Александр Гришин: «В институт я приехал биться, как гладиатор»

03.12.2014

Справка: Александр Гришин. Окончил в 2001 году мастерскую А.Бородина в ГИТИСе. По окончании работал в Театре на Юго-Западе. С 2004 – артист РАМТа. Играет в  спектаклях действующего репертуара: «Rock’n’roll» (Фердинанд, Милан), «Берег утопии» (Николай Сазонов, Зенкович), «Гупешка» (Паша), «Мушкетеры» (Де Тревиль), «Ничья длится мгновенье» (Шогер), «Приключения Тома Сойера» (Мэфф Поттер), «Роман с кокаином» (Буркевиц, Санитар, Егоров, Мик), «Соглядатай» (Кэмп), «Эраст Фандорин» (Клаус). Играет судью Хейвуда в премьере нового сезона «Нюрнберг». Трижды лауреат конкурсов чтецов. Снимается в кино и телесериалах.

Александр сражает своей неотступной преданностью профессии и готовностью гнать из нее каждого, кто не считает ее ниспосланной Богом. Жесткость в приоритетах делает его настоящим бойцом в работе: ищется ли решение роли, отстаивается ли право играть «свой» материал. Его цель – постоянное движение к профессионализму, которого, как он считает, еще не достиг. Каждый прожитый день, каждую встречу и каждую новую работу Александр видит частью самообразования, из которого состоит вся наша жизнь. Его путь к актерскому делу не был прямым, но кривая вывела его на дорогу, за которую он безмерно благодарен своей судьбе.

– Расскажите о своем первом знакомстве с театром, о том, что предопределило Ваш путь.

– Первое мое знакомство было с театром непрофессиональным. У нас в школе был театр «На Садовой», которым на протяжении 30 лет руководила замечательная женщина – учитель русского языка и литературы Наталья Леонидовна Расникова, человек уникальный, с потрясающей энергией. Вот вы подумайте, в Дубовке, в 366 км от Ростова-на-Дону, столько лет держать театр! Играли очень много, ставили Шекспира, Мольера, которых не каждый профессиональный театр возьмет к постановке. Продавались билеты, выпускались программки, залы дубовского ДК были забиты! В классе в пятом или четвертом я попал на спектакль «Иркутская история» и сразу же влюбился в этих людей на сцене, во все происходящее, влюбился просто до изнеможения. Когда стал постарше, Наталья Леонидовна пригласила меня в постановку спектакля «Мещанин во дворянстве». Там я играл небольшую, но очень важную роль Ковьеля, слуги Клеонта. Мне очень нравилось, когда мы, школьники, принимали участие в создании спектакля: рисовали декорации, шили костюмы по ночам, устраивали чаепития, во время которых учили текст. Это, наверное, и предопределило мой путь. Хотя, честно говоря, серьезно в тот момент я к этому не относился.

– Почему?

– Я очень хотел быть спортсменом, завоевывать олимпийские медали, стоять на пьедестале. Но из-за травмы так и не смог выйти на профессиональный уровень. А после того, как я не поступил в институт физкультуры, мама сказала: «Теперь я буду решать», – полистала справочник и выбрала ближайший – сельскохозяйственный вуз, факультет ветеринарии. Я поступил в Донской государственный аграрный университет, но учился, честно скажу, до первого конкурса «Алло, мы ищем таланты!» Месяца полтора в белом халате ходил на лекции, все писал, зарисовывал очень подробно, а потом пропал в Доме культуры на три года. И сейчас понимаю, что держали меня в институте только потому, что мы восстановили студенческий театр «Пестрый фургон», выигрывали в КВН, участвовали в художественной самодеятельности.

