Справка:
Вера Зотова
Закончила мастерскую Алексея Бородина (ГИТИС). С 1993 года работает в РАМТе.
Исполнительница ролей Зои Кирьяновой в спектакле «А зори здесь тихие…», Клеопатры Максимовны в «Самоубийце», Радости Его Величества в «Думайте о нас», Виллины в «Волшебнике Изумрудного города», Бэт в «Принце и нищем» и многих других.
Художник по костюмам к спектаклю «Платонов. III акт». Художник предстоящих премьер РАМТа «Лифтоненавистник» и «Ксения Петербуржская».

Как здорово, что встречаются такие люди – одаренные, обладающие потрясающей энергетикой и заряжающие всех вокруг своим внутренним светом. Благо, профессия обязывает отдавать себя людям. И она – отдает. Неся через всю свою жизнь способность противостоять трудностям, умение радоваться мелочам и, конечно же, любовь к профессии.
Знакомьтесь: Вера Зотова.

– Вера, у Вас актерские корни?

– Нет. Моя мама по специальности химик, а папа - кинооператор. Он работал на студии Центрнаучфильм, снимал сюжеты про путешествия.

– А родители не были против, когда Вы решили стать актрисой?

– Да нет, мои родители вообще никогда не были против чего-либо. Только переживали за меня очень. Я ведь пять лет не могла поступить в театральный.

– Вообще интересно, как рождается желание стать артистом…

– Во мне это рождалось постепенно. Наша школа была в активе Молодёжного Театра. В те годы мы дежурили на спектаклях рядом с билетерами, ходили в театроведческую секцию. До этого момента я театр в принципе не признавала, а когда попала сюда, увлеклась. Это было в тот год, когда выпустили спектакль Сергея Ивановича Яшина «Гуманоид в небе мчится». Я помню, посмотрела его раз 25, а потом и считать перестала. Тогда и появилось стойкое желание быть артисткой. Правда, не только у меня, но и у всех моих подруг.

– А стали в итоге только Вы?

– Одна подруга стала врачом, другая – учителем, третья художником, живет сейчас в Дании. А я одна уперлась и поступала несколько лет подряд. И год на четвертый, когда я поняла, что поступить мне пока «не светит», задумалась: а кем же ещё можно стать? Получалось, что никем. Я тогда подумала, что лет 10 еще попоступаю, а потом надо будет что-то делать...

– Что Вы делали в промежутках между поступлениями?

– Закончила училище по специальности машинистка-стенографистка. А потом работала 2 года в Щепкинском училище машинисткой. Так что еще одна профессия есть, если что.

– А как получилось, что Вы оказались именно на курсе Алексея Бородина?

– Вы знаете, когда набирали предыдуший курс, мне одного года не хватило для поступления – я тогда училась еще в 9 классе. И вот когда пришла сюда снова, то поняла – выхода у меня нет, учиться буду здесь. И меня посетил такой покой! Ну если из-за этого театра все это приключилось, должна же быть справедливость на свете!

– В одном из интервью Павел Любимцев сказал, что в Щукинское училище отбирают людей, обращая внимание на их фактурность и типажность, а Алексей Бородин и Сергей Женовач на встрече режиссеров в РАМТе говорили, что очень важна всё-таки индивидуальность. Поэтому в театральный надо брать очень разных людей. Как Вы думаете, по какому принципу набирали Ваш курс?

– Ну, в те годы Алексей Владимирович был не так известен в качестве педагога, и считалось, что в Детский театр поступить проще. И на нашем курсе были те, кого не взяли в другие институты. Но в результате все оказалось не так плохо. Всех своих однокурсников я считаю большими профессионалами. А вообще, если кого-то не берут, это не значит, что он менее достоин, просто так получилось, таково стечение обстоятельств. В театральный институт поступают тысячи человек, до третьего тура доходят человек сорок, из них выберут 25, но это же не значит, что всеостальные не достойны.

– Еще Алексей Владимирович и Сергей Васильевич говорили о том, что выбираются студенты близкие тебе по группе крови. Вы чувствуете, что одной группы крови с Бородиным?

