Геннадий Печников: «Мой диплом подписала Книппер-Чехова»

08.02.2015

Справка:
Геннадий Печников окончил самый первый курс Школы-студии МХАТ. С 1948 года – актер и режиссер ЦДТ (ныне РАМТ). Сыграл более чем в 60 постановках театра, выступил режиссером спектаклей «Как закалялась сталь», «Двадцать лет спустя», «Бедность не порок», «Шутники», «Тяжелые дни» и других. Удостоен званий Народный артист РСФСР, а также индийской государственной награды «Бал Митра» («Друг детей»), ордена «Падма Шри» («Золотой лотос») за роль Рамы в спектакле «Рамаяна» и медали «Сангам» за режиссуру фильма «Рамаяна». Играет духовника в спектакле «Красное и черное» текущего репертуара.

8 сентября прошлого года Геннадию Михайловичу исполнилось 88 лет. По словам актера, если перевернуть три восьмерки горизонтально, то получатся три бесконечности, которые обязательно должны принести счастье. Но Печников не может быть счастливым один. Он делится своей неисчерпаемой энергией и оптимизмом с окружающими, передает уникальные знания, полученные от прямых последователей Немировича-Данченко и Станиславского, а также с удовольствием рассказывает о своих знакомствах с величайшими людьми прошлого века. «Когда мои студенты узнают, что мой диплом подписала Ольга Леонардовна Книппер-Чехова, то просят разрешения пожать мне руку. Я спрашиваю, зачем? «Ну, как же, Вы знакомы с Книппер-Чеховой, а она была женой Антона Павловича Чехова, так что мы жмем руку самому Чехову!» Для них это огромное счастье – быть учениками актера, преподавателя, режиссера, который имеет богатейший профессиональный опыт и активную жизненную позицию.

– Геннадий Михайлович, кем Вы мечтали быть в юности?

– Я очень любил книги, много их покупал. Читал русскую, американскую, английскую и французскую литературу. Прочел, например, «Красное и черное», а потом узнал, что Стендаль лестно отзывался о другом французском авторе Шодерло де Лакло. Стал его искать в букинистических магазинах, пока не увидел на полке издание «Академия» стоимостью в 200 рублей. Это была вся моя стипендия, но все равно купил. Еще долго пытался найти «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма. В конце концов, выпросил книгу у знакомых с условием, что в 11 утра ее верну. За ночь прочитал и запомнил на всю жизнь фразу «Ждать и надеяться». От этого у меня родилась мечта быть писателем.

Потом я увлекся историей дипломатии. Прочел «Наполеона», «Талейрана» академика Тарле – так мне хотелось стать дипломатом! Вот две профессии, которые я себе наметил. Когда мне было 14 лет, я только закончил 7 классов. И конечно, нам всем мечталось участвовать в войне – мы так были воспитаны, все были патриотами и любили свою родину. Смотрели патриотические фильмы, например, «На границе тучи ходят хмуро», читали «Как закалялась сталь» Николая Островского.

А актером меня сделала война. Я тогда работал в студии художественного слова городского Дома пионеров, много читал Пушкина, Лермонтова и Твардовского. Со спектаклями по этим же произведениям выступал в госпиталях, военных частях. А еще мы выезжали на фронт. Мой путь актера через Дом пионеров, Школу-студию МХАТ и ЦДТ плавно перешел в педагогику и в режиссуру, где я стал и писателем, и дипломатом. В этой профессии нужно иметь огромную выдержку и терпение, и находить особый подход к каждому.

– Вы окончили Школу-студию МХАТ легендарного первого набора…

– Да, мы были первые, кто учился в роскошном помещении в проезде Художественного театра (ныне снова Камергерском) и получали знания от непосредственных учеников Немировича и Станиславского. Все мы должны были стать их продолжателями и влиться во МХАТ.

– Почему тогда Вы всего один год проработали во МХАТе, а потом перешли в ЦДТ?