Потом я пытался заниматься бизнесом. И в какой-то момент Наталье Леонидовне надоело на это смотреть. Позвонила: «Приди ко мне». У меня в то время были золотые зубы передние, лысая голова. И вот таким красавцем, очень «авторитетного» вида, пришел к ней. А она и говорит: «Смотрю на тебя, и думаю, есть у тебя два пути: на кладбище и в тюрьму. Что выбираешь?» – «Да как жизнь даст» – «Бог тебя поцеловал, дурак, а ты сейчас все это закопаешь!» Я ей очень благодарен за эти слова. Тогда, я впервые, наверное, задумался о своей жизни, своем месте, своем пути. Ведь не каждый тебе скажет, что «ты не пыль, ты – ветер, давай дерзай!» Вид у меня был, наверное, прибитый, она обняла меня и говорит: «Надо тебе срочно уезжать отсюда» – «Куда? Где театральные институты, которые меня примут с распростертыми объятиями?» – «Тебя возьмут, поверь. Размышлять некогда, через 2-3 месяца надо ехать, подавать документы. В Москву, только в Москву!»

Мы начали готовиться. Сколько мы с ней спорили, ругались, я хлопал дверью, потом приходил обратно: «Давайте еще раз». Благодаря ее вере в меня мы и подготовили программу. Потом я ее читал для всей школы – так Наталья Леонидовна меня проверяла «на вшивость».

– Какая при поступлении была реакция на Ваш внешний вид?

– Реакция была та, которую я ожидал. Ужасающая. Но я в институт приехал биться, как гладиатор. Первую неделю в Москве мне негде было жить – жил на вокзале. Мне обещали жилье, но отказали. И что? Уехать назад? Это не выход. И вот мне 23 года, я в Москве с 300 рублями. На первые 100 рублей меня оштрафовали, когда проехал на троллейбусе бесплатно, осталось 200. Пришлось жить на Курском вокзале, по 20 рублей платить за место. Однажды подходят ко мне стражи порядка, просят документы: «С какой целью приехали?» А я уставший сижу с сумками: в одной вещи, в другой продукты – сырая картошка, банки с аджикой, помидорами. Отвечаю: «Поступать в театральный институт» – «А почему здесь сидишь?» – «Отказали с жильем, вот и сижу». Один к другому поворачивается и говорит: «Дожили! Ростовские братки уже в театральные вузы поступают!»

У меня было две белые рубашки, стирал я их по очереди в туалете, гладил в комнате матери и ребенка – либо сам, либо просил женщину, которая за порядком следила. Я в то время очень много хороших людей встретил, которые мне просто помогали, симпатизировали, сопереживали. Помню парня, с которым вместе поступали. Узнав, что я живу на вокзале, пригласил к себе, его родители меня накормили, уложили спать – и ведь не побоялись пустить к себе неизвестного человека.

– Вы помните поступление свое к Алексею Владимировичу Бородину? Почему Вы как мастера выбрали его, ведь Вы же прошли по конкурсу еще и во ВГИК?

– Так получилось, что первый институт, где я прослушивался, был ГИТИС, и первая, кто меня слушал, была Ольга Дмитриевна Якушкина. Заводят нас 10 человек, она сидит уставшая, насмотрелась уже за день, и, не поднимая глаз, спрашивает: «Ну, кто первый?» А все сидят, ждут чего-то, ну, я и вызвался, какая разница-то? Вышел: «Александр Гришин, село Дубовское». Тут она поднимает на меня глаза и чуть со стула не падает. Потом уже курсе на четвертом она поделилась со мной: «Я обалдела, потому что было уже много чего, но вот чтобы пришли с золотыми зубами поступать, – такого еще не было!» Постепенно выслушав мою программу, спросила: «Что еще у тебя есть?» А программа у меня была очень большая! Прочел всю. Она и говорит: «Что с зубами-то?» – «Кариес подкрался незаметно. Но легче, наверное, все-таки зубы поменять, чем душу» – «Это да. Значит так, читай это, это и это. А вот это никогда не читай. Никому». В результате я прошел на первый тур. А со второго тура меня слушал Алексей Владимирович Бородин.

Во ВГИКе на прослушивании тоже была женщина-педагог по мастерству, которая из 20-30 человек взяла меня одного: «У нас курс, в принципе, уже сложился. Я пускаю Вас сразу на конкурс, вот только зубы... Но если Георгий Георгиевич (Г.Г.Тараторкин, мастер курса – прим. ред.) скажет «да», Вы будете здесь учиться». На конкурсе Тараторкин сказал: «Молодой человек, Вы у меня учитесь».

