«Гамлет Николя»

Встреча с создателями спектакля «Сын»

28.08.2023

21 апреля 2023 года в Черной комнате РАМТа состоялась встреча с творческой группой спектакля «Сын» – режиссером Юрием Бутусовым (принявшим участие во разговоре онлайн) и артистами Александром Девятьяровым (Пьер), Денисом Баландиным (Человек, который поет), Викторией Тиханской (София) и Татьяной Матюховой (Анна). Ведущая встречи – автор проекта Ольга Бигильдинская. Предлагаем вам фрагменты стенограммы разговора.

Ольга Бигильдинская: Мы с вами наблюдаем такую ситуацию, что в XXI веке вдруг в международном культурном пространстве появляется новое имя Флориан Зеллер – художник, драматург, писатель, режиссер. Это вообще сегодняшняя тенденция, когда художник не только пишет текст, но и пытается его воплотить в каком-то виде. И вдруг он становится классиком современности, потому что, если правильно сообщает нам эти данные Ольга Фукс, 45 стран ставят его пьесы.
Юрий Николаевич, Вы – режиссер, который преимущественно ставит классику и вдруг, как написал кто-то из критиков, увидели Шекспира в Зеллере. Что такого произошло, чем так привлек Вас этот текст, что Вы, уже начав репетиции «Бури» Шекспира в РАМТе, вдруг меняете свои творческие планы и обращаете свое внимание именно на эту пьесу?
И сразу второй вопрос. В списке Ваших спектаклей очень много таких, которые ставились в конкретных театрах, и понятно, что там вокруг Вас собиралась компания людей, которые понимали Вас с полуслова, понимали Ваш творческий язык. Насколько было интересно, страшно, сложно работать в новом пространстве с совершенно новыми актерами, и как быстро Вам удалось их, ну скажем так, обратить в свою веру?

Юрий Бутусов: Поскольку к этому моменту у меня уже не было своего театра – в общем-то, это мой путь такой, – смысл того, что я делаю, заключается в том, что на территории любого спектакля, который я делаю, любого театра моя задача создать компанию, которая может два, три, а то и четыре месяца каждый день видеть друг друга. Это не так просто, чтобы эти люди были друг другу как минимум приятны, понятны и уже не говоря о том, что в какой-то момент они должны быть абсолютно открытыми друг перед другом, ничего не бояться, не бояться, что они могут выглядеть глупо, некрасиво, от них может пахнуть потом, а не прекрасным одеколоном. То есть сделать так, чтобы эти люди могли быть друг с другом свободны, откровенны – без этого, во всяком случае, я не представляю себе работы. Просто создание такой компании позволяет, как минимум, интересно прожить эти три-четыре месяца. А это наша жизнь, это жизнь актеров, и если у человека, который путешествует из театра в театр, каждый раз это не получается, если это мучительно или похоже на работу на заводе, то лучше этим не заниматься. Во всяком случае, для меня это не имеет никакого смысла. Это безусловно профессия, но профессия, которая несет в себе жизненный смысл, это не работа от восьми до пяти, а потом как будто бы начинается другая жизнь. Это и есть, собственно говоря, вот эта жизнь, она нескончаема, поэтому это моя человеческая задача создать такую компанию и выбрать этих людей, с которыми мне будет не противно встречаться.

Ольга Бигильдинская: А как быстро, кстати, Вы выбрали эту компанию?

Юрий Бутусов: Я быстро выбрал только Сашу Девятьярова. Когда начался какой-то [подготовительный] процесс, я начал встречаться с артистами. У меня был выпуск, по-моему, в театре Вахтангова, я не мог приходить какое-то время в РАМТ и я просто попросил, чтобы несколько человек пришли ко мне в театр Вахтангова, и в их числе был Саша. Наша встреча была в вестибюле, она длилась ровно три минуты, если не меньше, ну потому что… Знаете, по-разному, конечно, бывает но, в принципе, как когда-то Игорь Петрович Владимиров, большой педагог, режиссер и актер петербургский, говорил, что когда идет набор, с какой-то долей условности, но с большим процентом можно сказать, может ли человек заниматься профессией, пока он идет от стула, где он ждал, пока его вызовут, до того места, где он должен стоять перед комиссией, – и вот за эту минуту, в принципе, можно понять, есть ли у человека шанс быть в профессии. Это так, конечно, немножечко залихватски и красиво, но, в принципе, в этом есть доля правды тоже. Поэтому я совершенно сейчас не придумываю ничего. Буквально с Сашей две-три минуты мы разговаривали, я торопился на репетицию, мне особо некогда было его расспрашивать, поэтому я сразу понял, что, что бы я не делал, этот человек будет в моей компании. Вот и все. Все остальное было довольно сложно. Я встречался со всей труппой и с некоторыми людьми по несколько раз. Ну, в общем, не так все легко было и просто. Вика вообще, по-моему, возникла в истории чуть ли не в буфете, мы стояли в очереди за котлетами. Я понял, что это неслучайно.

