Информационно насыщенный век, в котором мы живем, очень явно дает о себе знать. Вокруг нас – огромные потоки информации, мы общаемся с невероятным количеством людей, и потому желание закрыться в своем собственном мире и очень избирательно впускать туда и своих и чужих – одна из особенностей современного человека. Тем приятнее и удивительнее вдруг встретить в другом открытость и простоту. А встретить ее в человеке публичной профессии – приятно вдвойне. К таким редким людям относится Прохор Чеховской. Кажется, что с той же легкостью, с которой общается, он идет и по жизни. Даже о своих неудачах Прохор говорит легко, без злости и обиды на судьбу. А еще – и это, наверное, самое главное – он любит свою жизнь во всех ее проявлениях: играя в театре, озвучивая кино и даже давая интервью…

– Невозможно себе представить обращение к актеру не на Вы. А ты почему-то сам переходишь на ты. И это не кажется неуважением, а, наоборот, очень естественным и единственно возможным – говорить тебе «ты».

В спектакле «Незнайка-путешественник», Незнайка

– Ну, я же актерский ребенок, мои родители работали в МТЮЗе, где все всегда были друг с другом на ты. И я привык, что взрослые дяди для меня – это Юра, Андрюша и так далее. И когда я пошел в первый класс, мне было очень тяжело привыкнуть называть учительницу на Вы и по имени и отчеству. Я обращался на ты к мамам моих одноклассников. Кому-то это нравилось, кому-то нет. В результате маму одного моего друга я называл, к примеру, Галя, а маму другого – Оксана Николаевна.
Не люблю, когда на Вы обращаются ко мне. Мне некомфортно. Это официоз. Всегда, даже если по работе с кем-то общаюсь, прошу говорить мне «ты».

– Ты начал говорить о своем детстве. Расскажи, каково это – быть актерским ребенком? И это ли повлияло на твой выбор профессии?

– С одной стороны, это свобода, а с другой – ограниченность. Ты спрашиваешь, хотел ли я стать актером? Не помню, чтобы я сознательно этого хотел. Я просто не знал ничего другого. С 5 до 10 лет я играл в спектакле «Гуд-бай, Америка». Он до сих пор идет в Московском Театре Юного Зрителя.
Когда я учился в 9 классе, папа вдруг стал приносить мне буклеты разных банковских колледжей – видно, хотел себе обеспеченную старость. Но мама, которая всю жизнь занималась моим воспитанием и развивала мой художественный вкус, понимала, что у меня есть единственный путь, и это путь актера. Папа в итоге смирился и – спасибо ему большое – стал очень активно помогать мне готовиться к поступлению в театральное училище. Пока я сдавал школьные экзамены, он сидел в библиотеках, подбирал материал для творческого конкурса, объяснял мне механизмы профессии. Весь мой организм, конечно, противился занятиям. До сих пор помню чувство заточения с папой в репетиционном зале.
И еще я очень хорошо помню тот день, когда остался наедине с самим собой и стал читать. И вдруг понял, что вру. Я остановился, начал снова, опять остановился, и так продолжалось до тех пор, пока я не стал читать так, что поверил самому себе. Тогда я пришел к папе и сказал: «Я хочу тебе прочесть». Папа удивился: «Ну, давай». И после того, как я закончил, он воодушевленно сказал: «Ну, вот это другое дело!» Так, еще до своего поступления, я интуитивно начал открывать для себя основы актерского мастерства.

– Сложно было поступить в театральное?