– Сейчас это однозначно чувствуется – так долго вместе. И потом, когда мы сюда пришли, готовы были всё впитывать. Мы ещё даже не дети перестройки были. Мы были такие социалистические дети, которые старших уважали. Ну и когда ты так долго к чему-то стремишься, имеет смысл брать всё, что можешь. И, конечно, какие-то мои позиции, мое восприятие жизни и стремления сейчас с Алексеем Владимировичем совпадают. Слышу что-то от него и понимаю, что и я так живу. «Если вы висите над пропастью, что же делать – любуйтесь видом!» – когда он однажды сказал эту фразу, я поняла, что это мое кредо.

В дипломном спектакле «Наш городок»

– С кем Вы учились? И многим с Вашего курса удалось попасть в РАМТ?

– У нас был прекрасный курс. Последний курс, который учился в театре – мы занимались прямо в этом здании. Нас с первого курса учили – по второму, актерскому этажу не ходить, глаза долу. Мы в первый год вообще не ходили в актёрский буфет, только в «Пельмешку» на улице. У нас было такое трепетное ко всему отношение!
Мои однокурсники – это Лена Галибина, Таня Матюхова, Наташа Чернявская, Ульяна Урванцева, Олег Зима  – это те, кто остался в театре. У нас был малюсенький курс, 13 человек. Закончили – 11. И нас всех по окончании оставили в театре, и мы играли свои дипломные спектакли.
А потом наступили трудные времена, и кто-то ушёл. Вот, например, Сашка Минаев: денег нет, квартиры нет, а тут ещё и любовь подвернулась – и поехал в Чехию со своей любовью вместе. Я считаю, это огромная потеря для театра. Илья Ильин, у которого в какой-то момент кризис внутренний случился, тоже ушёл. Хотя нам всем казалось, что мы уйдём, а он останется. Абсолютно человек театра. Катя Ильина сейчас в США, растит двух детей. Илона Халитова прекрасный зубной врач. Митя Бабкин свободный художник. Володю Сычёва многие знают по «Ералашу», сейчас он вернулся в профессию и снимается в кино. Глеб Добровольский на ТВ работает режиссёром.

В спектакле «Сказки на всякий случай» с Татьяной Веселкиной

– Как интересно, получается, что в театре остались в основном женщины.

– Да, у нас, правда, какой–то женский курс был. Когда мы заканчивали обучение и у нас был выпускной капустник, Валерий Кириллович Кисленко посвятил нам стихи, которые заканчивались так: «И за столом у них матриархат». Мне кажется, у нас в театре вообще с женщинами всё прекрасно – красивые, умные, талантливые. Иногда думаю, что ни в каком другом театре я не могла бы существовать, просто потому, что там нет таких взаимоотношений. Для меня важнее даже не то, что я играю, а то, с кем я рядом нахожусь. Без чего–то на сцене я могу обойтись, а вот без таких замечательных людей – нет. У нас исключительная ситуация «на женском этаже». В театре такое редко случается.

В спектакле «Принц и нищий», Бэт. Йокел – Алексей Мишаков

– Вы работали с разными режиссёрами. Как Вы думаете, что важнее для актрисы: найти своего режиссёра или, наоборот, поработать со многими творческими личностями для пополнения своего профессионального багажа?

– Вы знаете, я думаю, что важно и то, и другое. Потому что для багажа интересно, что у каждого режиссёра своя колея, свой почерк. Иногда мне действительно кажется, что когда работаешь с одним режиссёром, очень трудно потом перестраиваться. Потому что, например, у Саши Пономарева один метод, а у Владимира Александровича Богатырева – совершенно другой. И я понимаю, что в условиях нашего театра актёр должен быть готов ко всему на свете, потому что за все это время мы и пели, мы и плясали, и словами Крученых разговаривали, и в психологический театр играли.

В спектакле «Самоубийца», Клеопатра Максимовна. Подсекальников – Алексей Розин

– На спектакле «Самоубийца» по Н. Эрдману интересно было работать с его режиссером – Вениамином Смеховым?

– Да, очень интересно. Во–первых, для многих он был Атос, тот самый, живой Атос. Во–вторых, это настолько образованный, интересный человек! Он же говорит как по писанному. Можно бесконечно слушать, смотреть. Потом драматургический материал очень интересный.
А еще иногда бывает, что режиссёр не знает, что он хочет, а он – знал всё. Казалось, например, что, для сцены за столом, где сидят 13 человек, была написана партитура.