Ольга Бигильдинская: Вы знаете, я слышала от разных артистов такую фразу, что все мечтают работать с Бутусовым. Мечтают! Вот вы, пройдя этот путь, который, конечно, еще продолжается, как вы его для себя определяете? Понятно абсолютно, что спектакль в постановке Юрия Николаевича Бутусова это, ну в общем-то, плюс к творческой твоей истории, это всегда будет яркое какое-то зрелище, это всегда будет обсуждение. Но как актеры, как профессионалы, как люди, что вы взяли из этой истории и насколько этот путь был, может быть, даже труден, может быть, много пришлось преодолевать? А может быть, кто-то скажет, что больше – никогда?

Виктория Тиханская: Я счастлива была поработать с Юрием Николаевичем. Я не готовилась.

Ольга Бигильдинская: Это предложение насколько для Вас было неожиданным? Оно Вас осчастливило?

Виктория Тиханская: Конечно! И сейчас я вспомнила ту очередь и как Юрий Николаевич спросил: «Как пройти в Белую комнату?» Я помню, показала, как пройти в Белую комнату.

Ольга Бигильдинская: Он знал, как пройти в Белую комнату, но хотел, чтобы Вы произнесли слова «белая комната», по всей видимости.

Виктория Тиханская: А я думала, Юрий Николаевич, что Вам Луи Армстронг понравился, как я его исполняю, помните, когда Вы спросили: «Петь умеешь? На следующую репетицию мне Луи Армстронга споешь?» Это наша с Вами первая встреча. А что мне сказать? «Конечно умею». Сутки без сна, поиск голоса, произношения английского, и я исполнила. Думала, это послужило тем, что... а, оказывается, очередь. Юрий Николаевич, очень по Вам скучаем, очень Вас не хватает. Увидеть бы Вам то, что мы сейчас творим – это страшно даже представить.

Юрий Бутусов: Я не думаю, что это так. Ладно, творите в конце концов.

Виктория Тиханская: Вашей руки, Вашего взгляда не хватает.

Юрий Бутусов: Это серьезный вопрос, потому что человек, который ставит спектакль и уходит, это отдельная история, потому что, конечно, для того, чтобы за спектаклем следить, нужно быть в театре, нужно быть в контексте, каждый день видеть этих людей, поэтому, как сказать, это довольно сложная и серьезная проблема профессиональная. Через какой-то момент все равно ты должен оставить этот спектакль для того, чтобы он самостоятельно существовал, потому что ты уже отстаешь, ты другой, все другое, люди меняются, спектакль меняется. Именно поэтому, конечно, история о том, что в театре должен быть художественный руководитель, это, конечно, гениальная штука, которая сейчас уничтожается. Пока как бы да, есть еще несколько островков, где это осталось, в частности, РАМТ. Но этого остается все меньше и меньше. И, к сожалению, это тенденция разрушительна. Это такая беда, потому что, конечно, это придумка Станиславского – то, что называется театр, я бы сказал даже не театр-дом, а театр-ансамбль, которым руководит человек, который отвечает за развитие, делает концептуальные какие-то вещи и несет какой-то мир, это гениальное абсолютно изобретение. Но, к сожалению, не понимаем, что творим. Уничтожается. Последнее, что случилось, это не подписание договора с Могучим и превращение БДТ в директорский театр. Это на уровне преступления. Так что берегите Алексея Владимировича.