– Идея Немировича-Данченко, ради которой была создана Школа-студия – это идея отдельного воспитания группы артистов без вхождения в труппу. На базе филиала МХАТа хотели создать постоянную труппу со своим репертуаром под руководством Николая Охлопкова, чтобы потом она стала преемником таких выдающихся артистов, как Борис Добронравов, Борис Ливанов, Николай Хмелев. Но в 1943 году умирает В.И.Немирович-Данченко, умирает Н.П.Хмелев – создатель студии и театра Ермоловой, умирает И.М.Москвин – режиссер и директор МХАТа, умирает В.Г.Сахновский – художественный руководитель школы-студии МХАТ, правая рука Немировича. Все люди, которые могли продолжить и воплотить эту идею, уходят из жизни один за другим. К власти пришел М.Н.Кедров, который не поддерживал идею Немировича. Он выгнал из театра талантливого режиссера Марию Осиповну Кнебель и нашего педагога, завлита театра Павла Александровича Маркова. Постепенно МХАТ стал гибнуть.

Когда мы выпустились в 1947 году, то половину нашей группы взяли во МХАТ, а половину рекомендовали в Детский театр. Я остался во МХАТе, где нас стали занимать в спектаклях – делать то, против чего был Немирович-Данченко, а он ни в коем случае не хотел смешивать выпускников школы-студии с труппой Художественного театра. Меня ввели в один из спектаклей, где я должен был в темноте идти в грязной шинели по пандусу и уходить в кулисы, как отступающий воин. Я шел и думал, кто я такой, меня не видно и не слышно, ни биографии, ничего. И это все после того, как я окончил Школу-студию МХАТ, где играл Глумова, Робинзона, играл в спектаклях по пьесам Чехова, Тургенева, Горького. Мне предложили быть педагогом в Школе-студии. Но я актер, я хочу играть! Тогда Константин Шах-Азизов, директор ЦДТ, позвал меня в Детский театр, где уже играли наши студийцы. Художественным руководителем театра тогда был Леонид Волков, тоже бывший мхатовец. Я пришел, увидел, какое у театра помещение, мраморные лестницы, занавес, фойе какое! Я обалдел просто! Это место мне показалось раем по сравнению с тусклым МХАТом. Но сначала поговорил с Леонидом Андреевичем, сказал, что меня не учили играть петухов или козлов. На что он мне ответил, смеясь, что «мы Вас берем для других ролей». Потом побеседовал с Константином Язоновичем, который предложил мне сразу две роли в спектакле «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Эта пьеса, кстати, часто упоминалась в записках Немировича-Данченко и Станиславского, мы тоже хотели ее ставить во МХАТе, но не сложилось. В мае начали репетировать, а в конце июня я уже играл премьеру. Это был первый успех.

– Шах-Азизов был директором ЦДТ с 1948 по 1973 годы, в период его правления Вы сыграли в 43 спектаклях. Были ли у Вас какие-нибудь разочарования за это время?

– Это было счастливейшее время, дай бог, чтобы кому-то так повезло. У нас была замечательная компания актеров, окружение художников, постановщиков. С нами работали такие талантливые режиссеры, как В.С.Колесаев и А.А.Некрасова, которая вместе с Г.А.Товстоноговым присутствовала на последних занятиях К.С.Станиславского. Здесь же играла Валерия Меньковская, с которой мы вместе учились в Школе-студии МХАТ и которая, впоследствии, стала моей женой. Атмосфера была очень хорошая. И это сумел создать Шах-Азизов.

– Я знаю, что в это время Вы познакомились и сдружились с Олегом Ефремовым. Как он оказался в Центральном детском?

– Я дружил со всеми, но так близко и так надолго мы сошлись только с Олегом. В первый раз я увидел его на вступительном экзамене, учась в ту пору уже на третьем курсе Школы-студии. Он читал стихи Пушкина «Желание славы». Причем он с таким увлечением читал: «Желаю славы я, чтоб именем моим твой слух был поражен всечасно…», с ефремовским таким азартом. Мне он очень понравился своей искренностью и темпераментом. Но его не взяли по окончании во МХАТ, хотя он безумно туда хотел. И вот почему. Олег Ефремов вместе с Лешей Покровским на пару были задействованы в одном спектакле и когда обсуждали, кого брать, А.К.Тарасова – директор МХАТа, сказала, что Покровский интереснее, а два одинаковых актера в театре не нужно, поэтому решили взять Лешу. Он был на курс постарше, да и на гитаре играл. Ефремов разозлился: «Я им покажу, – говорит, – я еще буду главным режиссером». А Шах-Азизов брал выпускников Школы-студии МХАТ в Детский театр, так Олег оказался у нас. Я ему говорил: «Олег, тебе повезло, ну что бы ты там играл, ты бы не получал тех ролей, которых заслуживаешь».