А потом, когда пришло время выбирать, я выбрал мастерскую Бородина.

– Учеба в театральном вузе формирует тебя как актера? Или только в театре ты начинаешь понимать, что это за профессия?

– Это совершенно разные ступени. Театральный вуз – если не детский сад, то школа, а вот театр – это уже институт. Учеба – начало твоего пути, потому что там ты закаляешься. Все, что тебе потом скажут в театре, очень отличается от того, что говорят во время учебы. Но азы профессии – понимание дисциплины, самоотдачи – в тебя закладываются именно здесь. Педагоги следят за студентами, видят, как каждый день кто-то на ступенечку, на шажочек, на миллиметр подрастает, а кто-то – нет. И есть потрясающие ребята, которые поступили, но почему-то регрессировали. Мне повезло, что я поступил в 23 года – зрелым, сложившимся человеком, с точным пониманием, для чего я здесь. Если б поступил в 17 лет, на меня, как тогда в ДГАУ, навалилось бы ощущение, что я незаменимый, потрясающий, замечательный… Но прежний опыт мне очень помог, закалил. В результате теперь меня очень трудно сломать.

– Несколько лет назад в РАМТе была встреча «Голос, я тебя знаю!», посвященная секретам работы с голосом на радио и в кино. На ней выступала Ваш педагог – Людмила Гарница, рассказывала как Вы ее на занятиях «мучили». У Вас действительно были проблемы с произношением?

– Когда я поступил в институт, у меня был не только говор, но и разные «побочные» звуки. Хотя я был уверен, что читаю идеально. Я считаю, что мы с Людмилой Михайловной проделали очень большую работу. Ее результатом стало мое участие на всероссийских конкурсах чтецов.

– С какими еще трудностями Вы столкнулись в учебе?

– Денег не было, а жить как-то надо было – бабушка с дедом давали из своей пенсии всего по 100 рублей. Поэтому днем учился, а ночью работал. Между занятиями спал по часу или полчаса, а ребята будили на занятия. А однажды пришел с работы, прилег в общежитии на часик и отключился так, что когда проснулся, на улице было уже темно. И я, взрослый мужик, чуть ли не в слезы: вообще никогда не опаздывал, а тут проспал! Думал, выгонят. На следующий день пришел, а педагоги сказали: «Кто же может это выдержать? Все понятно, ничего страшного».

– Расскажите о своем курсе.

– У нас был очень хороший курс, крепкое ядро, дружный коллектив с ночными посиделками, розыгрышами. Мы даже дискотеки устраивали, вынеся из моей комнаты мебель. Сама учеба была для меня открытием, ведь большинство людей, которые поступали, так или иначе с театральным миром уже сталкивались. Они знали намного больше, чем я. Что такое «этюд», «наблюдение за животными», я узнавал в процессе обучения. Каждый день приносил что-то новое, я впитывал все как губка, учился у всех, а больше всего у студентов.

– Почему именно в Театр на Юго-Западе ушли после выпуска? Хотелось от домашней атмосферы оторваться?

– В то время Театр на Юго-Западе поразил меня какой-то открытостью и совершенно особой атмосферой «студенческого театра» в хорошем смысле. Наверное, я хотел продлить свою студенческую жизнь дольше. Это был еще один «курс молодого бойца». В Театре на Юго-Западе я сыграл большую палитру характерных ролей, приобрел огромный опыт, познакомился и поработал с замечательными людьми. Поверьте, время, проведенное на сцене с такими артистами, как Авилов, Гришечкин, Афанасьев, Белякович, Докин, дорогого стоит и не проходит бесследно. Просто однажды я понял, что мне мало этого мира, хотя когда-то было много. В РАМТ я вернулся достаточно окрепшим артистом, который знает, чего хочет именно как артист. Я очень благодарен Алексею Владимировичу Бородину за какое-то отеческое понимание этой ситуации. И за то, что он дал мне возможность продолжить свою творческую жизнь здесь, в РАМТе.