Татьяна Матюхова: Если говорить конкретно, то есть лично, потому что [первый] спектакль Юрия Николаевича я увидела еще, наверное, в «Сатириконе». У меня крышу просто снесло, потому что я не понимала, как с артистами можно такое делать, то есть каким образом из них это все вытаскивается. И, конечно, я мечтала. Честно. Для меня это была такая мечта, которая, я думала, не сбудется никогда. Это какая-то счастливая случайность – то, что Юрий Николаевич к нам попал. А когда мы начали работать – не знаю, мы как-то все так кинулись в эту работу, потому что это для нас таким подарком было. То счастье актерское, которое мы получали от репетиций. Юрий Николаевич нас иногда выгонял домой, говорил: «Ребята, давайте уже расходиться. Домой пора. Давайте. Все, хватит». Вот это погружение, когда вдруг в тебе открываются какие-то потенциалы, которых даже не предполагаешь, потому что у тебя ощущение, что ну вроде бы как-то ты профессию знаешь, ну хотя бы немножечко. А тут вдруг там дна не видно, и оно откуда-то черпается, черпается, черпается. И так интересно! Вот поэтому у меня не то что мой багаж как бы вырос, а [появилось] ощущение, что позади у тебя не просто еще чемодан, а какой-то бесконечный кладезь и столько еще впереди может быть в этой профессии. Поэтому спасибо, Юрий Николаевич!

Юрий Бутусов: Ну ладно. Я думаю, что тебе довелось работать со всякими хорошими режиссерами, не только со мной, но я думаю, извините за нескромность, этим отличаются большие люди – тем, что они бездонны. Талант – это такие дрожжи или тесто, которое, если правильно готовить, то это нескончаемый рост – это важно. Какая-то особая такая психология должна быть у актеров: нужно это как-то понимать, все время гасить в себе всякие вещи, которые ведут к успокоению. Когда я выбираю людей, я об этом думаю, мне очень хочется, чтобы человек был открыт и относился к себе реалистично, так скажем. Потому что, ну в конце концов, это наша работа и мы должны все время работать над тем, чтобы двигаться вперед, это качество профессии, ничего другого. Пользуясь случаем… я сейчас нахожусь в городе Вильнюс. Таня, ты же из Вильнюса?

Татьяна Матюхова: Да, я из Вильнюса. Я даже знаю некоторых людей, которые с Вами там репетируют.

Юрий Бутусов: Поэтому я тебе передаю привет от твоего родного города, и здесь есть люди, которые тебя хорошо знают.

Татьяна Матюхова: Им тоже привет передавайте и Вильнюсу.

Денис Баландин: Юрий Николаевич, здравствуйте! Ну, в общем, все знают, что в этом спектакле я научился петь контртенором. Это произошло благодаря Юрию Николаевичу.

Ольга Бигильдинская: Расскажите об этом подробнее! Вообще, расскажите о том, как человек, который должен был играть санитара, вдруг запел?

Денис Баландин: Задача изначальная была, что санитар должен был петь, но то, что санитар где-то в процессе потерялся, это не грустно, это прекрасно. Юрий Николаевич мне на программке написал после премьеры: «До встречи в Большом!» Юрий Николаевич, я продолжаю заниматься и, в общем, не исключено. Я продолжаю петь, и материала накопилось уже на целую программу, которую я потихоньку начинаю обкатывать на зрителях. И теперь я, значит, пою контртенором, читаю, рассказываю. Это благодаря репетициям спектакля «Сын».

Юрий Бутусов: Подожди, подожди, ты мне должен! Ничего себе! Вот это да! И что это, оперный репертуар?

Денис Баландин: Это оперные арии, песни эпохи барокко.

Юрий Бутусов: Фантастика! Вот это круто! Ну прекрасно!

Ольга Бигильдинская: Это реально круто, Юрий Николаевич! И в спектакле Денис сейчас просто неотразим! Он и был неотразим. Но то, что он делает сейчас, это прямо очень круто. Я видела совсем недавно.

Юрий Бутусов: Я в этом уверен. Это замечательно. Надо сказать, что нам помогал, к сожалению, покойный великий театральный композитор Фаустас Латенас, он был с нами. И то, что делает Денис, это, в общем, его предложение. Потому что мы вместе это делали: я занимался подбором музыки, я делаю обычно это сам, и была вот эта зона, которая сочинилась в самом начале, которую толкнул как раз Денис, он принес... Как его фамилия?