– Для актрисы  в творческом плане что важнее и что нужнее: мечтать и ждать, или все–таки активно ждать роли?

– Когда ты складываешь руки, сидишь и ждешь, начинается обратная реакция, регресс – ты перестаешь развиваться. Начинается ненужное самокопание, начинаешь жить «в себя», а не «из себя». Думаю, если какое–то время в жизни не происходит того, чего бы ты хотел, не стоит на этом зацикливаться. Нужно куда–то дальше развиваться. Должны быть увлечения какие–то помимо профессии, чтобы не отчаиваться, не приходить в уныние, если пока что–то не складывается. Потому что в жизни столько всего интересного. Нельзя жить только «в одну сторону».

– Про Вас этого точно не скажешь. Вы, например, занимаетесь фотографией. Расскажете, как это началось?

– Я уже говорила, что мой отец – кинооператор. Дома всегда фотоаппараты были. Когда я пришла в актив театра, я постоянно сидела в зале и фотографировала все спектакли. Потом у меня был довольно большой перерыв в театре, не было ролей, и я в это время сидела дома, с дочкой. Но, несмотря на это, свободного времени было мало. Тем не менее, голова была забита идеями, мне хотелось какой–то работы, но чтобы я сразу видела результат своей деятельности. А в фотографии все это есть, а еще в ней соединяются и костюм, и драматургия, и образ – все, что составляет актерскую профессию.

– Получается зарабатывать этим на хлеб?

– Иногда бывает, что это приносит доход. Но я к этому не стремлюсь.

– Еще Вы художник по костюмам к спектаклю «Платонов. III акт». Может ли это стать для Вас второй профессией?

– Как пойдет. Но на самом деле очень сложно совмещать две профессии. Я вообще считаю, что моя профессия – актриса, всё остальное – хобби и не надо делать вид, что это профессия.

– Вы всегда очень хорошо выглядите. И постоянно в разных вещах, Вами же связанных.

– Сколько я себя помню, постоянно не сижу просто так. Даже если 15 минут антракт – я вяжу в это время.

– За сколько антрактов Вы можете связать свитер, как тот, что на Вас сейчас?

– Ну, довольно быстро, антрактов за 20.

– Поговорим о Вашей основной профессии. Как Вы относитесь к актерской импровизации – интересно ли Вам это как актрисе? Получается использовать этот приём в спектаклях? Ведь не все режиссёры разрешают импровизировать?

– Нет, не все, бывают очень чёткие рисунки, но это не значит, что ты несвободен внутри.

В спектакле «Оркестр», Памела

Ты можешь выполнять какой-то внешний рисунок, при этом самостоятельно размышлять над образом и быть свободным. Всегда можно найти место для импровизации. Импровизация – это ведь не значит, что сегодня ты пойдёшь направо, завтра – налево. Импровизация зачастую в том, чтобы рождать здесь и сейчас. Это какие-то маленькие нюансы. Или просто твой внутренний путь сегодня. Это может быть не видно зрителю, но ощущение сиюминутности происходящего рождается у зрителя от чувства твоей внутренней свободы. Ты хоть и выполняешь заданное, но ты можешь плести «своё кружево».

– А отдача от зрителя – Вы чувствуете ее?

– Ну есть же такое понятие: «сегодня «зал хороший» или «сегодня «зал плохой», или «сегодня «зал слушает», а завтра – нет. Зал на спектакле превращается в некую сотворческую единицу, становится живым организмом, который может существовать с тобой в диалоге, может существовать за четвертой стеной, может тебе мешать, а может помогать. Пока темно, ты его чувствуешь, а когда зажигается свет, ты видишь: вот ты какой.

В спектакле «Золушка», Фея. Золушка – Евгения Белобородова

- А бывает, что артист не чувствует зала?

– Бывает, что зал не чувствует сцены. Но иногда это обманчивое ощущение. Бывает тишина в зале пустая, а бывает завороженная. Иногда зал сидит тихо, все улыбаются, все понимают, а у актеров паника. В зале ведь тоже происходит единение, люди собираются в одну компанию, которая сегодня реагирует так, а не иначе.

– А Вы сами как зритель ходите еще на какие-то спектакли?

– Я как зритель на все наши спектакли хожу. На многие по нескольку раз. Я вообще поклонница этого театра. В другие театры я, конечно, пытаюсь ходить. Но это нечасто получается в связи с нехваткой времени.