В спектакле «Приглашение на казнь», Диамедон

– А вы попробуйте! В первый год никуда не поступил. В Щуке мне сказали, что в этом возрасте я как кот в мешке. Мне было 17 лет, я, естественно, как и сейчас, был небольшого роста, но тогда еще не было понятно, останусь ли я таким или вдруг за пару лет вымахаю. Мастер ведь набирает себе на четыре года маленькую труппу. И брать актера моей фактуры, а через пару лет вдруг получить двухметрового верзилу, никому не хотелось.
Так что в первый год я везде пролетел. Пошел работать в компьютерную фирму, обеспечивающую программами риелторские конторы. Ничего в компьютерах не понимал, мне просто показали, как включать и на что нажимать, и я каким-то образом осуществлял презентации компьютерных программ. Зато на первую свою зарплату купил ботинки, о которых давно мечтал.
Затем папа настоял, чтобы я начал заниматься в какой-нибудь театральной студии. Я пошел в студию при Русском психологическом театре. Там было два руководителя, которые ставили спектакли, рассчитанные в основном на них двоих. Но им были нужны реквизиторы, осветители, поэтому они и набрали себе «студию» – то есть нас. Актерского тренинга я там не получил, зато узнал, что, оказывается, могу что-то делать своими руками. Я смастерил из двух фонарей и доски фары для автомобиля, которые светились. А из коробки, фотографии Нью-Йорка и старой линзы от телевизора сделал окно, в которое был «виден город». Потом папа пришел на один из спектаклей, ужаснулся, и больше я в эту студию не ходил.
Когда начались прослушивания, я снова стал показываться в разные училища. Поступал во ВГИК на курс к Грамматикову. Читал Пушкина «Паж, или пятнадцатый год». Все мальчики моего типажа читают это стихотворение. И когда комиссия узнала, что я тоже собираюсь это читать, возмутилась: «Давайте что-нибудь другое!» И тут Владимир Александрович Грамматиков говорит: «Подождите! Пусть читает! Вдруг у него какая-то другая трактовка, вы же не знаете». А у меня действительно был один актерский ход. Я его использовал, и это сработало – Грамматиков был в восторге.

В спектакле «Золушка», Паж. Фея – Вера Зотова

Когда я поступал в Щепку, курс набирала Римма Гавриловна Солнцева. У нее в свое время учился Серебряков, авторитетный для меня актер. На прослушивании я прочел басню «Заяц на ловле» так, что студенты, которые сидели в аудитории, мне зааплодировали. И в деканате меня запомнили. Так что я считал, что практически поступил. Поэтому, когда не увидел себя в списках, у меня был шок. Я, как живой труп, подходил к спискам, не находил себя, уходил и возвращался снова. И так раз семь – не верил, что меня там нет. Это было очень тяжело пережить.
В ГИТИСе Алексей Владимирович Бородин набирает себе студентов очень тщательно. У него не просто первый, второй, третий тур. А первый тур А, первый тур Б и так далее. Он задает домашние задания абитуриентам! Никто больше такого не делает! У него я медленно продвигался вперед. И когда зачитывали списки поступивших, свою фамилию я услышал… в самом конце: «…и Чеховской». Вообще, поступление запомнилось как бесконечный стресс и страх. Поэтому я никогда не хожу прослушивать абитуриентов.

– А чем больше всего запомнился первый год учебы?

– Все обычно вспоминают первый курс с особой теплотой. Я не люблю вспоминать первый курс! Меня же сначала взяли не студентом, а вольным слушателем. У нас было пять вольных слушателей, которых в конце первого года обучения должны были либо принять на курс в качестве студентов, либо отправить восвояси. Так что мой первый курс – это паника. Я постоянно пытался понравиться, показать, что я достоин здесь учиться. Двух человек приняли в студенты зимой, не дожидаясь конца учебного года. Нас осталось трое на одно свободное место. И вот июнь, все после экзамена по мастерству ждут своих оценок, а мы ждем, как решат нашу судьбу. В результате мне повезло, и на бюджет приняли меня.
Я учился на курсе с Тарасом Епифанцевым, Аней Ковалевой, Ромой Степенским, Дианой Морозовой, Лешей Мишаковым, Виталиком Тимашковым, Женей Потапенко, с которыми мы вместе попали в РАМТ. И главной особенностью нашего курса было то, что мы были очень дружными, одним целым.

– А в РАМТ тебя как приняли?

В спектакле «Принц и нищий», Гемфри

– О, это был дубль два! Как будто через четыре года вновь повторилось поступление. Мы снова показывались. Кого-то брали сразу, еще до показов. А мне опять пришлось понервничать. Даже, несмотря на то, что в течение всего четвертого курса я играл в РАМТе Маленького лорда Фаунтлероя, никаких намеков на то, что меня собираются принять в труппу, не было. Я уже решил, что здесь никому не нужен, и стал думать о других театрах. Меня тогда привлекал театр «Сфера», нравилось его пространство, я туда показывался с большим рвением, но не сложилось. Я понимал, что мое амплуа, моя фактура нужны либо здесь, в РАМТе, либо в ТЮЗе. А тем временем в РАМТ принимали все больше моих однокурсников, и я видел, что мои шансы уменьшаются. На нервной почве у меня даже стало портиться здоровье!
И вот как-то мы готовили один из своих дипломных спектаклей для показа, занимались реквизитом, полная суматоха. И тут проходит Алексей Владимирович и зовет меня. Я продолжаю суетиться, говорю, что да-да, сейчас подойду, вот только это и это доделаю. Подхожу, и он говорит: «Прохор, хочу предложить тебе работать у нас в театре, если ты не против». А поскольку я уже был уверен, что этого не произойдет, то был настолько шокирован, что вместо «спасибо» сказал «хорошо». «Что «хорошо»? Ты хотя бы скажи: «Спасибо, Алексей Владимирович». – «Спасибо, Алексей Владимирович», – ошарашено сказал я. Вот так начались мои по-настоящему счастливые годы в театре.