– Из чего состоит, актерская удача? Как получать роли? И вообще, зависит ли это от актера?

– Если б я знал. Наверное, никак не зависит, тут как сложится. Были ситуации в моей творческой жизни, когда роли находили меня, а были, когда я их выгрызал. Например, на роль Кэмпа в «Соглядатае» планировали другого артиста. Но я прочел пьесу, пришел к Бородину и сказал: «Я должен это играть, это моя работа. Я знаю, о чем в нем рассказывать, для меня это важно». И Алексей Владимирович сказал «пробуй».

А спектакль «Рассказы Шукшина», можно сказать, нашел меня сам. Меня пригласили на кастинг, причем в предпремьерный разгар «Берега утопии». И вот перед очередным прогоном утром, невыспавшийся, злой, уставший я забежал на знакомство с режиссером. Мы поговорили о Шукшине, о моих ролях и творческих желаниях. И я ушел с мыслью, что «пролетел как фанера». Через два дня звонок: «Вы утверждены».

Банально избитая фраза: звезды должны сойтись.

– Профессия актера такова, что, с одной стороны, ты должен быть яркой индивидуальностью, и, в то же самое время, обязан уметь работать в команде. Как эти две вещи друг с другом сочетать? И на каком этапе Вы этому начали учиться?

– Любая индивидуальность может раскрыться только в коллективе – причем в таком, где к тебе хорошо относятся. К умению работать вместе тебя подталкивают изначально уже на первых уроках актерского мастерства первого курса. Я уверен, что, даже набирая на курс студентов, педагоги учитывают, могут ли они ужиться друг с другом, вместе играть на сцене, дышать одним воздухом, жить четыре года в одном общежитии. Я думаю, так же и в театре художественный руководитель не просто набирает артистов, он выбирает артистов-единомышленников, а самое главное, людей, которые понимают театр одинаково. Мы можем не сходиться в мелочах, но смотрим мы в одну сторону. И это заслуга Алексея Владимировича, который создал не просто театр, а театр-дом.

Есть артисты, которые говорят, что не бывает такого театра, но мы здесь живем! Как это не дом? Мы здесь спим, едим в одном месте, видим слезы, переживаем радости друг друга, нервничаем, влюбляемся… Что же это еще, если не дом? Конечно, в театре, как и в доме, бывают разногласия, вплоть до драк и непонимания. Но здесь ты защищен. Мне не стыдно за спектакли, в которых играю я, мне приятно привести друзей посмотреть на спектакли, в которых играют мои партнеры – это моя семья.

– Расскажите о работе над спектаклем «Гупешка», Вашей первой визитной карточкой в этом театре.

– Алексей Владимирович как раз взял меня в театр, и эта работа была мне нужна, в том числе, чтобы доказать и самому себе, и всем, что я могу что-то театру дать. Время репетиций «Гупешки» было одним из счастливейших времен. Пьесу я прочитал залпом в метро, пока домой ехал, Сигарев произвел на меня неизгладимое впечатление. Когда начали репетировать, мы не бились головой о стенку, как-то вдруг сразу нашелся жанр. С Рамилей (Рамиля Искандер, актриса театра – прим. ред.) у нас получился очень хороший дуэт, так иногда бывает, что вы с человеком чувствуете друг друга на уровне молекул. И потом Антон (Антон Яковлев – режиссер спектакля, - прим. ред.) гонял нас постоянно, мы по две «Гупешки» в день играли, когда от усталости просто валились с ног. Для нас троих, участвующих в этом спектакле артистов, это очень важные работы. Не поверите, до сих пор волнуемся, как дети. Собираемся, держим друг друга за руки, смотрим друг другу в глаза. В такие моменты мне нравится думать, что в каждом из нас есть и Леня, и Тамара, и Паша, и временами мы все просто меняемся местами.

– «Соглядатай» тоже ставил Антон Яковлев. Долго репетировали?