– А в Детском театре вы оба вели активную творческую жизнь?

– Мы играли во многих спектаклях театра, но этого нам было мало. Мы жаждали новых впечатлений. Еще в 1951 году хотели поехать путешествовать по Руси, но меня тогда остановила работа. Олег разозлился и сказал: «Поклянемся, что на следующий год, что бы ни случилось, мы обязательно поедем!» И в свой отпуск мы с Олегом совершили наше путешествие: ездили по Волге, выезжали на Амур к пограничникам, в колхозах играли. Специально к этой поездке мы поставили рассказы Чехова: «Хирургия», Олег играл дьячка, а я – Курятина, тянул зуб у него; «Жених и папенька», «На чужбине», где Олег сыграл свою лучшую роль, я считаю. Олег часто вспоминал, что если бы не было этого путешествия, то не было бы театра «Современник».

– Какие у Вас как у актера были тогда требования и ожидания от предложенных Вам в театре ролей?

– Я для себя решил, что никогда не буду переживать, если мне не дают ту роль, которую я хочу. Я буду добиваться ее сам. Например, дали мне роль Молчалина. Я, конечно, с удовольствием Молчалина на пару с Ефремовым играл, но сам начал репетировать Чацкого. Потом ушел А.А.Михайлов, который играл Чацкого, а у меня уже готова роль. Точно так же получилось с Дубровским: сначала мне досталась роль гостя на балу, но я параллельно репетировал роль Дубровского, чтобы впоследствии сыграть именно ее.

–  А случалось ли такое, что Вы не сходились с ролью?

– Ну, в этих случаях я иногда переигрывал роли так, что меня даже выгоняли с репетиции. Однажды Мария Осиповна Кнебель репетировала спектакль, в котором Ефремов и Меньковская получили крупные роли, а мне дали играть дельфина, плывущего в стае. Мой костюм был сделан из проволоки и походил на решетку. Когда стали прогонять этот кусок, где мы плывем, я не удержался и говорю: «Сижу за решеткой в темнице сырой». И так повторилось несколько раз, это был мой протест, по-другому я не мог. Меня перекинули в народ на последнюю сцену, где появляются стражники и подавляют бунт. Мне дали рваную рубашку, и я должен был вместе с остальными скрываться за забором, как только ко мне приставят пики. Начали прогонять, вбегают стражники, все прячутся, а я стою на месте и протестую: «На кого ты хвост подымаешь!» «Стоп, стоп, – кричит Мария Осиповна, пьеса в стихах! Еще раз!» Идет повтор, народ снова скрывается за забором, а я в стихах декламирую: «Эй, злодей, не тронь детей!» Так я добился того, что был удален из массовой сцены.

– Расскажите о своей несыгранной и о самой любимой роли, которую хотелось бы сыграть еще раз.

– Несыгранных много. Какой актер не мечтает сыграть Гамлета, Хлестакова? Еще я  однажды получил роль Сатина в пьесе «На дне», успел полюбить этого персонажа, но, к сожалению, репетиции прекратились, и спектакль не вышел. А любимая роль та, которую я репетирую. Исключением была только роль Марка в спектакле по пьесе Розова «Вечно живые». Мне не нравился сам персонаж: вроде талантливый пианист, а вроде и не талант. Если не талант, то почему он пианист? Любит он или нет? Если нет, то зачем тогда женился? Значит, подлец, а подлеца не хочется играть, потому что он пианист. Когда представилась возможность, я с удовольствием бросил эту роль, хотя меня все очень хвалили.

– А расскажите про Вашу первую встречу с Виктором Розовым.