– Какими были твои первые роли в качестве полноправного члена труппы?

В спектакле «Маленький лорд Фаунтлерой», Лорд Фаунтлерой. Даусон – Татьяна Надеждина

– По иронии судьбы меня приняли в театр, а «Маленького лорда Фаунтлероя» сняли! Но все равно, это ощущение, когда ты закачиваешь учиться и начинаешь работать в театре, играть с великими, талантливыми актерами, оно потрясающее. Когда видишь, как твой партнер перед тобой плачет, как его разрывает от эмоций, как это было с моим удивительнейшим партнером по спектаклю Николаем Ивановичем Кашириным. Мы, молодые, конечно, тоже стараемся, но у нас недостаток опыта часто компенсируется техникой, а у них – настоящее мастерство и, конечно, талант.
Ну, а первые мои роли в РАМТе были, как и у многих, в массовке. Еще курсе на третьем мне очень хотелось играть Тома Сойера, я даже подходил к Алексею Владимировичу и говорил ему об этом. Но сначала я играл в «Приключениях Тома Сойера» в массовке и получал огромное удовольствие от этого спектакля. А когда меня ввели на главную роль, я уже хорошо знал спектакль, мне было там комфортно. И я до сих пор чувствую себя в нем, как дома. Там есть пространство и для творчества, и для дурачества – дурачества в хорошем смысле этого слова, когда не подводишь партнеров, но можешь чуть-чуть похулиганить. Это, на мой взгляд, оживляет спектакль.

– Ты играешь в основном детей и для детей. Как ты относишься к своему детскому репертуару?

В спектакле «Приключения Тома Сойера», Том Сойер. Гекельберри Финн – Михаил Шкловский, Джо Харпер – Сергей Печенкин

Во время детских спектаклей, если я в них не занят, очень люблю выйти в антракте в фойе, посмотреть на тех, для кого я играю. Дети приходят в театр за волшебством, они все такие чистые, радостные. И здорово бывает слышать, как они обсуждают то, что только что видели на сцене.

– А в каком спектакле тебе комфортнее всего?

В спектакле «Приключения Тома Сойера», Том Сойер

– Трудно сказать, потому что разные спектакли – это разные способы существования. Как я уже говорил, очень люблю «Тома Сойера». В нем есть азарт.
В «Сказках на всякий случай» очень комфортно. Для меня это не спектакль, а просто сказки. Я настолько внутри них, купаюсь в них, что не могу даже назвать это работой. Это то, чем просто хочется поделиться.
Очень люблю спектакль «Чисто английское привидение». В нем я играю две эпизодические роли. В самом начале – фотографа, а вторую мою роль никто, наверное, и не вспомнит. А я ею действительно горжусь, потому что в такой маленькой роли я смог найти пространство для творчества. В конце первого акта я в костюме дерева пробегаю по сцене. У меня секунд 10 на этот пробег. Первое время я просто пробегал в костюме, как это придумал режиссер, а потом стал продумывать свои выходы, придумывать что-то веселое – в жанре этой сцены. Теперь перед каждым спектаклем я прихожу в реквизиторскую и придумываю, какой у меня сегодня будет образ. Я уже выходил и с огромным топором, и с какими-то подносами, куклами, аккордеоном, в ластах и с трезубцем, на лыжах с ружьем и в шапке-ушанке, и каждый Новый год наряжаюсь в новогоднюю елку. Казалось бы – всего 10 секунд, а какое пространство для творчества!

– Сейчас готовится к постановке спектакль «Мушкетеры», в котором ты играешь роль Д’Артаньяна. Какой это этап для тебя?