– Почти год. Мы переписывали пьесу, переделывали ее много раз. Если вы прочитаете ее оригинал, очень удивитесь. Антон шел от меня, от моих внутренних ощущений, опыта, переживаний детства. Все эту ядерную смесь мы пытались поместить в форму, которая стала основой спектакля. Репетировали интересно и трудно одновременно. В Кэмпа я смотрел, как в зеркало. Конечно, у меня не было таких жизненных обстоятельств, как у него, но ощущение себя в мире, отношение к миру очень совпадало. Этот человек с зияющей раной вместо огромного сердца, все выплакал давным-давно. И теперь может спокойно говорить страшные вещи, совершать ужасные поступки, издеваться над самим собой и окружающими, скрывая тем самым свою ранимую тонкую душу. Ему кажется, что его кожа непробиваема, а на самом деле он сам – оголенный нерв. Это мы и играли. Я благодарен Антону за возможность избавиться от страха поговорить с самим собой.

– Считается, что малый формат – некий этап для артиста. Как Вы себя ощущаете в этом формате?

– Мне нравится малый формат. Я начал работать в нем еще в Театре на Юго-Западе. Малый формат – мой. А вот большая форма – другой берег, там все по-другому. Когда проходили репетиции спектакля «Нюрнберг», мне кажется, Алексей Владимирович через мое умение работать в малом формате выстроил решение спектакля большой формы. Если это получилось, здорово.

– Спектакль «Ничья длится мгновение» – тоже спектакль малой формы. В одном из интервью Вы упоминали, что в роли Шогера, которую там играете, ощущаете ненависть от зала. Это мешает?

– Мешает, но и помогает одновременно. Я был введен в этот спектакль, и для меня было важно войти в него органично, чтобы «отряд не заметил потери бойца». Мне, с одной стороны, было легче, я пришел в уже готовый рисунок, а с другой стороны, сложнее, потому что не готовил себя к тому, что буду чувствовать страх или ненависть по отношению к себе со стороны зрителей и партнеров. Передо мной ставят задачу: «Ты в прекрасном расположении духа». Но мы же русские, мы не может играть и воспринимать фашистов легко. И хотя спектакль не о фашистах и не о евреях, и свастика – это всего лишь обозначение власти, я все равно ощущаю в отношении себя ненависть, особенно на гастролях.

– У вас достаточно много сложных ролей, в которых, наверное, испытываешь неприятие со стороны зрителей. В Вашем первом рамтовском спектакле – «Роман с кокаином» – у Вас тоже не самая положительная роль. Вы говорили в одном из интервью, что нужно оправдывать своего героя в любом случае. А этих героев можно ли оправдать?

– Я благодарен театру за то, что у меня вообще никогда не было легких работ. Оправдывать своего героя необходимо. В положительном герое нужно искать отрицательное, а в отрицательном положительное. Тогда он становится объемным. Хотя,  интересней играть отрицательных персонажей.

Что касается Буркевица в спектакле «Роман с кокаином», у него есть своя правда: он простить себе не может своей человеческой слабости. Вот и все. С Шогером сложнее, но мы об этом уже говорили выше. У него тоже есть слабости: ему бы сейчас куда-нибудь в австрийскую деревушку, где пасутся стада овец, где играет флейта, где он сидел бы и занимался горловым пением. Но так пал выбор. Одной из моих любимейших работ в Театре на Юго-Западе была «Вальпургиева ночь» по Ерофееву, где я играл Гуревича. По пьесе он вместе с другими жителями психушки случайно выпивает этиловый спирт и травится. Но я настаивал, что Гуревич знал, что спирт этиловый и нарочно не сказал об этом другим. Выходит, в финале спектакля он всех убивает, а это уже другой поворот. На репетициях я спорил и говорил, что случайно неинтересно! Поэтому и играл, зная, на что иду и почему. Смотрел, как все умирают, тоже пил и шел на смерть, бросая вызов системе.

– В спектакле «Нюрнберг» Вы играете положительную роль. Сложно ли она дается? И как Вы считаете, насколько материал этой постановки мощный и важный сегодня?