– С Розовым нас свел Тарас Дмитриевич Соловьев, тоже актер нашего театра, бывший мхатовец. С Виктором Сергеевичем они играли еще в Московском театре революции. Когда он узнал, что Розов написал пьесу, то предложил ему показать ее Шах-Азизову. Однажды я увидел, как Тарас Соловьев стоит у входа с каким-то худым дяденькой во френче и просит выписать ему пропуск на имя Виктора Розова. А потом, пробегая мимо меня, он крикнул: «Витька пьесу принес, веду его к Шаху». Он принес пьесу «Ее друзья». Потом Розов рассказывал, что Шах-Азизов сразу выдал ему аванс. Он сначала взял, потому что, как он говорил, есть было нечего. А потом принес этот аванс жене, и они вместе начали сомневаться, а вдруг пьеса не пойдет, деньги-то нужно будет отдать. И он стал молить бога, чтобы пьеса прошла. Вообще, Розов все время говорил, что начал писать только потому, что голодный был, и надо было зарабатывать чем-то на жизнь. Спектакль получился очень хороший, такие слова в нем живые! Мы с Ефремовым подружились с ним. Он нас очень любил и даже в следующей пьесе «В поисках радости» двум своим героям дал наши имена: Олег и Геннадий. Играя в спектаклях по пьесам Розова, мы прославились, так что позже нас стали называть розовскими актерами.

– Геннадий Михайлович, чем, по Вашему мнению, ЦДТ отличался от других театров?

– Во-первых, характером. Он носил название Детский, следовательно, репертуар складывался таким образом, что первые и главные роли были за молодежью. В ЦДТ всегда был хороший репертуар и режиссеры В.С.Колесаев и А.А.Некрасова. Позже пришли М.О.Кнебель, А.В.Эфрос, набрали молодых актеров из школы-студии МХАТ, и репертуар стал еще лучше, мощнее. Мы поставили Вениамина Каверина «Два капитана», на тот момент это была самая популярная книга. Помните девиз романа – «Бороться и искать, найти и не сдаваться»? Эту книгу, кстати говоря, мы тоже хотели ставить в студийной группе во МХАТе, а в итоге поставили и играли в ЦДТ. Весь репертуар, который мы мечтали ставить там, перешел сюда: это пьесы Островского «Бедность – не порок», «Воспитанница», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», сказки Пушкина. Если серьезно говорить, то сказки – это эпический жанр, не только для малышей, но и для взрослых. Второе отличие Детского театра – это публика. На спектакли приходили дети с родителями, учителями, зритель был смешанный. Еще Питер Брук говорил, что самый лучший зритель – родители с детьми. Это очень глубокая мысль, мне кажется. У нас были в репертуаре спектакли для самых маленьких. Дети всегда смотрели с огромным вниманием и волнением, переживали за полюбившихся героев и шумно реагировали на действие: «Не ходи, не ходи туда! Там волк, он тебя съест!» А педагоги ходили по рядам и успокаивали детей. Вся эта атмосфера передавалась актерам. Ну и, в-третьих, в нашем театре были созданы активы школьников, родителей и педагогов, которые ходили на премьеры, встречались с актерами и обсуждали постановки. Все это Шах-Азизов поощрял, воспитывал и не жалел на эту работу средств. Это было большое преимущество ЦДТ. И эти традиции театр сохраняет до сих пор.

– Вы много сыграли ролей «от автора». В чем особенность такой роли?

–Автор задает ту интонацию, которой не хватает в образе, выражает какие-то затаенные мысли, которые, быть может, не вошли в образ его персонажа. Одно дело, когда ты играешь какого-то человека, а другое – присутствие самого автора в спектакле. Например, в спектакле «Как закалялась сталь» просто необходим автор. В этом произведении слишком много личного. Николай Островский писал его больным, он был слепой, но, тем не менее, написал этот роман. Более того, ему очень точно удалось передать дух первых дней революции. Это его подвиг. В одной из глав, где Павел Корчагин решает вопрос жить или не жить, я сделал из его раздумий диалог с автором.

– «Как закалялась сталь» – Ваша первая самостоятельная режиссерская работа, почему именно это произведение?

– Это мой первый спектакль, где я выступаю как автор пьесы, как режиссер-постановщик, как педагог и как актер в роли «от автора». У меня есть книга Джавахарлала Неру «Открытие Индии». Когда я дочитал ее до последней страницы, то прочел там слова Островского: «Самое дорогое у человека –  это жизнь». Так я узнал, что книжку «Как закалялась сталь» знают даже в Индии! Я был так потрясен, что решил ставить. Еще мне был интересен образ Павла Корчагина – молодого парня, почти мальчишки, но уже героя. Кстати, поэтому я решил ставить спектакль не с актерами, а со студентами.