– Это моя первая главная роль, которую я создаю с самого начала репетиций спектакля. Сейчас почти все, кто занят в спектакле, серьезно занимаются фехтованием. Особенно те, кто не фехтовал раньше. Номера там будут серьезные и сложные. И много времени мы уделяем драматургии. Мне кажется, это должен быть хороший и живой спектакль. И, прежде всего, потому, что его ставит Андрей Рыклин – замечательный артист и постановщих сценических боев, трюков и пластических номеров в спектаклях РАМТа. Я слышал, что многие очень ждут премьеру «Мушкетеров». И мы все тоже ее ждем, и уже очень любим этот спектакль!

– Ты в театре уже шесть с половиной лет. Можешь подвести промежуточный итог, сказать, что удалось уже реализовать, что еще хотелось бы? Может быть, режиссерские амбиции у тебя есть?

– Иногда во время репетиций в театре мне приходят в голову интересные режиссерские ходы, но пока на то, чтобы заниматься режиссурой серьезно, у меня нет времени. Иногда я работаю режиссером дубляжа. Но основная моя профессия актер, и мне нравится то, что я делаю: как на сцене, так и в артистическом фехтовании, и в озвучивании фильмов. Ведь когда озвучиваешь какого-либо персонажа, ты практически играешь его роль.

– Как получилось так, что ты начал озвучивать фильмы?

– Еще в институте мой писклявый голос даже меня самого раздражал. И педагоги мне помогали его понизить. Но именно эта моя особенность – высокий тинейджерский голос – обеспечила меня большим количеством работы по озвучиванию фильмов. Басов и баритонов очень много. А профессиональных актеров, способных озвучивать детей, не хватает. И я только выиграл на этом. Это счастье для актера – быть творчески востребованным, иметь возможность зарабатывать своей профессией.
Озвучка позволяет мне не размениваться на съемки в дурацких фильмах и сериалах. Сейчас ведь хорошего кино очень мало. В основном снимают сериалы и фильмы из разряда «пипл хавает». Не очень хочется в этом участвовать. В последний сериал, где я снимался, «Универ», я вообще попал случайно. Моя подруга была там директором по кастингу и как-то позвала меня сняться в эпизоде. Я долго отказывался, но в день своего рождения она все-таки уговорила меня прийти на киностудию. Я пришел, что-то по ее просьбе прочитал на камеру, а потом вышел режиссер, и оказалось, что мы с ним вместе учились в ГИТИСе. И тут уже совсем неудобно было отказаться. В итоге я сыграл «ботана» в очках и пиджачке, который отбивает девчонок у самого главного мачо сериала.
А озвучивать получается действительно хорошие фильмы. Например, юбилейное издание фильма «Назад в будущее», на котором я сам рос. Представляете, я дублировал Майкла Джей Фокса, и практически сыграл Марти МакФлая!

Самой серьезной своей работой в дубляже я считаю «Социальную сеть» режиссера Дэвида Финчера. Это сильный и актуальный фильм, и очень жаль, что он так и не получил Оскара. Я дублировал гениального студента Гарварда Марка Цукерберга, основателя социальной сети. У Джесси Айзенберга, который его играл, очень быстрый и правильный английский язык, и склонность говорить «миллион слов в минуту». И надо было не только передать его манеру, но сделать так, чтобы зрителям было понятно, что вообще говорит герой. Интересно, что в этом фильме Цукерберг разговаривал такими терминами, в которых я совершенно не разбираюсь, и мне приходилось просить друга – системного администратора устраивать мне компьютерный ликбез, чтобы я мог понимать, что говорю.
Очень люблю сериал «Теория большого взрыва», где я озвучивал молодого талантливого физика Шелдона Купера. Этот сериал стал очень известен в интернете, благодаря человеку, который называет себя Кураж Бомбей – он сделал первую «домашнюю» озвучку этого фильма и выложил его в интернете. Но он адаптировал американский юмор, заменив его русским. А ребята из студии «Novamedia», с которыми работал я, решили сделать профессиональную озвучку и сохранить оригинальный юмор, который там замечательный. Иногда бывает даже жалко переводить на русский язык то, что очень точно сыграно на английском, потому что существует такое понятие как «игра слов» и в каждом языке она своя.

– Ты серьезно занимаешься артистическим фехтованием. Даже стал чемпионом мира! Для тебя это больше спорт или театр?