Денис Баландин: Клаус Номи.

Юрий Бутусов: И я узнал этого певца, и это дало толчок к дальнейшему развитию. И вот это как бы оперная такая среда [дала] оперный ход какой-то. Но там не только оперные вещи есть. Есть другой характер музыки, в том, что делает Денис. «Фауст» в обработке, Моцарт…

Денис Баландин: Да, у нас есть Моцарт, Персел, Массне.

Юрий Бутусов: [А еще] известная такая история – то, что называется «Мьюз». Это группа современная, там очень серьезные голосовые задачи. Но я невероятно, просто очень рад, фантастика, что ты как-то стал это развивать, ну это ничего себе... Я два слова еще добавлю, потому что очень важно понимать, что это не декоративное исполнение, заполнение музыкальной средой. Денис, конечно, уже персонаж. Это не альтер эго, но какое-то отражение, какое-то духовное наполнение мальчика. Поэтому они очень тесно связаны, и Денис присутствует в сценах. Собственно говоря, он [мальчик] должен стать им. Человеком, который достиг каких-то совершенств, который умеет делать что-то, что не умеют делать другие. Это как бы мечта каждого мальчика, что называется. И в то же время, конечно же, он выражает его внутренний мир, внутреннее состояние и доигрывает какие-то вещи, которые помогают ему. Это тандем, конечно же. Это не просто какой-то концерт Дениса. И в каком-то смысле он еще и санитар, он и остается этим санитаром, который его и лечит и, знаете, как это бывает, врач должен иногда сделать больно, чтобы вылечить, и как-то утешить, и приласкать, и поругать, и получается по-разному. И вот это все – огромная, важнейшая функция или роль, которую несет Денис своим прекрасным голосом. Ну и, вообще, своей какой-то внимательностью, душевностью, он прекрасный человек. И для меня это было очень важным, когда я его выбирал. Для меня человеческие качества имеют огромное значение. Может, я сам не очень соответствую, но я хотел бы окружать себя прекрасными людьми. Я считаю, что мне не стыдно за то, что я сделал этот выбор, если не сказать больше.

Ольга Бигильдинская: Денис, то, как Вы запели, это вообще можно развить в каждом человеке, любой мужчина может запеть [контртенором]?

Денис Баландин: Скажу коротко. Дело в том, что вот это и есть чудо репетиции, чудо театра, когда есть определенная энергия, когда наполнено пространство, заряжено людьми, заряжено в этот момент, когда ты делаешь какую-то пробу и вдруг у тебя что-то получается. Трудно сказать уже, как, почему. Ну просто все располагало к тому, чтобы это получилось. И главное в этот момент не сказать себе: «Нет, это сложно, не получится». Вот. Это самое лучшее, что может быть в театре.

Александр Девятьяров: Здравствуйте, Юрий Николаевич! Я лучше бы сказал перед Денисом, потому что у меня нет программы. Я не пою.

Юрий Бутусов: А у тебя будет когда?.. У тебя же, наверное, теперь пластические вечера?

Александр Девятьяров: Это не шутка, я Вам не рассказывал, Юрий Николаевич, что меня после премьеры спектакля звали в Большой ставить пластический этюд под свою музыку, но я отказался.

Юрий Бутусов: А почему отказался?

Александр Девятьяров: Я побоялся. Сейчас я бы сказал: «Бегу», – но поезд ушел.

Юрий Бутусов: То есть, они думают, что это ты поставил свои собственные танцы?

Александр Девятьяров: Да. Но я дам Ваш контакт. Я 10 процентов буду Вам пересылать.

Юрий Бутусов: Это не моя профессия.

Ольга Бигильдинская: Саша, ну расскажите, кто на самом деле поставил Ваши танцы и вообще танцы в этом спектакле? Потому что создается ощущение, что они рождаются здесь и сейчас. И говорить о каком-то рисунке роли, отрепетированности всего, что мы видим, даже страшно и боязно. Как рождались Ваши танцы? При помощи чего, кого, чьи идеи?

