«Шатов. Кириллов. Петр» - новая режиссерская работа актера РАМТа Александра Доронина. Вместе с коллегами он взялся за очень непростой литературный материал. В основу спектакля положены пятая и шестая главы третей части романа Ф.М.Достоевского «Бесы», в которых сконцентрированы едва ли не все его ключевые идеи.

Исполнитель роли Ивана Шатова Алексей Янин называет спектакль «элитарным», отмечая, что человеку, не читавшему роман, некоторые вещи будут непонятны. И все же взятый режиссером отрывок «Бесов» столь целостный и завершенный, что может существовать как самостоятельное театральное действо. Однако предысторию знать не помешает.

Отношения, в которых состоят друг к другу герои спектакля, не совсем просты. В прошлом Шатов, Кирилов (Андрей Сипин) и Верховенский (Сергей Печенкин) были членами тайного общества, цель которого заключалась в переустройстве России и всего мира в социалистическом ключе. Со временем Кириллов увлекся идеей человекобога и отошел от общества. А Шатов разочаровался в социализме и «перескочил в противоположную крайность». Верховенский же, подобно ночному кошмару, стал преследовать обоих с целью получить выгоду.

Кириллов – Андрей Сипин

Выгода от Кириллова вытекает из его идеи убить себя, стать первым человеком на земле, который сознательно, а не от страха или отчаяния, лишит себя жизни и тем самым станет богом: «Бог необходим, а потому должен быть… Но я знаю, что его нет и не может быть… человеку с такими двумя  мыслями  нельзя оставаться в живых… из-за  этого  только  одного  можно застрелить себя.. Если нет бога, то я бог… Если бог есть, то вся воля его, и из воли его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие… Я обязан  себя  застрелить,  потому  что  самый  полный  пункт  моего своеволия - это убить себя самому».

Верховенскому плевать на эти идеи, разрушающие и мучающие человека. Он видит в Кириллове одержимого, «съеденного идеей», пропащего. Пусть стреляется, но пусть и пользу принесет. Так был заключен договор, по которому Кириллов в предсмертном письме скажет то, что ему продиктует Верховенский. Одному все равно, а другому – прямая выгода.

Шатов – Алексей Янин, Эркель – Дмитрий Бурукин

На Шатова у Петра Степановича также есть планы. Не совсем надежный, нервный, озлобленный Шатов может сдать всю «пятерку», члены которой в то же время сами не отличаются верностью обществу. Если же они будут связаны пролитой кровью, то уже ни о каком внутреннем разладе не возникнет и речи.

В голове Верховенского складывается чудовищная и одновременно простая схема. Убийство Шатова берет на себя без двух минут мертвец Кириллов, а ячейка приобретает сплоченность. Есть здесь еще и личная месть Петра Степановича Шатову за давний плевок в лицо.

Шатов – Алексей Янин, Марья Игнатьевна – Людмила Пивоварова

Драматизма развернувшейся в спектакле истории добавляет жена Шатова – Марья Игнатьевна (Людмила Пивоварова), неожиданно вернувшаяся к нему. В ее образе Достоевский соединил черты, типичные для прогрессивных девушек того неспокойного, но полного надежд времени. Определенный багаж разрозненных знаний, помноженный на неистовое желание действовать на благо обществу, толком этого общества не зная. Все это порождает людей отчаянных, часто слепых и жестоких, а женщин делает еще и комичными, так как очень не к лицу им эти «передовые идеи». «О несчастные, о невинные!» - говорит о жене Шатов, имея в виду и всех тех, кто, не зная России, не зная самой жизни, стремится все изменить, но только себя калечит.

Взятый отрывок романа удачен, если не сказать, удобен, для постановки не только тем, что в нем действуют самые яркие герои романа, но и тем, что действуют они совсем рядом друг с другом, буквально в домашней обстановке.

Шатов – Алексей Янин

Их комнаты, вписанные в неправильное пространство игровой площадки, разделяет и в то же время объединяет, служа обоим героям, простой деревянный стол, на котором стоят самовар, чашки, лежат хлеб и сахар. Кириллов ночью не спит, а думает – не только о своем решении, но и о человеческой душе вообще, о вечной гармонии, о Боге. И пьет чай. Как-то невозможно представить Кириллова без чая, как, например, Соню Мармеладову без Евангелия.

Сцена из спектакля

Чаем угощаются Шатов и Верховенский, а вот прапорщик Эркель (Дмитрий Буркин) отказывается: «Я у них не стану-с». «Пахнет мистицизмом» - замечает Верховенский. И вправду, что-то мистическое исходит от Кириллова и всего происходящего. В одной комнате человек собирается добровольно лишить себя жизни, а в соседней - молодая женщина, жена Шатова, мучается родами. Жизнь и смерть перемешались здесь, и внимательный зритель заметит, что для каждого на сцене уже заготовлен гроб - длинные  деревянные ящики, из которых сложена сценография спектакля, служащие то постелью, то скамьей, и ожидающие своей последней роли. С их же помощью Кириллов представляет сцену из Библии с Иисусом и двумя распятыми грешниками, превращая ящики в кресты.

Шатов будет убит согласно плану. Верховеснкий выстрелит ему в прямо в лоб. Кириллов, вконец измученный, более того - «испачканный» разговорами с Петром Степановичем, письменно заявит на себя и выстрелит себе в правый висок. Спустя время, умрут Марья с новорожденным сыном. А Верховенский бежит в Петербург, провожаемый Эркелем до станции.

Верховенский – Сергей Печенкин

Эта последняя сцена на железнодорожной станции дублирует первую. Фигура Верховенского начинает и заканчивает спектакль. Такой двойной акцент заставляет задуматься над сущностью этого персонажа. Сергей Печенкин видит в своем герое, прежде всего, энтузиаста, который направил свою колоссальную энергию не в то русло: «Вообще все эти персонажи – люди не бытовые, они стоят над толпой, над обывателями, они заняты очень важным делом. Ищут они Бога, ищут душой. Но их поиску очень сильно мешает их гордость, их своеволие – «атрибут божества», как говорит Кириллов. Я внутренне для себя определяю этих людей, как подвижников, как монахов, как богословов. Только вот если бы у них получилось с идеей Бога примириться… Правда моего героя в том, чтобы построить рай на земле, и для этого он, к сожалению, готов 9/10 этого мира отправить «в рай». А себя и еще какую-то часть людей он видит богами, вершителями судеб. Я думаю, что на земле такой «рай» построить невозможно, потому что эти 9/10 – не материал, не пушечное мясо, а люди, каждый из которых – образ Божий. И хорошо, что спустя 70 лет, когда такая попытка была осуществлена, мы приходим к каким-то новым формам сосуществования».

Сцена из спектакля

Может быть, именно этой позиции придерживался и автор спектакля, давая ему название? Вместо предполагаемой фамилии героя стоит библейское имя Петр, как намек на новую религию скотского равенства, которую проповедует герой Достоевского.

Русские мальчики подросли. Они прочли много книг, поездили по миру, увидели, что жизнь человека должна быть изменена. Но что ее изменит? Равенство в распределении благ или равенство прав? Бог или буханка хлеба? И если решение о методах спасения всего человечества будут принимать такие, как Верховенский, не обернется ли это очередной катастрофой?

Анна Емельянова

Фотографии Сергея Петрова