Команда «Фехтомания»

– Фехтование – это и спорт, и отличная тренировка для мозга, потому что надо очень быстро просчитывать ходы. Фехтование, как шахматы – заставляет быстро и точно думать. Это хобби, которому я посвятил огромную часть жизни. Но нашей замечательной команды «Фехтомания», просуществовавшей 5 лет, больше нет. Одним из первых наших номеров, с которым мы участвовали в первом Чемпионате мира по артфехтованию, был «Музей восковых фигур». Я играл Фредди Крюгера, Рома Степенский – поручика Ржевского. Мы, кстати, придумали этот номер еще до появления фильма «Ночь в музее», так что нас нельзя обвинить в плагиате. Очень сложно было его поставить, по правилам международных соревнований по артистическому фехтованию номер должен был длиться 6 минут, 4 минуты 20 секунд из которых отводилось под фехтование.

В итоге на то, чтобы поиграть, завязать и развязать конфликт, оставалось меньше 2 минут! Этого очень мало, так как любому артисту хочется не только пофехтовать, но в первую очередь поиграть! Тем не менее, мы справились и заняли с этим номером первое место! А три года спустя на Открытом чемпионате клубов Европы в Берлине мы, привезя пять номеров, взяли пять золотых медалей.

– Твоя жизнь так насыщена! Как и когда ты отдыхаешь?

– У меня есть такая особенность – я не устаю. После спектакля я могу сразу начинать репетировать. Если бы у меня был свой театр, от меня, наверное, все актеры бы ушли, потому что я сам бы не отдыхал и не давал бы другим. Я отдыхаю благодаря смене деятельности. После спектакля переключаюсь на репетиции, после репетиций – на озвучку и так далее. А пожить для себя, пообщаться, посмотреть фильмы пока удается только ночью. Поэтому ночь очень жалко на сон тратить!

– У тебя очень необычное имя – Прохор. Ты знаешь, почему тебя так назвали?

В спектакле «Самоубийца», Глухонемой. Подсекальников – Алексей Розин

– Мама во время беременности смотрела значения разных имен и увидела имя Прохор. Оказалось, что это греческое имя. «Про» – впереди, «хор» – петь, танцевать. Впереди поющий, впереди танцующий. Отличное имя для актерского ребенка! Папе эта идея не понравилась. Прошло несколько месяцев, и он уже сам стал читать что-то про имена (а у моего папы очень плохая память), и вдруг зовет маму и говорит: «Смотри-ка – Прохор! Какое хорошее имя! Давай так сына назовем? Маленький будет Проша, вырастет – Прохор». Мама, конечно, похвалила идею и радостно согласилась.

– А тебе самому нравится твое имя?

– Да, всегда нравилось. Я всегда был один такой. Если крикнуть в толпу: «Прохор!», только я обернусь. У меня никогда не было никаких кличек. Если кто и пытался что-то придумать, никогда ничего не прирастало. Всех по фамилии всегда звали, а меня по имени.

– А вот фамилию ты все-таки в 18 лет поменял. Почему?

– У моих родителей есть знакомые, которые исходя из твоей даты рождения, делают расчеты, какое имя и фамилия были бы наиболее благоприятными для тебя. В это можно верить или не верить, но я предпочитаю верить. Так жизнь интереснее становится! Так вот, они рассчитали, что если я останусь Прохором Быковым, которым был всю жизнь, то меня ждет судьба, похожая на судьбу Пушкина и Есенина. Прохор Волынский (фамилия по маминой линии) – вообще плохо. Чеховской (по папиной) гораздо лучше. Чаховской – совсем хорошо. Мы точно не были уверены, какой именно вариант – «че» или «ча» – был у папиных родственников, и потому мы сделали расчет обоих вариантов. Потом стало известно, что наша фамилия – все-таки Чеховские. А так как «чахнуть» я не очень-то и хотел, то с большим удовольствием стал Чеховским.

– Как думаешь, ты родился под счастливой звездой?

– Да, я очень счастливый человек! Я люблю жить, помогать людям. Когда-то давно смотрел передачу про Ролана Быкова. И до сих пор помню один момент. Когда у Быкова спрашивали, как дела, то, что бы в его жизни не происходило, он всегда говорил: «Отлично!» Меня это очень поразило. Это же потрясающий самонастрой! Я всегда против того, чтобы чахнуть. Не понимаю людей, которые ноют и стонут, как все плохо. В детстве услышал фразу, с которой иду по жизни: «Как бы ни было плохо, всегда может быть еще хуже». Это абсолютная правда! Поэтому никогда нельзя опускать рук, как бы ни было трудно!

Мария Третьякова