Александр Девятьяров: Я не могу назвать это танцами. Для меня это не танцы, это часть спектакля неотъемлемая. Это тело говорит и не может врать. Ну либо оно врет на сцене. И все наши вот эти, условно говоря, в кавычках танцы были рождены на наших прекрасных пробах, на этюдах, на репетициях и как-то это постепенно все… то есть, Юрий Николаевич просто мог включить музыку и под нее что-то рождалось здесь и сейчас. Поэтому для меня это не танцы, это та атмосфера, за которую, Юрий Николаевич, я не устаю Вас благодарить. Мне кажется, такой должен быть театр, такой. Когда ты все время в материале, когда ты не уходишь за кулисы и не работаешь по сценам. Мы все всегда были на репетициях. Всегда. Там какая-то у нас пара недель была с Женей (Евгением Редько, исполнителем роли Николя – прим. ред.), когда еще Юрий Николаевич с другими ребятами не определился. И мы все время присутствовали, все время варились в этом. Ну, в общем, это было сказка. И действительно, это «репетиция – любовь моя», я, наверное, по-настоящему понял это только с Юрием Николаевичем. Но это не просто слова. Это, действительно, когда почувствовал, что такое репетиция, настоящая, когда тебе действительно неважно, сколько ты спишь, во сколько ты уйдешь из театра. Важно то, что ты делаешь здесь и сейчас в этой прекрасной Черной комнате и потом на сцене.

Ольга Бигильдинская: Насколько было неожиданным для Вас, что Вы будете играть отца, а не сына? И когда это решение в общем-то родилось? Скорее всего, не сначала?

Александр Девятьяров: Отвечает Юрий Николаевич. Город Вильнюс.

Ольга Бигильдинская: Юрий Николаевич, Александр затрудняется ответить на этот вопрос.

Александр Девятьяров: Я не затрудняюсь, я просто уверен, что это ход и решение Юрия Николаевича, у него изначально была такая идея. Потому что, когда Юрий Николаевич оставил меня и Женю во втором репзале, он сказал: «Я хочу вам прочитать материал». Он нам прочитал прекрасную пьесу «Сын» и, естественно, мы с Женей слушали в полной уверенности, что я буду Николя, а Евгений Николаевич будет Пьером. И потом Юрий Николаевич произносит: «Ну, для меня это материал интересен, только если Николя будет Женя». У нас мгновенно встретились взгляды с Евгением Николаевичем Редько. Мы проглотили слюну и пошли дальше.

Юрий Бутусов: Ну да, все точно абсолютно. Да, я понимал, что отсутствующий Редько… Вы знаете, я немножко расстроен, не буду скрывать, но то, что его сегодня нет, это же абсолютное проявление Николя. Он такой и есть, потому что Николя не ходил в школу.

Ольга Бигильдинская: Юрий Николаевич, заметьте, мы это принимаем и понимаем.

Юрий Бутусов: Мы все это понимаем, я это не принимаю как бы. Но, конечно, он имеет это качество... Конечно, это было решение, мне было важно, что он открыт, как ребенок, и закрыт, как ребенок, и понятно, что актер должен сохранить в себе восприятие мира такое же чистое, как это бывает у детей. И при этом мне была необходима мудрость Евгения Николаевича для того, чтобы выйти за рамки непослушного мальчика. Потому что, конечно, тот вопрос, который он решает, это вопрос экзистенциальный, шекспировского масштаба. Именно поэтому я с некоторой долей условности сравнивал это с «Гамлетом». Для него это так и есть. Это, так сказать, философия чувств. Может, это не философия интеллекта, но это философия чувств. И для этого необходим был свет: дети мудры, мудрее чем мы гораздо, их голова не забита мусором жизни, кошмарами мира. Поэтому они идеалистически воспринимают действительность, как воспринимает действительность Гамлет. Поэтому я позволил себе это сравнение. И поэтому эта пьеса мне кажется прямо-таки хорошей. Фукс сказала, 45 стран?

Ольга Бигильдинская: Да, 45 стран.