– И этот дипломный спектакль вошел в репертуар Детского театра.

– Я и не думал его ставить на сцене! Но когда наш спектакль увидели Мария Осиповна Кнебель и Константин Язонович Шах-Азизов, он так им понравился, что мне предложили перенести его на Большую сцену ЦДТ. Это редкий случай, когда весь курс был принят в театр. Это уже наш подвиг.

– Не сохранилось ли записи этого спектакля?

– В 70-х годах мы с моими студентами – Сашей Хотченковым, Сашей Бордуковым и другими ребятами – записали радиоспектакль. Я получил много писем со всех концов Советского Союза. Я дружил с музеем имени Н.А.Островского, мой спектакль даже смотрела Раиса Порфирьевна – вдова Николая Алексеевича. Она была в восторге, сказала, что «если бы был Коля жив, ему бы понравилось». Сейчас я затеял интересную вещь. Я позвонил в музей Островского и предложил устроить диалог поколений, то есть снова повторить по радио спектакль и сравнить отклики той молодежи, которая меня смотрела в 70-х, и нынешней, 50 лет спустя: что думают о романе, об Островском, о родине и литературе. В музее мою идею подхватили, ведь 29 сентября 2014 года исполнилось 110 лет со дня рождения Николая Островского.

– Спектакль «Как закалялась сталь» не единственный Ваш долгоживущий проект. Вам посчастливилось сыграть главную роль Рамы в спектакле Рамаяна и съездить с этой постановкой в Индию. Расскажите об этом.

– Сначала я поехал туда один как гость индийского правительства – меня пригласила лично Индира Ганди за исполнение роли Рамы. Мне сказали, что она будет меня принимать 10 минут, но мы проговорили целых 40! Я ей рассказал, что наш спектакль пользуется большим успехом, особенно у детей. Нам так хочется показать его индийским ребятам. Премьер-министр посмотрела на меня с улыбкой и что-то записала в своем блокноте. Через некоторое время мы получили приглашение. Но оказалось, что невозможно взять с собой все декорации, поэтому за короткое время пришлось делать новый спектакль – гастрольный вариант. Интересно, что в Индии нет европейских сцен с кулисами, там площадка. А оформление спектакля – это костюмы, маска и танцы. Все это мы учли: культуру, пластику, устройство сцены. Художник спектакля Борис Кноблок отказался его переделывать, поэтому мы работали с Еленой Качелаевой. Была проделана огромная работа, которую в Индии высоко оценили. Даже вышла статья под названием «Сенсационная находка – шагающий занавес». Еще до этих гастролей произошла удивительная история. Мы играли спектакль в ЦДТ в течение нескольких дней, в один из которых, 8 сентября 1961 года, был мой день рождения. Именно в этот день на спектакль пришел Джавахарлал Неру, который был с коротким визитом в Москве. Он досмотрел его до конца, нарушая протокол своего пребывания. После первого действия его вызвали, но он стукнул рукой по столу и сказал: «Дайте мне хоть раз побыть там, где мне хочется!» Потом он пошел пообщаться в фойе с юными зрителями и зашел за кулисы к актерам, подошел ко мне, долго пожимал мне руку и сказал: «Вы – Рама, Вы –  настоящий Рама, Вы – наш Рама». Это было потрясающе.

– В 1980 году художественным руководителем ЦДТ становится Алексей Бородин. В это время одна за другой выходят Ваши режиссерские работы по пьесам Александра Островского. Скажите, почему именно этот драматург?

– Островский – это огромная школа для жизни, для актера и для режиссера. Его признавали нашим Шекспиром и Мольером. И.А.Гончаров говорил, что он один построил здание нашего русского драматического театра: 47 пьес и что ни пьеса – современная до сих пор. Когда в театр пришел Алексей Бородин, мы уже репетировали «Бедность – не порок», но какого-то определенного срока выхода спектакля не было. Мы собирались с энтузиастами и репетировали в свое удовольствие. И вот однажды Алексей Владимирович подходит ко мне и спрашивает, не могу ли я выпустить «Бедность – не порок» на Малой сцене, открыв спектаклем новую площадку. Я с радостью поддержал эту идею, потому что действие пьесы происходит во время святок, а это домашний праздник. В пространстве спектакля должно быть тесно, и такой эффект прекрасно создается именно в камерном пространстве. Мою идею подхватил главный художник театра Эдуард Змойро и сделал замечательное оформление. Позже я поставил еще один спектакль по пьесе Островского – «Богатые невесты» с художником Татьяной Сельвинской. Это была моя последняя режиссерская работа в театре.