– Сложно. Играть настолько положительно героя и искать в этом положительном неположительное очень непросто. Да и сам материал непростой: и пьеса, и режиссерское решение. Но до того важный, что когда Алексей Владимирович его выбирал, а это было еще до событий в Украине, то он уже звучал. Материал потрясающий, не тонкий, а супертонкий. Бородин любит интеллектуальный театр, когда это не просто действие, а, скорее, размышление. Работа эта очень трудная, но я надеюсь, что с талантом режиссера и всех артистов, которые в спектакле задействованы, мы сообща как атланты поднимем и понесем этот спектакль. Так же, как «Берег утопии» несем уже восьмой год.

Наш театр тянется к интеллектуальному материалу. Это важно, когда тебя заставляют думать. Не навязывают мнение, а предлагают вопросы, на которые стоит ответить, не ответы на них, а именно вопросы. Мне кажется, теми спектаклями, которые идут у нас в театре, мы как раз представляем один из немногих интеллектуальных театров в Москве.

– В РАМТе всегда было принято читать пьесы, готовящиеся к постановке – даже если вы в них не участвуете. Наблюдаете ли Вы за тем, что происходит в театре? Есть у Вас любимые спектакли, где Вы не заняты?

– Весь материал, который готовится к постановке, я читаю, чтобы быть во всеоружии. Правда, не везде себя вижу. Но взгляд артиста на себя и режиссера на артиста – он разный. Смотря спектакли, в которых я не участвую, мне важно почувствовать желание в него попасть, быть единым целым с тем, что я увидел. Из последних такое ощущение на меня произвела «Лада, или Радость». Я сидел после спектакля и думал, почему меня там нет? Мне бы хотелось поработать в нем, ведь я все-таки человек не городской, поэтому для меня его тема вдвойне интересна.

– Вы играете в спектакле «Рассказы Шукшина» в Театре Наций. Расскажите о нем.

– Это один из тех спектаклей, с которым хорошо идти по жизни. И Василий Макарович Шукшин это тот, с кем здорово идти рядом. Я с ужасом думаю, что когда-нибудь этот спектакль закончит свое существование. И дело здесь не в деньгах, а в том, каким я выхожу после него. В «Калине красной» Шукшина говорится: «Я люблю обнимать телеграфные столбы. Когда ты его обнимаешь, он гудит, и ты гудишь вместе с ним». Точно такое же чувство испытываешь, когда играешь в этом спектакле. Ты гудишь. Я обожаю это состояние. Такие спектакли раз в десять лет случаются, когда вдруг все вместе соединяется: материал, режиссер, сценография, художник, артисты...  В «Рассказах» нет приторности, там есть некоторый акцент, взгляд на нас – русских со стороны режиссера-латыша. Но он не оговаривает, не ругает нас. Он как бы говорит: «Мы разные. И мои артисты никогда бы так не сыграли. Никогда бы не произошло на сцене того, что происходит».

– У Вас паузы бывают в жизни? Чем Вы их заполняете?

– Занимаюсь спортом, смотрю кино, много кино. Я очень люблю готовить, у нас в семье чаще всего готовлю я. Люблю придумывать свои рецепты, пробовать готовить то, чего еще ни разу делал. Для меня это еще одна возможность творческого выплеска. Хотя, основное время провожу с дочерью и сыном, учусь у них чему-то новому по-новому.

Еще у меня есть идея создания и проведения турнира по компьютерному футболу среди актеров. Я сам фанат этой игры и вида спорта и знаю многих моих коллег, поддерживающих мое увлечение. Хочется собираться не только на дни рождения и похороны, а радоваться общению здесь и сейчас.

– Если начать жизнь заново, пошли бы Вы снова в артисты?

– Смотришь интервью некоторых российских артистов, в которых они говорят «я никогда не хотел быть артистом» или «я вообще не актер». А зарубежные актеры считают, что это дар и это потрясающе, что у них такая профессия. Так вот я хотел быть артистом всегда. Просто некоторые не видят своего счастья, даже глядя ему в лицо. Любая дорога дана Богом, а дорогу осилит идущий. Мне повезло идти именно по этому пути с очень хорошим попутчиком – моей профессией.

Мария Семенова

Фотографии с официального сайта Александра Гришина.