Юрий Бутусов: Ну, наверное. Есть такое наглое ощущение, что все-таки все воспринимают это несколько буквально и размышляют над этим в категориях семейных драм или болезней человеков – так, как это в пьесе, скажем, «Отец». А мне кажется, что там есть гораздо больше, и я это воспринимаю, понимаю, чувствовал, и, надеюсь, что каким-то образом это удалось хоть в какой-то маленькой степени передать. Если относиться – надеюсь, он нас не услышит – к этому, как к прикладным пьесам, они очень хорошо написаны, безусловно, держится внимание. Это то, что называется «хорошо написанная пьеса». Поэтому так много стран и все хотят это делать. Но если бы не было этой загадки и философии, и очень сложной психологии, которые есть в этих пьесах, я просто не стал бы этим заниматься. Потому что это просто плохие пьесы. «Хорошо написанная пьеса» для меня – это плохая пьеса. Как правило, это пьеса, которая не несет за собой никакого второго плана, это пьеса развлекательного характера, как бы держащаяся на сюжете. В лучшем случае в ней хорошо написанные роли, где есть возможность для актера быть грустным, смешным, веселым и так далее. Но для меня это такого рода драматургия, ее достаточно много, но она не представляется мне важной. Она нужна для театра – театр должен быть разнообразный, но мне это не интересно. Я не видел фильмы, которые вышли. Понимаю, что там играют выдающиеся артисты, но ничего не могу про это сказать, не могу оценить это никак. Мне кажется, что, если говорить про Зеллера, в нем есть вот это нечто, поднимающее его надо обыденностью, над бытом. Поэтому возник Женя. Не при нем будет сказано, он, конечно, прекрасный, очень тонкий человек, очень большой артист, имеющий огромный еще запас, перспективу и так далее. Если бы жизнь не складывалась таким драматическим образом, конечно, я бы мечтал с ним еще встретиться в работе. Но теперь уже не знаю. Вот, поэтому это такая для меня дорогая встреча в жизни, очень важная для меня человечески. Он человек открытого такого нерва и очень большого сердца, и очень тонко чувствующий то, что происходит. Много понимает про наш мир. А кто много понимает, у того много скорби.

Ольга Бигильдинская: Юрий Николаевич, скажите, а Вы изначально планировали, просто не говорили никому о том, что именно он будет играть Сына в вашем спектакле?

Юрий Бутусов: Нет, это произошло очень быстро. Саша очень точно все рассказал. Это произошло почти моментально. Просто так всегда бывает, знаете как, очень долго запрягаешь, а потом быстро едешь.
Тут, наверное, надо перейти и сказать про Сашу. Не только дело в Жене, но дело и в Саше. Потому что Саша, несмотря на такую противоречивую внешность… У него есть и харизма, и такая брутальность, в каком-то смысле, и в то же время, нежность какая-то и тонкость – это то, что мне сразу подсказало, ну не сразу, а довольно быстро. У него двое детей. В этом он очень хорошо разбирается. Есть [у него] такая трогательная черта, которая для меня очень привлекательна. Я думаю, что во мне ее нет. Он чуть-чуть прессует, что он взрослый, он гораздо моложе, чем хочет быть. И в этом есть много юмора, поэтому я хотел, чтобы он был папой. И потом у меня всегда было ощущение в жизни, что папа младше, чем его дети. Такой вот мой папа. Его давно уже нет, но он всегда казался мне беззащитным и большим ребенком. И я очень любил в нем это качество. Поэтому тут это сошлось. Даже, если говорить красиво, то Саша и Женя – это, конечно, одно целое. Я большой поклонник Востока, всяких штук связанных с инь-ян, в данном случае это как разные полюса. Не женское и мужское, но разные полюса. Человек – это же не случайно, если кто видел, понимает, этот символ: человек – это круг, который состоит из разных противоположностей. И поэтому они вместе в финале. Когда уже они не могут быть вместе, но они вместе. Поэтому вот эта цельность. Если, так сказать, в кухню заходить, то понятно, что если расклад обычный по возрасту, то этой цельности не получится, они будут находиться в противоположных каких-то фазах. Ну, это какие-то хитрости уже…

Александр Девятьяров: Юрий Николаевич, но я бы хотел с Вами продолжить работать.

Юрий Бутусов: Прости, Саша, я почему-то плохо слышу.

Александр Девятьяров: Я пошел!... Я хотел бы с Вами продолжить работать.

Юрий Бутусов: Ну Саш, ну понятно. Ну это, как сказать, это такие моменты уже. Конечно, у нас все получилось. Получили «Золотую Маску». Из всех присутствующих ты ее получил.

Александр Девятьяров: Вы были первый, кому я позвонил после того, как получил. Первый были Вы.