– У Вас бывают необычные ситуации, например, когда слова забываются?

– Да, это у меня бывает периодически. Это моя особенность что-нибудь забыть. Но, Слава Богу, что в этот момент я способна начать думать. Я могу быстренько вернуться в начало, вспомнить, что произошло, что играем, и логическим путём прийти к тому, что я забыла.

В спектакле «Незнайка-путешественник», Снежинка

– Вы играете во многих детских спектаклях. Алексей Блохин в своем интервью признался, что он их обожает. А Вы как к ним относитесь?

– Вы знаете, не дай Бог меня снимут с детских спектаклей. Во-первых, в них начинают работать такие рецепторы, которые ты не можешь использовать во взрослых спектаклях, и это требует огромных энергетических затрат. А потом еще, слава Богу, у нас, статус детского спектакля изменился к лучшему. Я счастлива, что играю в «Волшебнике изумрудного города», в «Незнайке», «Золушке»...

– Как Вы думаете, насколько современному человеку нужны сказки?

– Я думаю, что жизнь всегда была сложной. Сейчас в мире много негатива, поэтому сказки особенно важны. Но если человек закрыт для добра, ему никакая сказка не поможет. Замечательно, когда человек в состоянии откликнуться на это.

В спектакле «Золушка», Фея

– В спектакле «Золушка» Вы играете роль Феи…

– Это моя любимая роль. Мне очень нравится та энергия, с которой Алексей Владимирович всех аккумулирует и заставляет «шар катиться», чтобы он светился. А еще я в этой роли чувствую себя внутри абсолютно свободной, я могу «двигать сцену» и владеть ситуацией.

– Ваша Фея помогает героине преобразиться. Считаете ли Вы, что Ваша профессия тоже сродни преображению. Самого себя и людей, с которыми ты работаешь?

– Это не волшебное преображение. Это большой труд. Но это единственная профессия, которой я хочу заниматься. На работу, как на праздник!

В спектакле «Сказки на всякий случай» с Сергеем Печенкиным

– Вера, мне кажется, что Вы должны любить спектакль «Сказки на всякий случай»?

– Ну конечно. «Сказки на всякий случай» – из тех спектаклей, которые могут так запасть в душу, что ребенок может на что-то по-другому посмотреть. Это то, что остаётся с тобой надолго. Эти сказки-притчи, хороши тем, что взрослые в них видят одно, а дети другое. Хорошо, когда родители смотрят сказки вместе со своими детьми и с открытой душой.

– Есть спектакли, которые ушли из репертуара, но которые стали событием в Вашей жизни?

В спектакле «Наш городок», Эмили. Джордж Гиббс – Илья Ильин

– Это дипломный спектакль «Наш городок». Он стал не просто событием, мировоззрение мое изменил – колею проложил по жизни. Во время этого спектакля было ощущение, что нимб над нами. И он долгие годы нас сопровождал… Нашим девизом во время работы было – «Мы так любили друг друга»…
Этот спектакль о том, что надо ценить каждый миг своей простой повседневной жизни: солнце встаёт, птицы поют, рядом находятся любимые люди, мы просто есть. Когда мне было трудно в жизни, я думала: вот ветка, на ней капля висит, в ней солнце отражается... Или стоит куст, облепленный воробьями, и щебечет… Я стала замечать мелочи. Есть такой способ переключить внимание: если артист нервничает перед выходом на сцену, то надо потрогать кулису, из чего она сделана, какая у неё фактура. И после этого ты уже спокойно идешь на сцену.
Так же и в жизни: трагедия, рушатся твои надежды, а ты видишь, весна, ручеек течёт, спичка по нему плывёт, дети играют. Это для меня как потрогать кулису, только в жизни. В мире столько красоты, как можно быть несчастливым?

В спектакле «А зори здесь тихие…», Зоя Кирьянова. Галя Четвертак – Татьяна Матюхова

– Вы играете роль Зои Кирьяновой в спектакле «А зори здесь тихие» по повести Бориса Васильева. Это очень непростой материал. Сложно в нем находиться?

