Новый спектакль Антона Яковлева – «Соглядатай» на Маленькой сцене РАМТа – явление, безусловно, «режиссёрское». Он принадлежит к той группе постановок, где в малейшей детали, в малейшем движении актёра читается режиссёрский замысел. Здесь каждый фрагмент, каждая мизансцена продумана с точки зрения её самостоятельной выразительности и эффекта в рамках целого.

Но «Соглядатай» – «режиссёрский» спектакль ещё и потому, что авторский текст Мориса Панича был существенно переработан, если не сказать – воссоздан в процессе работы. В поисках темпоритма и психологической динамики, Антон Яковлев фактически придумал свою собственную пьесу, соткал её из лоскутков, предложенных оригиналом.

В качестве основы сохранился конфликт и набор персонажей – их всего два: Кэмп и его тётя Грэйс. Сохранены монологи, и даже отдельные сцены. Но при этом эстетика спектакля целиком построена на способе их чередования, на темпе высказываний и скорости действия. И потому, пробуя сопоставить спектакль и текст, находишь так много отличий, что порой кажется, речь идёт о двух разных произведениях. Пьеса здесь воспринимается как первичный пласт содержания, не более чем «трамплин» для режиссёрского замысла. Речь идёт о «перекодировке» текста в соответствии с методом, который позволяет выявить заложенный в нём смысл и, одновременно, удерживать зрительское внимание.

Именно метод является жизненной силой спектакля. В его основе – совмещение элементов из двух разных школ – русского психологического театра и театра абсурда. Важно знать, что переработка текста была продиктована желанием создать в полном смысле драматическое произведение. Из пьесы, написанной скорее в духе «разговорного театра», Антону Яковлеву удалось сделать тонкий психологический спектакль, где внимание зрителя традиционно сосредоточено на развитии и раскрытии характера.

Скупость внешнего действия заменяется активностью – герой Александра Гришина постоянно движется, одна его речь сменяется другой, и каждая сопровождается пластическим этюдом. Он играет и веселится – и мы понимаем, что это не взрослый человек, а ребёнок в теле взрослого. Он бьётся в отчаянии – и в этот момент одиночество служит оправданием его злости на мир. При этом в переходы между психологическими состояниями мастерски вплетены элементы абсурда, за счёт чего множится и сам спектр этих состояний, и производимый ими эффект.

Действительно, герой описывает своё детство, наряжается девочкой – и ситуация, в которую он нас вовлекает, вдруг оборачивается абсурдом, где смех вытесняет всё остальное. Причём абсурд здесь возникает за счёт комбинации деталей, каждая их которых – реалистична, и лишь суммарный эффект лишён адекватного смысла.

Хотя в спектакле два персонажа, по сути это скорее монолог, куда, помимо говорящего, введён объект речи.

Этот объект – тётя Кэмпа в исполнении Натальи Платоновой – за время спектакля не произносит почти ни слова. Её сценическая активность построена на пластике и мимике. И по мере развития действия становится очевидно, что этот персонаж – не столько молчаливый адресат главного героя, сколько проекция его разочарований. Это как бы собирательный образ обид, комплексов – всего, что накопилось в нём на протяжении жизни. Он судит не её, он судит самого себя – точнее, одна его часть судит другую, пытаясь добраться до причины внутреннего раскола.

Следуя той же логике, и сценография, в свою очередь, выступает проекцией внутреннего мира персонажа. Антон Яковлев использует традицию экспрессионизма с его стремлением установить прямую связь между внешним и внутренним. Физические свойства декораций, их ломаные линии призваны в буквальном смысле «заострить» и вытолкнуть определённые черты, приметы душевной организации главного героя.

«Соглядатай» – история о поиске умения любить вопреки тем испытаниям, которые жизнь отводит на долю человека. По своей форме, эта история рассказана живо, изобретательно, с множеством ярких ходов и приёмов. Мир, созданный Антоном Яковлевым – это условная, «притчеобразная» среда. Действие происходит вне конкретно-исторической реальности; место и время «имперсональны». Именно поэтому история обретает универсальный, общечеловеческий смысл. Это люди сами по себе, вне социума, вне той реальности, с которой мы взаимодействуем каждый день на протяжении всей жизни.

Материально-предметный мир, введённый в спектакль, представляет набор знаков. Предметы и объекты лишены социальной нагрузки; они мало связаны со статусом героя и его положением в обществе. Их функция – в оформлении универсальной среды, и одновременно, они служат визуализации монологов, создавая контраст между словом и образом. В свою очередь, подобный контраст тоже является одним из источников абсурда.

«Я – соглядатай!» – восклицает главный герой, но в этой роли оказывается не только он сам. Её невольно примеряет на себя каждый конкретный зритель. И понимание спектакля рождается из умения принять эту роль. Лишь тогда возникает со–чувствие персонажам и со–переживание ситуации. То, что спектакль достигает подобного эффекта – это актёрско-режиссёрский успех. Благодаря психологической достоверности, отстранённое созерцание конфликта уступает место вдумчивому наблюдению. Размышления о морали и одиночестве, звучащие со сцены, незаметно становятся вопросами, которые зритель адресует самому себе. Именно таким образом, через вовлечение в театральное действо, происходит осмысление спектакля – не навязанное зрителю, но пробужденное в нём, и в этом его главная ценность.

Николай Азовцев