Виктория Тиханская: Когда на сборе трупы Егор Перегудов сказал, что будет Юрий Николаевич Бутусов ставить у нас спектакль, помню, как завизжал весь зал, а я, к стыду моему, признаюсь, не видела ни одного спектакля Юрия Николаевича Бутусова, но реакция зала просто вынудила меня с ним познакомиться. Я начала смотреть интервью, записи спектаклей и после «Макбет» сказала: «Я хочу поработать с этим режиссером». Эта энергия, то, как он раскрывает женщину… Когда уже было распределение «Бури» и меня не пригласили на прослушивание, я себе сказала: «Я обязательно буду работать с этим режиссером, он все равно меня выберет». Я была уверена в этом, не знаю, откуда эта уверенность у меня появилась, но она была стопроцентная.
В общем, я зажглась и понеслось. Здесь я поняла и увидела, как может быть команда едина, как все абсолютно с одной энергией направлены на одно, с огнем, желанием. Это очень важно, потому что во многих спектаклях я видела это разрушение, когда то режиссер не тот, то произведение не то, а здесь абсолютная вера и ожидание того целого, настоящего. Этот процесс был очень полезным для меня. На каких энергиях репетирует Юрий Николаевич… Школа школой – ты и это должен знать. А его подход – через музыку.
Когда Юрий Николаевич приходил на репетицию, включал музыку на компьютере, и мы могли час просто сидеть и слушать. А потом ты почему-то встаешь, садишься на стол и начинаешь катать коляску. Это особая школа, которая помогла и придала мне уверенности, дала понять, что у всех артистов здесь одинаковые возможности. Это моя первая роль на Большой сцене, Юрий Николаевич дал мне большую возможность и желание двигаться дальше.

Ольга Бигильдинская: Хотелось хотя бы немного поговорить о сценографии спектакля. Я сейчас раскрою маленький секрет. Когда начались репетиции «Сына», они проходили в репзале номер два и там буквально жила компания, которая ставила спектакль. Более того, Юрий Николаевич попросил покрасить все в черный цвет, у нас там наконец-то тоже черная комната. Спасибо, кстати, за этот ремонт.
Юрий Николаевич никого туда не пускал, то есть, там сохранялась энергия спектакля. И плюс выгородка, которая там была, переехала фактически на сцену – та комната, которую мы видим, это копия того репетиционного пространства, в котором репетировался спектакль. Так ли это?

Юрий Бутусов: Да, так.

Татьяна Матюхова: Даже люстра и труба.

Юрий Бутусов: Это важно – репетировать в том пространстве, в котором будет спектакль, для меня не может быть по-другому, художники знают про это и поэтому очень боятся репетиционных помещений, в которые я попадаю. Может так оказаться, что спектакль будет таким, как какая-то темная комната. Это длительный процесс, когда сочиняется пространство, и бывает по-разному, бывает, ты понимаешь, как в данном случае, что ты хочешь, чтобы это была та же точно комната, в которой ты работаешь, или какое-то другое пространство – и тогда другое пространство мы видим на сцене.

Ольга Бигильдинская: Скажите, а на каком этапе художник обычно подключается к работе над Вашим спектаклем и насколько это работа художника или больше совместное все-таки творчество?

Юрий Бутусов: Когда начинаются репетиции, это, безусловно, совместное творчество. Существуют вопросы, которые я не могу решить, в том числе и для этого необходим художник – он обладает теми знаниями, которых у меня просто нет. Но образ спектакля сочиняется совместно, и понятно, что доля размышлений художника имеет огромное значение, но еще значение имеет мое размышление, мое чувство и понимание, потому что мне жить в этом пространстве вместе с артистами четыре месяца. Художник придумал и ушел, а мы здесь живем, это наш дом, здесь наша кровь, поэтому для меня не может быть по-другому, не может быть так, что он придумал что-то и нам потом это сделали. В какой-то момент, не с самого первого дня, но в какой-то момент это пространство выстраивается, находится образ, и мы должны жить в этом пространстве, тогда есть надежда, что спектакль может получиться. Наверное, есть режиссеры, которые работают отдельно от художника, и художники, работающие отдельно от режиссеров, но это не имеет, на мой взгляд, к настоящему театру, к театру глубокому, который ставит проблемные и важные вопросы, никакого отношения.

