позицию, не боясь идти против всех. Хочу вам посоветовать прочесть книгу Тода Штрассера «Волна», по которой был снят этот фильм. Она будет отличным инструментом в работе над проблемой, которая может возникнуть когда-нибудь в вашем коллективе. К этой книге выпущено методическое пособие для проведения занятий по профилактике ксенофобии среди подростков. Здесь есть рекомендации, каким образом можно проводить уроки, какие темы затрагивать. В книге также приведены реальные ситуации из жизни и варианты их обсуждений с классом, и если вам когда-нибудь это понадобится, вы можете этим воспользоваться.

Подготовила Олеся Мойса