– Это была моя первая «взрослая» роль после детских спектаклей и характерных ролей. Просто человека оказалось играть трудно. Сложно в эмоциональном смысле. Но я появляюсь в первом акте, где всё ещё хорошо. Остальным актрисам сложнее. Вообще, честно говоря, после больших перерывов, которые у нас бывают перед этим спектаклем, все «как на войну собираются». Тяжело после перерывов его восстанавливать.
Таких спектаклей очень мало на театральных площадках. Вот у нас получается, что спектакли о людях – это «Зори» и «Таня». Когда ты видишь человека таким, какой он есть: его путь, его выбор. Когда это не просто глобальная тема, не просто идея, а говорится о вещах, касающихся каждого человека в отдельности. Когда ты видишь героев в тяжёлых ситуациях, в преодолении, в борьбе с самим собой, в жизни такой, какая она есть.

В спектакле «Таня», девушка. Грищенко – Олег Мосалев

– Как Вы думаете, а надо ли ставить спектакли о героях? Нас с детства кормят какими-то недосягаемыми идеалами, а жизнь другая.

– Я думаю, что надо ставить и про героев, и про обычных людей тоже. Потому что, если бы у нас в детстве не было героев, были бы какие-то совсем заниженные критерии. Я хочу вернуться к спектаклю «Таня» по пьесе А.Арбузова. В нем создан  удивительный образ. Таня, может, и не герой, но путь, который она прошла, можно назвать героическим. Это как раз та история, которая может случиться с человеком, а может и не случиться. Это и есть тот самый переломный момент, который может одного человека сломать, а другого воспитать. Это тот же герой, но близкий нам человек. Не сказочный какой-то недосягаемый персонаж. Ты понимаешь, что этот человек такой же, как все. Поэтому, мне кажется, что это очень важный спектакль в репертуаре нашего театра. И кстати, каждый раз, когда этот спектакль пытались снять с репертуара, артистам удавалось его отстоять.

В «капустнике»

– Это правда, что Вы активно участвуете в «капустниках», в общественной жизни театра?

– Да, мне не сидится на месте. Наверное, и потому, что у меня энергии больше, чем я могу потратить на те спектакли, в которых я играю. Кроме того «капустник» – это такой всеобщий азарт, и это всегда весело.

– Вера, а что ещё помимо театра заполняет Вашу жизнь?

– Моя дочка Маруся заполняет мою жизнь.
Какое-то время я занималась дизайном квартир, интерьеров. Правда, чуть с ума не сошла, потому что всё совмещать невозможно. Я почти год спала по три часа. Стала много есть, так как поняла, что отдыхаю только тогда, когда ем, в это время могла позволить себе почитать книжку. А все остальное время работала. Это интересно очень, но каждая из этих профессий требует полного погружения. А полностью погрузиться можно только во что-нибудь одно.

– Как Вы думаете, насколько совместимы актерство и материнство?

– Это очень тяжело. Материнство и актерская профессия – это две самодостаточные деятельности. Когда ребенок маленький, ты на работе думаешь о нем, а дома – о работе.

– Но актрисе нужно быть матерью? Это помогает в профессии?

– Это такой огромный опыт. Ты познаешь чувство ответственности за жизнь другого человека. Взрослеешь и в профессии тоже. Жизнь любой мамы делится на жизнь «до ребенка» и «после ребенка». В 20 лет у тебя одни умозаключения, а в 50 совершенно другие.

В спектакле «Наш городок», Эмили

– Актерская профессия требует больше труда, сил или в ней важнее всего удача?

– Это все вместе. Даже если когда-то тебе вдруг повезет и случится удача, то без труда и приложения больших сил ничего не выйдет. Поэтому ожидание чуда может присутствовать в жизни, но это не должно быть самоцелью. Нужно прикладывать усилия. Чудо далеко не с каждым может случиться, а может не случиться вообще. Но это не значит, что что-то не сложилось.

– В Вашей биографии была удача?

– Самая главная удача в моей жизни – это то, что я здесь нахожусь. О другой несомненной удаче я уже говорила – это дипломный спектакль «Наш городок». Подарки на меня, в общем-то, никогда с неба не падали, всего приходилось добиваться. А это стало нежданным подарком. Все получилось, как в классическом водевиле. Главная героиня в этот момент неожиданно оказалась занята (моя однокурсница Ульяна Урванцева вышла замуж и собиралась рожать свою прекрасную Настю). И Роль Эмили – пока самая важная в моей жизни – досталась мне…

Алина Бурмистрова