Ольга Бигильдинская: Нужно назвать имя художника, над спектаклем работал Максим Обрезков, и знаете не хочется раскрывать и обсуждать все образы, потому что это очень интересно разгадывать, но на одной детали визуальной я хотела бы остановиться – на Луне, которую Луной называют, собственно, наши цеха. А многие критики отметили ее сходство с планетой Меланхолией из фильма Ларса фон Триера. Насколько Вы задумывались о такой параллели?

Юрий Бутусов: Это Луна.

Ольга Бигильдинская: У меня есть вопрос к зрителям. Когда смотришь трагедию, всегда хочется понять: уходя с него, получили ли вы какой-то рецепт или прививку? С ответом на какие вопросы вы уходите?

Из зала: Меня зовут Альфия, мою дочку Маша. Она этот спектакль посмотрела 15 раз, а я один раз. И с тех пор, как его посмотрела, я думаю все время, что мне хотел сказать ребенок. Моя первая реакция, конечно, был шок, и выйдя после этого спектакля, я безумно хотела ее обнять.

Из зала: Первый акт заканчивается – выхода нет. И я предполагаю, чем должен закончиться спектакль. И вот что такое делает режиссер, при том, что не меняется ход событий – действительно, все заканчивается трагедией, никто не остается не изранен, – но даже при таком исходе спектакля все-таки режиссер смог сделать так, что я вышла и сказала: «Нет, все, вот белый свет, мы идем дальше». То есть, мне дали возможность дальнейшего шага, я увидела, что то, что произошло, это не конечный итог. Дальше есть еще что-то. Это, наверное, гениальность.

Из зала: Ни одного отрицательного героя ни в одном спектакле у Юрий Николаевича нет. Все просто люди. После спектакля всегда выхожу на улицу и всех люблю, вот я иду и прямо люблю всех. Потом захожу в метро, а там как будто продолжение идет спектакля. Вот это продолжение жизни, наверное. Поэтому спасибо, Юрий Николаевич, Вы мне открыли такой театр, которого я не знала и, наверное, открыли меня. Потому что я Вашими спектаклями продолжаю открывать себя, я хожу на спектакли по несколько раз и как Библию их читаю: вот тут ты понял, тут не понял, тут еще чуть-чуть понял. Каждый раз открываю что-то новое. На «Сына» опять уже хочу, потому что каждый раз что-то не досмотрел.

Из зала: Для меня прикладное значение этого спектакля в том, что он об ответственности родителей за терапию своих травм. Я не психолог, но там так ярко показано, что родители пытаются спасти ребенка и совершенно не спасают себя. То есть, подросток-отец не занимается своим прошлым, мама разбита и собой не занимается, и из-за этого у них ничего не склеивается. И для меня это прямо такой яркий пример, что надо свою жизнь склеивать, лечить, формировать и тогда, может, и люди вокруг будут счастливы, и дети. Вот такое у меня после спектакля впечатление.

Юрий Бутусов: Тут было рассуждение, почему, несмотря на весь трагизм, мы выходим с чувством жизни. Я взял эту пьесу не только по тем причинам, о которых уже говорил – про значимость духовной жизни этого парня. И как бы это поточнее сказать, просто если задать себе вопрос, почему он застрелился, я думаю, что ответ находится здесь. Конечно, этот человек, парень совершает абсолютно фантастический и человеческий поступок– он спасает своих родителей. Он убивает себя, чтобы спасти своих родителей. Если вы помните, после чего это происходит. То есть, он, конечно, сгусток любви несет, он хочет спасти их своей любовью, он хочет спасти свой мир, и у него нет другого выхода – в этом трагизм. Поэтому это высокая очень пьеса – как всякая трагедия, античная, в том числе, она несет вот этот катарсис только через смерть. В этом трагизм жизни и правда. И вот эта любовь и это его самопожертвование, он делает это не потому, что он несчастный забитый, а потому, что он большой, красивый, умный, свободный, способный на самопожертвование и подвиг, не побоюсь этого слова, человек. Я думаю, я надеюсь, что именно поэтому зритель может испытать то чувство, о котором кто-то из зрителей сказал. Потому что мы прикасаемся к человеческому чуду, к способности человека любить и спасать другого человека.

Полина Захаренко
Ольга Бигильдинская

Фото Марии Моисеевой