– Какими личными достижениями в профессии Вы гордитесь?

– Как-то меня пригласили на открытие нового театрального здания в Мелихове. Я придумал поставить сцену из «Вишневого сада»: взял роль Симеонова-Пищикова и сделал из текста монолог, в котором за зерно образа взял его неизменную и единственную любовь к Раневской – ее исполняла Вера Васильева. Зал аплодировал стоя, никто не ожидал, что эпизодическую роль можно выдвинуть на первый план. Я сделал из Симеонова-Пищикова романтика, безумно влюбленного в Раневскую, и весь текст на это очень хорошо лег. Еще я много снимался в документальных фильмах, и как-то мне доверили роль первого Патриарха нашей страны. Его снимать было запрещено, поэтому в фильме ограничились только голосом, то есть, мне нужно было отвечать так, чтобы всем стало ясно, что это говорит Тихон. На премьерном показе присутствовала пресса, потом вышла большая статья, в которой писали, что это было точное попадание в образ! Я считаю это своим большим достижением – передать образ голосом.

– Расскажите про Вашу последнюю актерскую работу в РАМТе.

– Юрий Еремин, режиссер спектакля «Красное и черное», предложил меня на роль духовника. Алексей Владимирович вызвал меня к себе в кабинет и спрашивает: «Вы согласны?» Я говорю, конечно. Он думал, что я откажусь от такой маленькой роли. «Нет маленьких ролей, есть маленькие актеры», – говорил Михаил Семенович Щепкин. А я переиначил: нет маленьких ролей, есть большие актеры! У меня принцип такой: даже маленькую роль сыграть так, чтобы тебя на всю жизнь запомнили. Москвин, например, играл царя Федора, Луку, а потом сыграл второстепенную роль Загорецкого в «Горе от ума», но так, что еще 40 лет его играл! Три раза ставился «Горе от ума» во МХАТе: менялся Чацкий, менялась Софья, только роль Загорецкого больше никому не доверяли. Я поэтому и согласился, но Еремин все-таки дописал специально для меня сцену: она идет 5 минут, и все это время в зале стоит мертвая тишина. Это самое дорогое для актера. Такая награда лучше аплодисментов. Свою последнюю роль я сыграл так, что режиссер сказал: «Вот она – школа».

Роли Г.М. Печникова в ЦДТ и РАМТе:

1. Баклушин («Не было ни гроша...» А.Н.Островского), 1948 г.
2. Валя Жуков («Два капитана» В.А.Каверина), 1948 г.
3. Черкасов, инженер-химик («Тайна вечной ночи» И.В.Луковского), 1949 г.
4. Петя Яковлев («Ее друзья» В.С.Розова), 1949 г.
5. Милон («Недоросль» Д.И.Фонвизина), 1950 г.
6. Гусар («Дубровский» Н.Д.Волкова по А.С.Пушкину), 1950 г.
7. Митрич, вахтер («Романтики» Э.Цюрупы), 1950 г.
8. Владимир Дубровский («Дубровский» Н.Д.Волкова по А.С.Пушкину), 1951 г.
9. Рене («Вперед, отважные» А.Зака и И.Кузнецова), 1951 г.
10. Шаповалов («Романтики» Э.Цюрупы), 1951 г.
11. Молчалин («Горе от ума» А.С.Грибоедова), 1951 г.
12. Сорокин, капитан Советский Армии («Я хочу домой» С.Михалкова), 1951 г.
13. Ферен Младший («Город мастеров» Т.Габбе), 1950 г.
14. Степан («Настоящий друг» В.Любимовой), 1951 г.
15. Стражник, горожанин («Город мастеров» Т.Габбе), 1951 г.
16. Ведущий, от автора («Мертвые души» Н.В.Гоголя), 1952 г.
17. Анатолий Сергеевич, молодой учитель («Страница жизни» В.С.Розова), 1953 г.
18. Жадов («Доходное место» А.Н.Островского), 1953 г.
19. Клеонт «Мещанин во дворянстве» Мольера), 1954 г.
20. Аркадий («В добрый час» В.С.Розова), 1954 г.
21. Дедушка («Димка-невидимка» М.Львовского и В.Коростылева), 1955 г.
22. Студент Ми («Сказка о сказках» А.Зака, И.Кузнецова), 1956 г.
23. Башилов («Дочка» В.Каверина), 1956 г.
24. Сайкс («Оливер Твист» Д.Альмара по Диккенсу), 1956 г.
25. Князь Курбский («Борис Годунов» А.Пушкина), 1957 г.
26. Александр Цаплин («Сомбреро» С.Михалкова), 1957 г.
27. Чацкий («Горе от ума» А.С.Грибоедова), 1957 г.
28. Федор («В поисках радости» В.С.Розов), 1957 г.
29. Мишу Фелекан («Ноль по поведению» В.Стонеску, О.Савы), 1958 г.
30. Уолтер Ленд («На улице Уитмена» Мэксин Вуд, перевод А.Михеевой), 1959 г.
31. Жандармский полковник («Семья» И.Попова), 1960 г.
32. Рама, старший сын царя («Рамаяна» Н.Гусевой), 1960 г.
33. Шванда («Волынщик из Стракониц» И.К.Тыла), 1960 г.
34. Валериан («Перед ужином» В.С.Розов), 1962 г.
35. Генри Бидл («Снежок» В.Любимова), 1962 г.
36. От автора («Мертвые души» Н.В.Гоголя), 1963 г.
37. Милиционер («Один страшный день» Ю.Сотника), 1963 г.
38. Сова («Дух Фландрии» А.Ладынина), 1965 г.
39. Александр Павлович, математик («Гусиное перо» С.Лунгина и И.Нусинова), 1965 г.
40. Кандеев по прозвищу «Гаудеамус» («Начало пути» П.Бернацкого), 1965 г.
41. Легри («Хижина дяди Тома» А.Бруштейн по Бичер-Стоу), 1966 г.
42. Каменев Алексей Алексеевич («Традиционный сбор» В.С.Розова), 1967 г.
43. От автора («Как закалялась сталь» Г.Печников по Н.Островскому), 1967 г.
44. Полковник Малинин («Любовь Яровая» К.Тренева), 1967 г.
45. Лука («Двадцать лет спустя» М.Светлова), 1967 г.
46. Врач-психиатр («Девочка и апрель» Т.Ян), 1969 г.
47. Роман Ильич («Дом под солнцем Т.Ян), 1970 г.
48. Мальволио, дворецкий Оливии («Двенадцатая ночь» В.Шекспира), 1973 г.
49. Валько Андрей («Молодая гвардия» А.Алексина по А.Фадееву), 1974 г.
50. Павел Прохорович Оброшенов («Шутники» А.Н.Островского), 1975 г.
51. Бардин Яков («Враги» М.Горького), 1975 г.
52. Лунев Иван Федорович, учитель математики и физики («Печальных однолюб» С.Соловейчик), 1976 г.
53. Психолог Василий Николаевич («Последняя четверть» Н.Воронова, А.Горюнова), 1977 г.
54. Адмирал Гранатов («Гибель эскадры» А.Корнейчука), 1977 г.
55. Гаспар («Три толстяка» Ю.Олеши), 1981 г.
56. Прохожий («Антон и другие» А.Казанцева), 1981 г.
57. Поэт («Долгое-долгое детство» М.Карима), 1982 г.
58. Любим Торцов («Бедность не порок» А.Островского), 1983 г.
59. Епископ Бенвеню («Отверженные» Н.Воронова по В.Гюго), 1984 г.
60. Военфельдшер («Алеша» В.Ежова и Г.Чухрая), 1985 г.
61. Досужев («Тяжелые дни» А.Н.Островского), 1986 г.
62. Василий Прокофьевич («Кабанчик» В.С.Розова), 1987 г.
63. Всеволод Вячеславович Гневышев («Богатые невесты» А.Н.Островского), 1993 г.
64. Генерал в суде («Капитанская дочка» Ю.Еремина по А.С.Пушкину), 1994 г.
65. Ручеллаи («Лоренцаччо» А. де Мюссе), 2001 г.
66. Духовник («Красное и черное» Стендаля), 2008 г.

Олеся Мойса